Он повторяет то, что делал со мной, подхватывает под ягодицы и нанизывает на вздыбленную плоть. Трахает размашисто и мощно, не скрывает удовольствия.

Его усмешка становится еще шире.

– Присоединяйся, – подмигивает. – Сбрасывай одежду. Я закончу здесь и дам тебе отсосать.

Я ничего не отвечаю.

Я просто не знаю, что сказать в такой ситуации.

Мой любимый человек никогда не трахал других женщин у меня на глазах.

Любимый?..

Это определение причиняет боль. Физически. Вонзается когтями, рвет на куски. Выгрызает душу.

Я разворачиваюсь и ухожу.

Чертков слишком занят, чтобы меня останавливать. Не осуждаю, понимаю, вхожу в его положение.

Проклятье.

А зачем я вообще приходила? Рвалась к нему, стремилась, неслась на всех ветрах. О чем я собиралась спросить?

Почему ты убил моего отца. Почему ты так меня ненавидишь.

Что ты ему сказал. Как ты заставил его поднести пистолет к голове и спустить курок. Как ты… как ты мог?!

Легко и просто.

Не стоит анализировать. Если начну разбирать фрагментарно, то впаду в истерику, из которой уже не выберусь на поверхность.

– Стоять, – тяжелая ладонь ложится на мое плечо. – Я не разрешал уходить.

Чертков настигает меня за порогом клуба. На стоянке.

Я оборачиваюсь, сбрасываю его руку и брезгливо кривлюсь, окидываю презрительным взглядом. Надо же, успел штаны застегнуть. Поразительная скорость.

– Мне твое разрешение на хр…н не нужно, – выплевываю.

– Я притворюсь, что не слышал.

– Как великодушно.

– Ты вернешься обратно, разденешься и выполнишь любой приказ.

– Очень смешно.

– Я не шучу.

– Думаешь, я приму участие в твоей гребаной групповухе?

– Мы будем наедине, – склоняется, сжимает мои плечи, шепчет прямо на ухо: – Детка, ты первый сорт. Прирожденная шлюха, профессионалка. Надо было только дать толчок, а остальное дело природного таланта. Схватываешь в момент.

– Урод. Ублюдок.

– Что-то ты разошлась, – скалится.

– Ты убил моего отца!

Я вырываюсь, пытаюсь залепить ему пощечину, но он без труда перехватывает мои запястья.

– Мне жаль, – произносит почти прикасаясь к губам. – Жаль, что не смогу сделать это еще раз.

– Ты… ты…

Дрожу как в лихорадке, не способна подобрать слова.

– Хочешь узнать, как я довел его до самоубийства?

Мои зубы отбивают барабанную дробь. Все громче и громче, резче, еще чуть-чуть и расколются на кусочки.

– Хочешь, – он ухмыляется.

– Нет, нет, – повторяю истерично.

– Я рассказал ему о нас, о твоей татуировке, о том, как тебя трахаю, как разрабатываю твою упругую задницу, как сладко ты стонешь, когда извиваешься на моем члене, как жадно берешь в рот, заглатываешь до самого основания.

– Нет, ты не… заткнись.

– Я подробно описал все детали. Мы же практически родственники. Я не стал скрывать от Князева то, как сильно люблю его дочь. Как часто. Как мощно. В каких позах.

– Ты, – закусываю губу так, что кровь течет. – Сдохни, сдохни… подонок.

– Твой папаша отреагировал очень странно. Стоило мне поведать о дальнейших планах на тебя, он упал на колени, ботинки мне вылизывал, умолял о пощаде.

– Лжешь… ты лжешь! Он бы никогда…

– Я пообещал отпустить тебя. Если он застрелится. Я оставил ему пистолет. Он сам выбрал путь. Единственный вариант.

– Это неправда, – кричу: – Неправда!

– Но он мертв.

– Ты не мог такое сказать.

– Почему?

– Потому что… слишком, – задыхаюсь. – Даже для тебя.

Чертков смеется, а потом накрывает мой рот губами. Влажный язык ловко проникает между распахнутыми устами, сплетается с моим языком, затягивает в сводящий с ума водоворот ощущений.

И я отвечаю.

Ужасаюсь, но не делаю ни единой попытки отстраниться, отступить, освободиться. Я только сильнее и безнадежнее увязаю в этом кошмаре.

Я плюю на все.

На то, что он убил моего отца. На то, что трахал других женщин. На ненависть, на гадливость, на отвращение.

Я не понимаю, как это возможно. И… почему?

Почему именно он? Из тысячи, из миллиона иных мужчин. Почему? За что? Есть ли вообще ответ на этот вопрос.

Я не могу оторваться, не могу отлипнуть. Я опускаюсь на дно, в бездну. И теперь мне действительно нет прощения.

– Ну и как? – спрашивает Чертков, смотрит в глаза. – Приятно целовать того, на чьих руках запеклась кровь ближайшего тебе человека?

Чувство, будто меня бьют током.

– Почему сразу не рассказал? – спрашиваю с горечью.

– А зачем? – улыбается. – Что бы это изменило?

– Все.

– Ты бы перестала млеть подо мной? Не умоляла бы оттрахать?

– Мразь, – тоже улыбаюсь. – У тебя больше нет власти, нечем шантажировать.

– Да? – хмыкает. – Но ты по-прежнему в моих руках.

– Это ненадолго.

Я бью его коленом в пах. Вкладываю в удар всю свою силу. Всю ярость. Я очень хочу передать ему хоть малую часть той боли, которую сейчас чувствую.

Я действую резко и неожиданно, застаю врасплох.

Чертков сгибается пополам, отпускает меня. Он не кричит. Из его горла вырывается животный рык.

Я не теряю ни секунды, молнией влетаю в авто, завожу двигатель и стартую с места, не оглядываюсь.

Готова поспорить, Чертков не скоро сумеет кого-нибудь трахнуть. Он запомнит меня. Вот уж точно.

А я… я возвращаюсь домой.


– – -


Обычно хватает пяти секунд.

Я откидываюсь на диван обитый бархатом, изучаю порядком облупившийся потолок. Я принимаю расслабленную позу. Я в предвкушении.

Сегодня особенный вечер. Особенная встреча.

Ко мне нагрянет с визитом старый любовник.

«Старый» не в смысле возраста, просто мы давно знакомы. Нас многое связывает вместе, мы многое пережили.

Он знает обо мне все. Абсолютно. Гораздо больше чем кто-либо еще. Ни отец, ни брат не были настолько со мной близки, не ведали, что творится у меня на сердце, какой разброд там царит.

А он всегда был рядом. Приходил на помощь по первому зову, выручал, решал проблемы и никогда не отказывал. Дарил нежность и страсть, ограждал от тревог, спасал.

Он почти ничего не требовал взамен. Он не требовал ничего такого, чего я бы не сумела предоставить.

Мы не занимались сексом. Не говорили. Мы парили. Над землей, над целым миром. Он понимал и разделял мои взгляды. Он был лучшим. Идеалом.

Я закрываю глаза, но все равно все вижу.

Я чувствую: он близко. Рядом. Уже. Совсем.

Он пульсирует в моих жилах, наполняет изнутри.

Давно забытое ощущение овладевает телом. Захватывает будто ураган, шторм, сметающий все на своем пути.

Это не похоже на оргазм. Это гораздо круче. Запредельнее. Это все, что я когда-либо могла себе позволить. Это миллиард вольт тонкой иглой да прямо в сердце.

Я вижу Черткова.

Он подходит совсем близко, проводит ладонью по щеке. Он целует меня. Так реально, так по-настоящему.

Он касается меня сразу и везде. Обволакивает, опутывает мягкой сверкающей сетью. И кажется, из моего тела вынимают все кости.

Я выгибаюсь, пальцы разжимаются.

Я не слышу, как шприц падает на пол.

Я иступлено отдаюсь мужчине моей мечты.

И это не Чертков. Это героин.


Глава 17


Боль помогает мне чувствовать себя живым. Пока в груди жжет и ребра будто распирает в разные стороны, я понимаю, что не зря брожу по земле. Еще поборюсь, еще не одну вершину возьму.

От удара Князевой я сгибаюсь пополам, рычу, но часть меня сотрясается от смеха. Ведь это по-настоящему забавно. Мелкая дрянь совсем берега потеряла.

Кто бы посмел меня так двинуть?

Она пускается наутек, заскакивает в свою машинку, выжимает газ. Как будто и правда считает, что сумеет от меня сбежать.

Ну пускай попробует.

Князева умеет удивлять. Даже когда полностью раздавлена. Особенно когда раздавлена. Наблюдать за ее агонией – вот о чем я всегда мечтал. Вкушать, смаковать это блюдо как самый изысканный деликатес.

Конечно, удар по яйцам не относится к числу вещей, которые хотелось бы повторить. Я бы предпочел, чтобы она действовала по старинке: опустилась на колени, расстегнула ширинку и взяла мой член в рот.

Но разве я могу осуждать ее за бурную реакцию? Я бы удивился, если бы она простила убийство отца. Каким бы ублюдком он не был, как бы к ней не относился. Это все детали. А главное заключается в том, что мы не из тех людей, которые прощают подобное.

Я позволяю ей уйти. Я должен обуздать ярость. Потребуется немного времени. К тому же, необходимо закончить важные дела. Дотрахать тех шлюх, опустошить бар. Придется поработать, просмотреть некоторые документы. У меня насыщенный график.

Я доберусь до Князевой. Но не сейчас. Пусть разум остынет. Хотя… рядом с этой сукой я напрочь забываю, что где-то существует холод. Она сжигает меня в своем пламени. И как баран я подставляю башку под ее нож.

Чего только стоит та ночь. Вспоминать тошно.

Я поехал в клуб, надрался, снял девку, повел наверх, разложил на столе. Но ничего не вышло. Член привстал, а запала не было. Все равно что в резиновую вагину тыкаться. Я даже не вставил ей, послал подальше и остался наедине с очередной бутылкой. А девка ничего так оказалась, специально выбирал. Высокая, грудастая. Сегодня отодрал ее по полной, скоро продолжу.

У меня никогда не было проблем со стояком. Я любил секс, наслаждался процессом, пробовал разное. Но в ту ночь мне хотелось запретного. Запредельного, извращенного. Мне хотелось ее. До ломоты.

Я сорвался.

Клятвы. Отвращение. Ненависть. Все это разом потеряло всякую значимость. Я презирал Князеву, а себя презирал еще больше. А потом стало по барабану, алкоголь отключил мозг.

Я бросился к ней, уже не сдерживался.

Ее запах. Ее вкус.

Это никогда не отпустит.

– Дерьмо, – добавляю пару ругательств покрепче.