– – -


Мы проводим целый день в постели. Не можем друг от друга оторваться, не отлипаем. Похоже, от этого невозможно проснуться, нельзя очнуться, не выходит протрезветь.

Я ожидала всего, заранее готовилась, на уровне инстинкта, подсознания. Я мысленно рисовала самые разные варианты. Но такого точно не планировала.

Чертков как всегда сумел удивить и выбить почву из-под ног.

Он мог бы убежать, смыться куда-то под предлогом работы, уйти, не попрощавшись, пропасть на несколько дней и заявиться обратно с набором стандартных издевок.

Он мог бы отпустить пару ядовитых комментариев, оттолкнуть, списать все случившееся на алкогольное опьянение.

Он мог бы…

Но нет.

Он остался рядом.

Он продолжил вытворять со мной невообразимые вещи, о которых я прежде не слышала даже от наиболее развратных подруг.

На его фоне я чувствую себя девственницей. Эмоциональной калекой. И в то же время обретаю странную, до жути непривычную целостность.

Всего за несколько часов он сделал со мной такое, на что оказались не способны лучшие психиатры.

Он заставил меня забыть обо всем. Абсолютно. Без исключений. Он вырвал из меня все воспоминания. Оставил только ненасытную плотскую жажду. И может это было не особо правильно и уж точно не праведно, но вполне меня удовлетворяло.

Мы почти не разговаривали, даже не ссорились и не обменивались колкостями, ведь у нас возникли куда более важные дела. Мы пропустили и завтрак, и обед, и ужин. Если говорить о еде. Мы поглощали, пожирали друг друга, и подобный расклад выглядел восхитительно. К другому не тянуло.

Когда мне казалось, что силы на исходе, что больше из меня ничего не выжать, что я физически не способна на оргазм, Чертков опять поражал воображение. К вечеру на моем теле не осталось ни единого места, которое он бы не поцеловал. Он трогал меня везде, переворачивал, прогибал, исследовал на гибкость и на прочность, расширял границы возможностей. Он вытворял со мной такое, чего не показывают даже в порно. Поверьте, я знаю не понаслышке. Однажды пересмотрела достаточно фильмов, в один из странных периодов жизни, проверяла собственную реакцию. И уж конечно, никто из моих любовников с ним бы не сравнился. Пусть их и было совсем мало, несмотря на мое развратное амплуа. На его фоне все мужчины представлялись жалкими слабаками.

Мы почти проломили кровать, потом переместились в ванную комнату, после на кухню, снова вернулись в спальню.

Телефон Черткова разрывался от звонков, поэтому был отключен. Я тоже последовала его примеру. Не открыла сообщения, не просмотрела пропущенные. Просто отключила мобильный и отключилась от привычной, скучной, опостылевшей реальности.

Мне было совершенно наплевать на то, что происходит за пределами квартиры. Пусть хоть ресторана сгорит, хоть отель. Пусть хоть потоп, хоть все пропадом пропадет.

Голова не переставала кружиться, мышцы налились свинцовой тяжестью, кости ломило от боли, а в низу живота ныло так, что скулы сводила болезненная судорога.

Это походило на затянувшийся наркотический приход, на кайф, растянутый до бесконечности.

Но я не возражала.

Мы засыпали и просыпались, не размыкая тесных объятий. Мы едва ли задумывались о последствиях.

На следующее утро я проснулась, чувствуя, как пальцы Черткова неторопливо скользят по спине, вдоль позвоночника, то вверх, то вниз, порой задерживаясь на уродливых шрамах, которые теперь скрывала выразительная татуировка.

– Пора прогуляться, – говорит Чертков.

– Зачем?

– Я хочу есть.

– Давай закажем сюда, я только позвоню…

– Нет.

Я внутренне сжимаюсь. Стоит нам выйти за стены, покинуть пространство, вся магия может разрушиться, улетучиться. И тогда мы снова вернемся на круги своя.

– Поднимайся, – он шлепает меня по попе. – Собирайся, приводи себя в порядок. Нечего валяться.

Я нехотя встаю, отправляюсь в душ. Я так не хочу смывать с себя его сперму, его запах. Пусть липкая и грязная, но я чувствую себя настолько счастливой, что становится жутко. Возможно, это очередное затишье перед бурей. Один неверный шаг – и все рухнет.

– Опять нарядилась как мышь, – Чертков неодобрительно цокает языком, окидывая мой наряд неодобрительным взглядом. – Пойдем.

Он открывает шкаф, выбирает что-то на свой вкус, усаживает меня на кровать, стягивает неудачную, по его мнению, одежду и наряжает заново. Вместо черных брюк натягивает на мои ноги черные гольфины. Дальше наступает очередь белой обтягивающей кофты и короткой юбки в красную клетку.

– А я могу тебя одеть? – спрашиваю с усмешкой.

– Попробуй.

Он позволяет мне расстегнуть свои брюки, спустить их вниз. А дальше я действую не по плану. Обхватываю его член рукой и беру в рот.

Мы выбираемся на улицу только в середине дня. Уставшие, но довольные.

Чертков ведет меня в парк. В самый обычный парк, ближайший к нашему дому. Сегодня выходной, поэтому здесь полно людей. Родители с детьми, пожилые люди, совсем юные парочки. Погода солнечная, позволяет насладиться стремительно удаляющимся теплом. Осень уже ощущается в воздухе.

– Я думала, мы отправимся поесть.

– Здесь и поедим.

Он покупает пиццу на вынос, кивает в сторону лавочки.

– Это похоже на свидание, – улыбаюсь.

– У тебя удивительно скромные запросы.

– Почему?

– Свидание – это когда в дорогом ресторане, с букетом цветов, на лимузине. Что там еще принято? Подарок какой-нибудь. Духи, украшения.

– Ну, необязательно.

Я пожимаю плечами.

Он опускается на лавку, манит пальцем. Я опускаюсь рядом.

– Не так, – его рука ложится на мою талию. – На колени присядь.

– Плохая идея.

– Я разве спрашивал твое мнение?

Чертков усаживает меня на себя, как бы боком.

– Ты не боишься…

Его член моментально оживает, упирается в мои ягодицы.

– Вот чего-то такого не боишься? – выдыхаю, ощущая, как лицу становится горячо.

И не только лицу.

– Это мои проблемы.

Я не спорю.

Чертков спокойно ест пиццу, будто ничего особенного не происходит. А я опасаюсь лишний раз шевельнуться.

– Расслабься, – советует он. – Поешь.

– Я не могу расслабиться, если… ну ты понимаешь.

– Не понимаю.

– Ты настолько возбужден, что мне страшно.

– Да я о другом.

– О чем?

– Тебя не понимаю.

– То есть?

– Ни хр…на не понимаю.

Я смотрю в его глаза. Холодные, небесно-голубые, пронзительные, проникающие в душу, выворачивающие наизнанку.

– Не хочешь расшифровать? – произношу тихо-тихо.

Сама не понимаю, о чем спрашиваю.

Не хочешь расшифровать, что именно не дает покоя? Не хочешь расшифровать меня, вскрыть все непонятное?

– Вот тебе нравится, когда все так? – глухо интересуется он.

Поглаживает мои ноги, касается голой кожи, там, где все открыто, между гольфинами и юбкой.

– Теперь моя очередь теряться в догадках, – бросаю в тон ему.

– Так просто. Без шика и блеска. Может, желаешь каких-нибудь побрякушек? Чего-нибудь оригинального? На самолет и в Париж, на Елисейские поля или куда там вам женщинам надо?

– Это как раз банально. А принудить к сексу через шантаж, засадить отца в тюрьму и заставить дочь отрабатывать. Тут требуется определенная фантазия.

Чертков мрачнеет. Видимо, его не особенно радует упоминание о моем отце.

– Ты не слишком активно сопротивлялась, – произносит, наконец.

Крыть нечем.

– Просто ты… это ты, – закусываю губу.

Почему-то очень трудно дышать и опять слезы на глазах.

Я превращаюсь в истеричку.

– Достаточно размытая формулировка, – он хмыкает.

– Есть ЛСД, есть героин, есть кокаин. А есть… черт. Есть ты. Самый сильный наркотик. И когда тебя попробуешь, ничего другого уже не хочется. Никого. Никогда.

– Звучит как признание в любви, – ухмыляется издевательски.

– Пошел ты в задницу!

– Я почти там.

Он делает недвусмысленное движение бедрами. Огромный бугор теснее прижимается к моим ягодицам.

– Осталось расстегнуть ширинку и засадить тебе по самые яйца.

Чертков хватает меня за волосы, притягивает. От его горячего шепота я уплываю.

– Я поставлю тебя раком и отымею у всех на глазах. Упругая, узкая, жаркая как кипяток. В твоей попке двести двадцать вольт.

– Давай, – цежу с вызовом. – Люди вызовут полицию.

– И нас посадят в одну камеру.

В его глазах горит безумие.

И я не менее безумна.

Я целую Черткова, впиваюсь в его губы как голодное животное, как вампир. Я так хочу выпить его. Еще, еще.

– Ты не такая.

– Не оправдываю твои ожидания?

– Ты их в клочья рвешь.

– Это же хорошо.

– Не знаю.

Мы доедаем пиццу, будто ничего не произошло. Наблюдаем за окружающими. За теми, кем нам стать не суждено.

Мы чувствуем себя богами. По крайней мере, в этот конкретный миг мы очень высоко, далеко отсюда.

– Я хочу сладкую вату, – говорю капризно.

– Хоти.

– И на колесо обозрения.

– Молодец.

– Ты должен меня покатать.

– Я тебя больше суток откатал.

– Ты извращенец. И пошляк.

– Я люблю секс. И называю вещи своими именами.

– Ты специально так себя ведешь, по-хамски.

– Да ну?

– Конечно, ты ублюдок, но не до такой степени.

– Ты мало меня знаешь.

– Я тебя не знаю вовсе, только это не мешает сделать выводы.

– Проницательная.

– Не отрицаю.

Чертков все же покупает мне сладкую вату, а потом облизывает мои липкие пальцы.

– Эти девчонки с тебя глаз не спускают, – указываю на группу малолеток.

– И что?

– Ничего.

– Каждый мужик провожает взглядом твою задницу, от мала до велика, без исключения. Каждый.

– Ты мне льстишь.

– Тебе – нет. Твоей заднице – пожалуй.

– Ты умеешь делать комплименты.