– Никто не жаловался.

– А кто бы посмел?

Мы возвращаемся домой за полночь, падаем на кровать, не раздеваясь. Молчим, ведь сказать особо нечего. Да и прогноз на будущее не сделаешь.

Это похоже на затянувшийся тайм-аут. Должен последовать новый раунд. Но это будет потом, не скоро… просто не сейчас.

Я засыпаю, крепко обнимая Черткова, я еще не догадываюсь, что такое больше не повторится, что нашему счастью не суждено сбыться.


– – -


В понедельник я возвращаюсь к реальности, причем довольно резко. Чертков уезжает рано утром, еще до моего пробуждения. И на всякий случай я опять морально готовлю себя к худшему развитию событий.

Работа как всегда является универсальным вариантом. Я решаю сперва посетить отель, а уже потом заняться рестораном. По дороге включаю телефон, но сообщений и звонков так много, что практически сразу становится тошно. И я откладываю изучение на потом.

Управляющий встречает меня с таким видом, будто похоронил близкого родственника. Встревоженный, бледный. В приемной неизвестно откуда возникает Скворцов, кстати, смотрится он не лучше моего управляющего.

– Катя, – его рот дергается.

– Что случилось? Что-то срочное?

– А ты… ты не знаешь?

– О чем конкретно?

– Екатерина Олеговна, – обращается ко мне управляющий. – Мы пытались с вами связаться, но вы не отвечали. Телефон был постоянно отключен.

– И что? Что произошло?

– Я сам сообщу, – говорит Скворцов, мягко обнимает меня.

– Да в чем дело?!

– Пройдем в кабинет, – адвокат подталкивает к двери. – Приготовьте нам кофе.

– Я не понимаю, – начинаю потихоньку раздражаться. – Какого черта происходит?

– Лучше у Черта спросить, – отвечает мрачно. – Пойдем, этот разговор не для чужих ушей.

– Хватит уже загадок. Объясни нормально.

– Присядь, пожалуйста.

– Почему ты общаешься со мной как с больной?

Я усаживаюсь в свое кресло, смерив Скворцова пристальным взглядом.

– Давай, рассказывай.

Он опускается на стул напротив, наклоняется вперед, перегибается через стол, берет меня за руку.

– Катя.

Я готова взорваться от ярости. Чего он тянет? Почему не выложит напрямик? Но я молчу. Что-то в лице Сергея заставляет сдержаться. Мне кажется или у него действительно слезы в глазах стоят?

В груди ноет, неприятное, странное чувство.

– Катя, мне жаль.

– О чем вы?

– Твой отец… его больше нет.

– Что? – мотаю головой, отгоняю мерцающие точки. – Как?

– Твой отец погиб.

Смысл доходит не сразу, будто сквозь вату, сквозь туман.

Я и вправду не понимаю, отказываюсь понимать.

– Это шутка такая? – спрашиваю. – Неудачная.

– Катя…

– Этого не может быть.

– Тебе трудно…

– Я хочу увидеть его.

Резко поднимаюсь, стул откатывается назад, ударяется о стену.

– Сейчас. Немедленно. Едем.

– Катя.

Скворцов тяжело вздыхает.

– Ничего нельзя исправить.

– Что за бред? Что ты несешь? Сергей, я не верю…

– Я и сам с трудом поверил, но…

– Ты видел его?

Бросаюсь к адвокату, хватаю за пиджак, нервно трясу.

– Видел тело?

– Катя…

– Он не мог умереть. Он не мог. Наверное, это просто план. Вот отец… вот же гад, нашел способ вывернуться и ускользнуть.

– Я видел тело.

– Нет. Тебе кажется, ты просто не понимаешь, не знаешь его как я.

– Катя, – он обнимает меня за плечи. – Катенька, пожалуйста.

– Он бы никогда не умер. Господи. Он же… он никогда.

– Катя, я был там. Я опознал его.

– А меня? Меня почему не позвали?! – срываюсь на крик. – Почему? Как его могли опознать без меня?

– Там везде камеры, в принципе нет надобности… Послушай, тебе надо успокоиться, принять таблетки. Давай я дам лекарство.

– Это ваш общий план, да? Он не стал мне ничего говорить. И ты молчишь. Отец зол из-за моих отношений с Чертковым, так? Ну не молчи! Скажи уже хоть что-нибудь!

Вырываюсь из его рук, опять цепляюсь за пиджак.

– Говори! Говори…

Закашливаюсь.

– Он мертв, Катя, – произносит Скворцов. – Нет никакого плана. Я бы не стал лгать о таком, даже по его приказу. Только не о таком. Не тебе.

– Тогда… как? – всхлипываю. – Как он мог умереть?

– Застрелился.

– Что? – выдыхаю. – Это невозможно. Он бы не убил себя сам.

– Сам – нет.

– А кто? – теряю ощущение реальности. – Стоп. Застрелился, но не сам. Как же это?

– У него был посетитель. Когда гость покинул камеру, прогремел выстрел.

– Посетитель? – тупо переспрашиваю.

– Чертков.

Я не сразу осознаю, что это и есть ответ на вопрос.

– Он пришел к нему в субботу. Днем.

А потом пришел ко мне, повез в гости, как будто ничего не произошло, даже словом не обмолвился.

– Он, – запинаюсь. – Он знал?

– Конечно, – хмыкает Скворцов. – Он же принес ему пистолет.

Я больше не могу ничего сказать. Я просто замираю с широко открытыми глазами, жадно хватаю ртом воздух.

Я чувствую, как вдоль пищевода непрерывно струится кипяток. Внутри жжет, немилосердно жжет.

– В тюрьме многое можно достать, даже оружие не проблема. Но тот пистолет принес именно Чертков. Охрана в курсе, их подмазали. Показаний они не дадут, а так – не скрывали.

– Как он мог.

Отступаю назад, опираюсь о стол.

– У него нет ничего святого. Чего ждать от такого ублюдка как этот бандит. Ему самое место в камере.

– Я об отце, – поправляю глухо. – Как он мог пойти на такое.

– Мы не знаем, что Чертков ему сказал.

– Есть разница? – криво усмехаюсь. – Отец сам в себя выстрелил. Я просто не понимаю. Зачем? Зачем он сдался?!

– Я постараюсь достать запись с камеры, но вряд ли мы услышим о чем они там говорили.

– Достань. За любые деньги. Только достань.

– Хорошо. Катя, тебе необходимо отдохнуть, восстановиться и… я разберусь. Можешь на меня рассчитывать. Я все сделаю.

– Спасибо, – киваю.

Отталкиваюсь от стола, двигаюсь к выходу. Комната расплывается перед глазами, но я стараюсь идти прямо.

– Куда ты? – удивляется Скворцов.

– Догадайся.

– Нет.

Он пытается меня остановить. Подходит, перехватывает за талию.

– Нельзя. Лучше держаться подальше.

– Серьезно? – я смеюсь. – А существует выбор?

– Ну, теперь у него пропал рычаг давления.

– Сережа, скажи честно, ты идиот?

– Прости, я…

– Мой отец мертв. Это верно. Это так. Но давление не исчезло, не испарилось. Черт жаждет раздавить меня. Понимаешь? Меня. Не моего отца, не брата. Он моей крови жаждет.

– Катя, не надо. Ты должна держаться.

– А я держусь! Не видно разве? Я в отличной форме. Даже не плачу. Я не плачу!

– Катя.

– Заткнись. Пожалуйста.

– Тебе не нужно уходить в таком состоянии. Я не позволю.

– Забавно.

Грубо отталкиваю его.

– Попробуй, запрети.

– Прояви благоразумие.

Но меня уже не остановить. Меня несет. Вперед, только вперед.

Я покидаю здание, усаживаюсь в авто, выжимаю педаль газа до упора. Я поступаю не слишком правильно, однако иначе не умею.


– – -


Телефон Черткова по-прежнему отключен, и я стараюсь придумать для этого уважительную причину.

Возможно, он умер? Вышиб себе мозги. Было бы неплохо. Пожалуй, при таком раскладе я бы его простила. Только ему мое прощение без надобности.

Господи, какая же я дура. Дебилка. Законченная идиотка. Поверила в сказку, прониклась, открылась и размякла.

Я сама виновата. Слишком долго держалась, выстраивала защиту, окружила сердце бетонной стеной, заковала душу в железо, запечатала. Я никого не пускала в свою жизнь, снизила собственную эмоциональность до минимума.

И вот.

Сколько не убегай, реальность настигнет. Рано или поздно.

Представляю, как он насмехался надо мной. До сих пор насмехается. Наслаждается унижением, падением. Смакует как деликатес, как самое вкусное блюдо.

Сколько неосторожных слов вырвалось, сколько признаний. И ладно бы только это. Что я творила, что позволила.

Я пустила его так глубоко. Глубже некуда. Даже не под кожу. Дальше. В кости, в вены. Он стал моим наркотиком. Проклятием и… спасением. Я стремилась к нему как к опиуму, как к избавлению.

Я верила, он меня исцелит. А он издевался. Он убил.

Я доверилась. И кому? Злейшему врагу.

Наивная, безумная.

Так, ладно, не важно. Сожалениями ничего не исправить.

Я сосредотачиваю внимание на основном: на поисках Черткова. Я посещаю «Адское пламя», и там мне улыбается удача. В очень извращенном смысле.

– Проходите, Екатерина Олеговна, – сальная ухмылка охранника заранее кажется недобрым знаком.

Однако ничто на свете не способно меня затормозить.

Я толкаю дверь, прохожу в комнату и обмираю.

Хочется ослепнуть. Хочется вырвать глаза. Хочется упасть и сдохнуть. Раствориться, исчезнуть, все что угодно.

Только бы не смотреть, не видеть.

Я с трудом подавляю рвотный спазм.

Плечи расправить, спину ровнее. Из последних сил пробую сохранить лицо. Не позволяю себе расклеиться.

Я откашливаюсь и холодно бросаю:

– Впечатляюще.

Я не лгу.

Это по-настоящему впечатляет.

Чертков трахает абсолютно голую девицу на своем рабочем столе. Ее ноги раздвинуты невероятно широко, будто для шпагата, большая грудь колышется при каждом толчке огромного члена. Другая девица пристроилась на полу, у его ног, вылизывает яйца, причмокивает от удовольствия.

Это смахивает на ожившую сцену из порно-фильма.

Неподалеку целуются еще две шлюхи. Достаточно юные и свежие, симпатичные, смазливые. Вероятно, ждут своей очереди.

Чертков не выглядит удивленным. Смотрит на меня с усмешкой, вдруг прерывается, прекращает действо, но лишь для того, чтобы схватить одну из целующихся девок и насадить на член.