– Тогда посоветуй, что мне заказать.

Цианистый камень не включен в меню.

– Что здесь самое вкусное?

Я.

А он ведь ни разу меня не поцеловал. Даже в губы, о большем не говорю. Ему просто не нравится такое? Или ему не нравлюсь я?

Мои губы не для поцелуев. Да, Чертков? А твои для чего? Мог бы ты опуститься сейчас на колени и сделать мне приятное под столом?

Я чувствую себя камикадзе. Даже когда просто думаю о таком.

– Чизкейк неплохой, – советую.

– Не люблю сладкое.

– А что ты любишь?

– Мясо.

– С кровью?

– Под настроение.

От его кривой ухмылки жилы стынут.

– Морепродукты нравятся? Рыба?

– Не особо.

Мы впервые общаемся на отвлеченную тему так долго. Обычно пара фраз, теперь почти полноценный диалог.

Я предлагаю ему несколько стейков на выбор. Далее следует заказ. Я выбираю салат. За компанию. Планирую ковырять вилкой и размазывать по тарелке. Я не думаю, что сумею сесть хоть что-нибудь.

Однако телефонный звонок меняет планы на вечер.

– Да, – мрачно произносит Чертков.

Я не могу слышать, что ему говорят. Но судя по выражению лица, он недоволен ходом беседы. Выслушивает информацию, потом рявкает:

– Хорошо, решим.

Еще пауза.

– Когда встреча?

Опять очередь собеседника.

– Буду через десять минут.

Он прекращает разговор, достает несколько купюр, бросает на стол, не глядя, не дожидаясь расчета.

– Пойдем.

– Куда? – тупо спрашиваю я.

– Надо товар принять.

Грядущее не сулит ничего хорошего.

Товар? Какой? Оружие? Наркотики?

Наверное, мысли отражаются на моем лице.

– Расслабься, тебе там нечем поживиться. Наркоты сегодня нет.

– А что есть? – поднимаюсь и следую за ним.

– Увидишь.

Чертков никогда не торопится удовлетворить мое любопытство.


– – -


Мы снова подъезжаем к «Вавилону».

– Зачем тебе этот гадюшник? – не выдерживаю. – И какой товар тут можно принимать?

– Не догадываешься? Серьезно? Еще скажи, твой папаша таким не промышлял.

Я проглатываю собственный яд, потупив взгляд.

– Здесь любой товар в ходу. Здесь можно купить и продать абсолютно все. Такие места универсальны.

– Представляю.

– Вряд ли. Судя по твоим глупым вопросам.

– Я просто уточняю.

– Тут можно сбыть все что угодно, контролировать самые разные потоки. Запрещенные вещества. Оружие. Каждый делает свой личный заказ. Сам клуб – только прикрытие, фасад для отвода глаз. Хотя кто нам помешает? Менты не просто в курсе, они на подсосе.

Мы заходим внутрь. На этот раз тут относительно прилично, тихо. Людей почти нет. Мы опускаемся вниз по лестнице, проходим по темным коридорам, попадаем в настоящий лабиринт.

Я обнимаю себя руками, поежившись от сырости и холода. Чертков замечает это, отдает мне свой пиджак. Без слов, молча. Снимает и набрасывает на плечи.

Несколько поворотов, извилистый путь. Тут прямо как в бункере. Очень толстые стены, внушительная кладка.

Я размышляю о том, что никто не услышит моих криков. Ничьих криков не услышат. Слишком хорошая звукоизоляция.

Перед нами открывается массивная дверь. Я делаю пару шагов и замираю, стараясь преодолеть шок.

Огромная комната. Никакого намека на окна. Но это и понятно, мы же под землей. Человек тридцать охранников. И множество женщин. Нет, девушек, совсем юных.

Сколько же им лет? Едва ли тут есть кто-нибудь старше двадцати.

– Нужно выбрать свежих сотрудниц для «Вавилона», – говорит мне Чертков.

– Но их так много.

– Нам нужно только семь.

– А куда денутся остальные?

– Поедут в теплые края.

– И они… они что… уже знают?

– Эти – да.

– И они все готовы на такое?

– Суди сама.

Мой взгляд скользит по лицам девушек. Не улавливаю ни страха, ни даже волнения. Если только легкое напряжение. Они явно не испуганы.

– Конечно, большая часть партий формируется из дур, которые собрались покорять заграницу. Их приманивают кастингами, крутыми контрактами и прочей чепухой. Но существуют и дамы, трезво оценивающие свои способности. Что лучше? Стоять на трасе? Или поработать тут, с местной элитой? А может позагорать где-нибудь в Эмиратах?

– Я не думаю, что это хороший вариант.

– Ну не все родились в семье миллионера, – пожимает плечами. – Для некоторых – это единственный способ заработать.

– Ты торгуешь людьми.

– Ты будто осуждаешь меня.

Он припечатывает цепким взглядом.

– Я запамятовал. Твой отец нажил состояние, торгуя плюшевыми игрушками?

– Но таким он не занимался.

– Точно? – Чертков ухмыляется.

– Да!

– Полагаю, мне стоит организовать вам очную ставку. Или нет. Есть идея получше – я покажу тебе материалы уголовного дела. Там встречаются интересные пункты. Хм, что-то вроде «съемка и распространение детского порно».

– Это ложь… он бы никогда, – задыхаюсь от возмущения.

– Возможно, ты плохо знаешь своего отца. Или не желаешь знать? Некоторые вещи просто не хочется замечать. Верно? Проще закрыть глаза.

Я не успеваю ничего сказать, рядом появляется охранник.

– Шеф, там одна мадам дочь привела. Хочет выручить за нее денег.

Он кивает в сторону женщины, которая выглядит как старая проститутка. Другого определения не подобрать. Наверное, ей не так много лет, но вид у нее потрепанный. Макияж яркий, наряд вызывающий. Волосы подстрижены под ежик, выкрашены в рыжий. Расплывающаяся фигура затянута в латексное платье, на ногах колготки в сетку и ботфорты. Классика. В плохом смысле.

Возле нее стоит девочка. Именно – девочка. Ей не дашь больше четырнадцати. Совсем малышка, очень худенькая. Она смотрит в пол. Глядя на нее, я ощущаю как негодование скребется внутри.

– Любопытно, – скалится Чертков, подходит к ним.

Я наблюдаю за разворачивающейся передо мной сценой.

– Сколько тебе? – спрашивает у девочки.

Та молчит.

Он берет ее за подбородок.

– Сколько?

Она дрожит, но ничего не отвечает.

– Ей почти шестнадцать, – заявляет мать. – И она девственница.

– Тоже «почти»?

– Ну, кое-что умеет, но я за ней следила.

– Заранее готовила на продажу педофилам?

– Если сумма будет достойная, то…

Он отпускает девочку и поворачивается к матери, бьет ее кулаком в лицо. Резко, жестко, заставляя рухнуть на пол и заскулить.

– Я не торгую детьми. Не сегодня. Не здесь. Я за правильные ценности.

Чертков подходит к охраннику, вытирает окровавленные костяшки пальцев о его пиджак.

– Кто пустил сюда эту шваль?

Все молчат.

– Так мне самому выбрать виновного?

– Я…

– Мы…

Несколько неуверенных заявлений доносятся с разных сторон.

– Я вроде ясно сказал. С моим появлением никакой сраной педофилии здесь не будет. В чью башку это нужно вбить?

Он обводит всех выразительным взглядом.

– Прощаю в первый и в последний раз.

Проходит по комнате, изучает девушек, выбирает самых красивых на свой вкус. Высоких, стройных, с идеальной фигурой. Когда они смотрят на него, в их глаз читается не столько испуг, сколько интерес и… похоть.

Я ощущаю облегчение. Значит, не на одну меня он действует как афродизиак. Он заводит всем своим видом.

– Мусор утилизируйте, – указывает на скулящую женщину.

Я рада его решению, но моя радость длится недолго.

– Кто хочет забрать девчонку?

Охранники переглядываются, а мои внутренности скручивает от холода.

– Ну не мнитесь. Выпускать ее отсюда все равно нельзя, слишком много повидала. Так кому охота развлечься?

Они по-прежнему не решаются ответить.

– Да не ссыте.

Чертков посмеивается.

– Дочь какой-то шлюхи. Кого волнует ее возраст. Она же вполне созрела. Еще и научена. Может ее уже и оттрахали. Она наверняка сама мечтает, чтоб ее отымели. Она же никак не возражает. Тихая, покорная. Признавайтесь, у кого в штанах становится тесно?

Я слушаю его речь с ужасом.

Проклятье, впечатление такое, будто у меня отнимаются ноги.

Один из парней откликается на призыв.

– Я был бы не прочь. Если вы не возражаете, босс.

Рослый блондин. Крепкий, мускулистый.

Я отшатываюсь назад, вжимаюсь в стену, чтобы сохранить остатки равновесия. Меня охватывает паника. Ядовитая, жгучая. Меня накрывает ледяная волна.

К счастью, все вокруг заняты другим, никто не обращает внимания на мое состояние.

– Бери, – коротко произносит Чертков.

И мне хочется завопить, но я не могу. Я только открываю рот, а звук издать не удается. Я пытаюсь закричать, однако ничего не получается.

Блондин хватает темноволосую девочку, утаскивает куда-то. Открывается и закрывается дверь. Я смотрю на то, как маленькая фигурка исчезает за широкой спиной.

Я сбрасываю оцепенение только в коридоре, понимаю, что Чертков подталкивает меня к выходу. Сейчас мы уедем, уйдем. А она? Она останется с… тем?

Я не могу, я не должна позволить этому произойти.

– Макс, – я вцепляюсь в его руку, впиваюсь ногтями. – Максим.

– Одурела? – грубо спрашивает он, но не отстраняется.

– Пожалуйста. Ты же сказал, не будет никакой педофилии. Почему ты ее отдал. Ему… не надо. Пожалуйста, верни ее обратно.

– Сбрендила.

– Пожалуйста, тебе же ничего не стоит.

– Ты в своем уме?

– Прошу.

– Зачем? Далась тебе эта девка.

– Она ведь совсем маленькая.

– С такой мамашей она уже давно повзрослела.

– Нет, не надо. Останови… это.

– С чего вдруг так расчувствовалась? – он толкает меня ближе к лампе, к фонарю в форме факела на стене, внимательно изучает мое лицо. – Откуда столько эмоций?

– Я не могу. Она ребенок.

– И что? Ну допустим, я остановлю все. А дальше? Если я выпущу ее отсюда, где она окажется? Опять на улице? В очередном притоне?