Я ухожу прежде, чем он успевает произнести хоть слово. Выбегаю из камеры пулей, проношусь мимо охраны. На выход.

Я не хочу думать о том, что чувствую.

Нет, я не раскаиваюсь, не страдаю угрызениями совести за чужие преступления. Вся моя жизнь была построена на кровавых деньгах, но это меня мало волнует. Я знала, в чьей семье родилась и рано рассталась с иллюзиями.

Просто что-то внутри обрывается. Я опять могу ощущать боль, такую боль, которую не испытывала очень давно. Я хочу это остановить, но не могу. Я будто оживаю заново, и это причиняет невыносимые мучения.


– – -


Жизнь течет относительно спокойным чередом. Я занимаюсь отелем, вхожу в курс дел ресторана, постепенно со всем разбираюсь. Работа помогает отвлечься, спасает от бессонных ночей. За день я стараюсь настолько себя измотать, что под вечер падаю на кровать без сил и погружаюсь в сон, едва голова касается подушки.

Чертков держит свое обещание, ничего не требует от меня, даже не намекает. С того вечера в клубе мы практически не общаемся, ограничиваемся короткими дежурными фразами.

Близится зима, и на улице холодает.

Я смотрю в окно, наблюдаю за суетой вокруг. Сегодня мне не хочется обедать на работе, поэтому я набрасываю пальто и отправляюсь в ближайшее кафе. Там для меня всегда зарезервирован удобный диван, укромный уголок, в котором могу расслабиться и держаться подальше от пристальных, любопытных взглядов.

Я заказываю кофе. Крепкий, без сахара. Я занимаю свое любимое место, отклоняюсь назад и смотрю в потолок.

Может быть взять десерт? Побаловать себя?

Я изучаю меню, но аппетита не чувствую.

– Располагайтесь, – говорит официант рядом.

– Благодарю, – доносится в ответ до жути знакомый голос.

Я содрогаюсь и немедленно хочу сползти под стол, спрятаться, скрыться поскорее. Я проклинаю собственную трусость. Но все же вжимаюсь в спинку дивана.

Какого черта ОН здесь делает? Следит за мной?

– Спасибо, – раздается нежный и мелодичный женский голос.

А это еще кто?

Чертков и его неизвестная спутница усаживаются прямо за мной. Они не видят меня, ведь в этом зале каждый диван расположен в специальной беседке. Слышимость отличная, только своих соседей ты не видишь.

– Заказывай, – заявляет он. – Я не голоден.

– Так нельзя, – замечает она. – Ты очень похудел.

Похудел? Издевается что ли? Как эта груда мышц вообще может похудеть? Он же огромный.

– Я настаиваю. Закажи хотя бы салат. Вот хороший, с телятиной и овощами.

Сейчас он пошлет ее подальше. Вместе с этим салатом. Сказал ведь: не голоден. Но к моему удивлению Чертков соглашается.

– Ну пускай, – произносит ленивым тоном.

В зеркале я могу видеть часть их отражения. Лица нельзя рассмотреть. Я вижу только самый край стола. Я вижу, как его большая ладонь, накрывает ее хрупкое запястье.

– Еще тут есть вкусная закуска. Рекомендую.

– Ладно, – хмыкает он.

– Разделим на двоих.

– Будь по-твоему.

Ничего себе. Его как будто подменили! У него даже тембр голоса другой. Более нежный… нежный?! По отношению к нему это слово звучит чудовищно.

Так кто же эта девушка? Почему он к ней так относится? Интересно, она красивая?

Я усилием воли подавляю искушение подняться и присоединиться к паре за моей спиной.

– Тебе стоит подумать о личной жизни, – заявляет она.

– У меня и без этого все отлично.

– Не сомневаюсь. Но каждому человеку нужен кто-то особенный.

Выходит, они не вместе? Я чувствую облегчение. Только радуюсь слишком рано.

– Особенный у меня уже есть, – отвечает Чертков. – Ты.

Она смеется, и надо признать, смех у нее чарующий.

– Я тебе не подхожу, – наконец произносит девушка. – Я слишком простая и слабая. Ты бы меня сжег.

– Я настолько плох?

– Нет. Но ты такой сильный, что даже страшно. Ты невольно подчиняешь людей, подминаешь под себя. Ты подавляешь одним своим присутствием. Я бы не посмела приблизиться к тебе. А как я тебя боялась. Помнишь?

– Глупая.

Последнее слово он произносит таким тоном, что сердце щемит.

Я думаю о татуировке, выбитой на спине. Думаю о том, как он называет меня. Шлюха. Подстилка. И это еще самое приличное.

Правда, последние пару недель между нами почти нет общения. Я не слышу от него ни единой грубости.

– Я уверена, ты встретишь хорошую девушку. А может быть уже встретил, просто сам не понимаешь.

– Денис распустил язык?

Денис. Так звали того парня, врача, который приезжал, когда я заболела.

– Он переживает за тебя.

– Лучше бы за себя переживал, – усмехается.

– Почему ты не хочешь дать ей шанс?

Чертков молчит.

Мы оба знаем ответ. Единственный шанс, который он способен мне дать, это шанс сдохнуть. Когда всласть наиграется, пресытится.

– Я могу дать шанс только одной девушке на свете.

Я смотрю, как он сжимает ее пальцы, и внутри закипает ярость.

– Макс…

Она не отстраняется, и он ласкает ее руку. Легонько.

Официант прерывает идиллию. А я пользуюсь случаем и ускользаю, убираюсь подальше от сладкой парочки. Меня потряхивает от неконтролируемого гнева.


– – -


Я возвращаюсь в квартиру поздним вечером. Вокруг темно. Практически бесшумно, крадучись, я пробираюсь в свою комнату. Не хочу включать свет. Чертков наверняка уже спит, не стану его тревожить.

– Стоп, – его приказ вынуждает вздрогнуть.

Проклятье, рядом с ним я превращаюсь в трясущийся сгусток страха, теряю всю свою привычную стойкость.

– Где пропадала?

Щелчок выключателя.

Я щурюсь из-за яркости внезапно вспыхнувшего света.

– В офисе, – бросаю раздраженно. – Нужно было решить много вопросов.

Я не лгу. Действительно несколько часов подряд изучала документы.

– Да? – он ухмыляется. – А почему вырядилась как шалава?

Прекрасно, мы вновь возвращаемся на круги своя.

– Что?! – мое удивление вполне естественно.

Я сбрасываю пальто на пол.

– По-твоему этот наряд выглядит чересчур откровенно?

На мне самое обычное платье. Плотный трикотаж, длина почти до колена. Рисунок спокойный, фиолетово-черная клетка. Воротник-стойка. Никакого декольте, никаких смелых разрезов. Рукав ниже локтя. По краю платья, внизу, пристрочено тончайшее черное кружево.

– В чем же преступление?

Он поднимается с кресла и подходит ко мне, проводит рукой от талии к бедру, потом по кружеву.

– Похоже на чулки. Да на тебя что ни напяль, выглядишь как проститутка. Эта твоя походка чего стоит.

Он пьян?

Я не улавливаю запах алкоголя.

– Отстань, – пытаюсь отстраниться.

– Смотрю, осмелела, – хмыкает он.

И впечатывает меня в стену, очень грубо и резко, почти вбивает.

– Пусти, – требую глухо.

– Правда, этого хочешь?

– Да! – упираюсь кулаками в широкую грудь. – Ты обещал.

– И что? – его рука уверенно пробирается под платье, пальцы рвут белье и проникают внутрь. – Думаешь, слова такого ублюдка как я хоть чего-нибудь стоят?

– Отпусти, – шумно сглатываю.

– Это инстинкт. Чувствуешь? – шепчет мне на ухо. – Кобель чует, когда сука течет.

– Я не сука.

– А кто тогда? – посмеивается. – Я только коснулся, а ты мокрая.

– Отвали от меня.

– Все забываю спросить, как прошла встреча с твоим папашей? Он вроде не в восторге, от того, что я тебя натягиваю. Или это просто сплетни?

– А как прошла твоя встреча? – интересуюсь с яростью. – Сегодняшняя. С той девкой. Чего молчишь? Нечем похвастаться? Ты не смог ее изнасиловать? Не засадил ее отца в тюрьму и не принудил трахаться с тобой ради помощи?

– Она не девка, – чеканит мрачно.

– Да мне плевать!

– Еще раз скажешь о ней, и я вырву твой грязный язык.

Широко улыбаюсь.

– Думаешь, она не такая шлюха как я? А откуда ты знаешь? Только по той причине, что тебе отказала?

– Заглохни.

– А ты проверь. Шантажируй ее, заставь лечь в твою постель. Спорим, она сосет гораздо лучше чем я?

Его пальцы медленно двигаются внутри меня, ласкают лоно, вынуждая вскрикнуть. И в этот момент другая рука накрывает мой рот.

– Я же сказал.

Он хватает мой язык и сжимает настолько сильно, что слезы выступают на глазах.

– Еще слово.

Я сдавленно кричу.

– Я не шутил.

Он тянет вниз, вынуждает опуститься на колени, согнуться, распластаться на полу, поджав под себя колени.

– Я не прощаю оплошностей. Никому. Но сейчас сделаю исключение. Конечно, без языка с тобой будет куда проще общаться. С другой стороны – чем ты тогда будешь вылизывать мой член и яйца?

Он отпускает меня.

Кашляю, давлюсь слюной.

– Собирайся. Мы поедем на выставку.

Вытираю рот. Дрожу.

– В десять вечера?

– Программа рассчитана до полуночи.

Я медленно поднимаюсь.

– Переодеваться не нужно, – говорит Чертков.

Я вытираю губы, с трудом шевелю языком.

– Зачем мне туда ехать? – спрашиваю тихо.

– Потому что я хочу. Достаточная причина?

Молчу.

– Я намерен приобрести картину, – он улыбается. – И я намерен продемонстрировать всем другое свое вложение.

– Я должна надеть колготы. И белье. Ты опять порвал все.

– Надень чулки. Трусы тебе не понадобятся.

– Что ты собираешь со мной делать?

– Нагнуть посреди галереи и отыметь на глазах у всех, – смеется.

Я прикусываю губу, чтобы не заорать.

– А теперь я пошутил. Улыбнись. Почему такая испуганная? Считаешь, я бы смог вырвать тебе язык? Это требует довольно больших усилий. Проще отрезать. И наблюдать, как ты истекаешь кровью.

Он поглаживает мою щеку.

– Твой отец считает, что я тебя недостоин. И признаюсь, я задет этим. Неужели он считает, я не сумею о тебе позаботиться?

Я дергаюсь от его неожиданной ласки.

– Пожалуйста, я не хочу никуда ехать, – протестую.