– Я дам ей денег, у меня есть собственные.

– Она спустит их на алкоголь или наркоту.

– Нет… я прослежу.

– Будешь опекать ее до конца дней?

– Пожалуйста, не надо. Пока мы говорим, она…

– Она не делает ничего такого, чего не делала раньше.

– Знаешь, сколько таких девчонок? В еще худшем положении? А мальчишек? Знаешь, что с ними делают? Во что они вырастают? Если вырастают.

– Нет, я…

– Тебе именно эту жалко? Остальных почему не пожалеешь? Давай уж и наркоманов пожалей. Сколько народа сторчалось на товаре твоего папочки? Скольких перерезал твой братец?

– Останови это. Пожалуйста.

– Я расскажу тебе много занятных историй. Как одна пара торчков запекла собственного малыша в духовке. Или как другая чокнутая мамаша вколола героин своему сыну, просто чтобы не плакал.

Чертков заталкивает меня в какую-то комнату. Тут нет ничего, никакого намека на мебель. Только голые серые стены и окровавленный матрас на полу.

Я вздрагиваю.

– Осуждаешь, – он запирает дверь.

Я отступаю назад.

– Я такой плохой, торгую живым товаром. Как заслужить твое прощение, принцесса? Выкупить всех баб обратно? Извиниться перед ними на коленях?

– Пожалуйста, просто помоги этой девочки.

Я собой не управляю, сползаю на колени.

– Я сделаю все, что захочешь, – заламываю руки.

– Это мы уже проходили. Ты и так сделаешь все.

– Забирай ресторан, забирай отель.

– Ладно – ресторан, но ты действительно готова отдать собственный отель? Ты серьезно? Откуда такая блажь? Что в этой девке особенного?

Я не хочу рыдать, не выжимаю истерику намеренно. Мои глаза непроизвольно наполняются слезами.

– Прошу, пока не поздно.

– Что еще предложишь?

– Все.

– Раздевайся и умоляй.

Пелена застилает сознание.

Я сбрасываю одежду, стягиваю платье через голову.

– Белье тоже снимай.

Я остаюсь абсолютно голой.

Я говорю все, что он хочет услышать. Мне плевать. Я готова сказать любую пошлость, лишь бы он помог.

А время неумолимо движется вперед. Часы тикают в моих висках.

– Пожалуйста, пожалуйста, – я обнимаю его за ноги и дрожу.

– Удивительно, – он поглаживает мою макушку и опускается на колени рядом. – Столько чувства. Уверен, ты бы за родную семью так не просила. А как сладко будет тебя сейчас трахнуть.

Его пальцы проникают в мое лоно, вынуждая содрогнуться и застыть.

– Хоть ты и сухая.

– Прошу.

– Тебе нравится быть моей сексуальной рабыней?

– Да.

– Хочешь снова встречать меня голой? Хочешь, чтобы я разрешил тебе отсосать?

– Да…

Его пальцы медленно двигаются внутри.

– Хочешь мой член?

Я всхлипываю и сжимаюсь.

– Да, да. Пожалуйста, что угодно. Помоги ей.

– Я уже помог. Тот парень – мой человек. Он мне и сообщил о том, что происходит. Кое-кому насрать на мои указания, пытаются продавить свой порядок, опять поставить на поток продажу детей. Не переживай, твоя девчонка в полной безопасности.

Я пораженно взираю в глаза Черткова.

– Как?

– У меня тоже есть принципы. Взрослых не жалко, но вот детей… считай это моей слабостью. Только я не могу стать ангелом для всех и безнаказанно творить добро. Поэтому иногда приходится идти на хитрость.

– Он ничего ей не сделает?

– Он организует ей приют подальше отсюда.

Боюсь выдохнуть, спугнуть это мгновение.

– Зря ты унижалась, – насмешливо заключает Чертков.

Его пальцы покидают лоно, скользят вдоль моего позвоночника, оставляют влажный след.

– Я не трахну тебя. Пока что. Я подожду, когда ты добровольно опустишься передо мной на колени. Я подожду, чтобы ты начала умолять по-настоящему.

– Никогда! – восклицаю запальчиво. – Этого не будет никогда.

– Да? Я тоже думал, что никогда не увижу такую истерику в твоем исполнении. Екатерина Олеговна Князева умоляет спасти никому неизвестную соплячку.

– Мне стало жаль ее.

– Жаль? – хохочет, а потом одаривает ледяным взглядом. – Нет, здесь скрывается гораздо больше.

И я понимаю, что сама вручила ему козырь против себя. Указала на уязвимое место, выдала себя с поличным.

– Я намерен понять, что именно скрывается за этой вспышкой внезапного сострадания.

– Думаешь, обычно мне плевать на людей?

– Я уверен, что плевать.

– Она совсем ребенок, ты сам сказал…

– Но ты – не я.

– По-твоему, я исчадие ада? Равнодушная тварь, которую не трогают чужие страдания?

– Одевайся, – игнорирует вопрос.

И это уже является достаточным ответом.


Глава 12

Пользуясь полученной свободой, я решила первым делом навестить отца в тюрьме. Мы не виделись уже очень долго, и я не совсем представляла, как сумею объяснить ему такое продолжительное отсутствие, что вообще скажу. Вдруг до него дошли слухи о Черткове? Точнее о моих с ним странных отношениях.

Тюрьма только кажется закрытым пространством, местом, изолированным от всего мира. На самом деле, у некоторых заключенных гораздо больше свобод здесь чем у подавляющего большинства остальных людей. А сплетни легко проникают сюда. Никакая стена не станет тому преградой.

Когда отец все поймет? Только вопрос времени. Но я бы хотела оттянуть момент истины настолько, насколько это возможно.

– Здравствуй, папа, – говорю я, усаживаясь напротив.

Мы общаемся в отдельной комнате. Охранник вышел и находится за дверью.

– Почему ты поменяла адвоката? Где Скворцов?

Отец сразу переходит к делу, не разменивается на приветствия.

Внешне он серьезно сдал. Похудел, постарел. Лицо заметно осунулось, появилось больше седины, морщины обозначились куда четче.

Но у него по-прежнему крепкая, звериная хватка. Он не собирается давать слабину.

– Я решила, что так будет лучше, – отвечаю спокойно, стараюсь не показать волнение, которое колотит меня изнутри.

– Я хочу услышать настоящую причину.

– Скворцов не настолько эффективен. Он допустил несколько серьезных ошибок. Его защита недостаточно сильна, он не умеет выстраивать…

– Ты отлично лжешь. Вся в меня. Но я жду правду.

– Это и есть правда.

Отец сверлит меня таким взглядом, от которого у его подчиненных трясутся поджилки. А я не собираюсь отступать от намеченной схемы.

Если начал лгать, то лги до конца. Не красней, не смущайся. Не извиняйся и не оправдывайся. Уверенно стой на своем, даже все это доходит до абсурда.

– Ладно.

Он вроде бы соглашается, делает вид, что поверил в мою игру.

– Но я намерен увидеть Скворцова.

– Это исключено. Он больше не твой адвокат, и он не член нашей семьи.

– Думаешь, мне не разрешат свидание в обход правил? – усмехается. – Здешние парни строги, но все равно не прочь заработать.

– Скворцов не скажет ничего нового. Он бесполезен.

– Вот и проверим.

Я не должна допускать их встречу. Но я подумаю, как разобраться с этой проблемой потом.

– Кто такой Максим Чертков?

От этого вопроса меня бросает в ледяной пот.

– Понятия не имею.

Внешне я даже бровью не поведу, но внутри бушует ураган.

Значит, отец обо всем узнал. И насколько много у него информации?

– Странно, ведь ты с ним спишь.

Похоже, информации предостаточно.

– Что? – удивление изобразить нетрудно.

– Мне тут нашептали, как вас вместе видели в этом дрянном клубе для извращенцев. А потом вы вместе ходили в ресторан… который он тебе подарил.

– Он ничего мне не дарил.

– Документы оформлены на тебя.

– Я не ребенок, поэтому не собираюсь отчитываться, – перехожу в атаку. – Какое отношение Чертков имеет к нашей ситуации?

– Полагаю, самое прямое.

– Отец, я…

– Я уже пообщался со Скворцовым, и он мне все рассказал. О том предложении.

Его челюсти сжимаются так сильно, что желваки проступают, контрастно выделяются.

– Зачем ты согласилась? Думаешь, я настолько слаб? Не смогу нас защитить?

– Ты не должен был узнать.

– Да?

Он резко поднимается, бьет кулаками по столу.

– Какой-то урод посмел засадить меня в тюрьму, а я должен как идиот принимать его подачки, общаться с его адвокатами. Я должен позволить своей дочери раздвинуть перед ним ноги.

– Хватит, – цежу через зубы.

– Да он же имеет меня! Нагибает как последнюю шестерку. Через тебя.

– Что? – я вдруг усмехаюсь. – Только о том и волнуешься? Не за меня, за собственную репутацию.

– В том числе.

Он нависает надо мной.

– Я ему это не прощу.

– Это?

– Тебя.

– Ничего ужасного не произошло.

– Так ты всем довольна?

– Вполне.

Мои губы нервно дергаются, как будто тик, судорога искажает лицо.

– Вижу, – мрачно заключает отец. – Прямо светишься от счастья.

– Я могу за себя постоять.

– Пока у тебя не очень получается.

– Ты не знаешь.

Отец молчит, а после глухо спрашивает:

– Что он делал с тобой?

– Ничего, – отворачиваюсь.

– Говори, – сжимает мое плечо, встряхивает.

– Мне абсолютно все равно, что он делал или сделает, – отвечаю тихо. – Я не чувствую ничего. Я уже очень давно ничего не чувствую. Ты ведь помнишь. Или забыл?

– Как такое забудешь.

Отпускает меня, опускается обратно на стул. Склоняет голову, трет виски, сидит, ссутулив плечи.

– Но ты хотел забыть, верно?

Я поднимаюсь.

Теперь моя очередь нависнуть над ним.

– Отец, скажи, ты торговал детьми?

– Что за ерунда?

– Торговал? Да или нет?

– Возомнила себя прокурором?

– Изучила материалы дела.

– Там полно сфабрикованных заявлений.

– Ты не ответил.

Он смотрит на меня в упор.

– Я не стану обсуждать этот мусор.

Я смеюсь, качаю головой.

– Молодец, папа. А ты не думал, что все происходит не просто так? Рано или поздно приходится платить за зло, которое причинил.