– Чего ты хочешь? – спрашивает она. – Почему выбрал меня?

Я почти готов ей ответить.

– Потому что ты горячая штучка.

Все-таки воздержусь.

– Особенно сейчас.

Прикладываю ладонь к ее лбу. Наощупь как кипяток.

Князева льнет плотнее. Она не потрудилась одеться. Раскаленная, взмокшая, стонущая от боли.

Трется о меня, выпускает рукоять ножа. Ледяные пальцы впиваются в мои плечи, сжимают неожиданно сильно.

– Дай, – произносит приказным тоном.

– Куда? В рот или в зад?

Я готов наплевать на все и оттрахать ее. Хоть яйца и разрываются от боли. Ей же тоже не сладко, ей еще гораздо гаже.

– Дай дозу, – молит она.

Тянется выше, елозит животом по вздыбившемуся члену, прижимается губами к шее и слизывает мою кровь.

Это чертовски ненормально, извращение, возведенное в Абсолют.

– Дай. Пожалуйста.

Я заваливаю Князеву на спину. Рывком. Затыкаю рот поцелуем да так, что мы ударяемся зубами. Я кусаю нежные, мягкие губы. Хочу смешать нашу кровь. Пусть она пьет меня. А я буду пить ее.

Погрязнуть в безумии без остатка – легко. Выкарабкаться – трудно.

Я привык управлять, контролировать ситуацию, но сейчас тормоза полностью отказывают. Я больше ничего не решаю.

– Дай, дай, – урчит она.

И мне с огромным трудом удается прекратить.

– Макс, прошу. Макс.

Я поднимаюсь с кровати, вытираю рот рукой.

– Умоляю, Макс.

Дьявол, как же тянет опять вгрызаться в нее.

Но я не уверен с кем сейчас имею дело, с ней или с героином. Может я и сам напрочь обдолбан?

Хватаю Князеву за плечо, стаскиваю с постели, волочу по полу в гостиную. По дороге достаю наручники.

– Что ты…

Она слышит звон стали, а рассмотреть предмет, который я взял, не может. Дергается, рвется.

– Посиди и подумай над своим поведением.

Я пристегиваю ее наручниками к железным скобам в коридоре.

Не так давно она висела тут. Обнаженная, вспотевшая, беззащитная, а теперь картину дополняет новый фрагмент.

– Нет! – орет Князева. – Не смей. Ублюдок!

Точно ведьма.

Бледная, бесцветная. В темных глазах горит одержимость, а рот окровавлен. Под кожей точно демоны беснуются, тело сводят спазмы.

Наверное, надо священника вызвать, чтоб молитву прочел, чтоб грехи ей отпустил.

Или поздно?

Я отправляюсь в душ и очень стараюсь не слушать ее вопли.


– – -


Выбирать какой из дней ломки хуже, а какой лучше, все равно что выбирать между кругами ада.

Я не хочу знать, что ощущает Князева. Достаточно уже того что я не ощущаю ничего хорошего, глядя на ее страдания.

Я должен быть счастлив, ведь свершается возмездие, справедливость торжествует. А впечатление муторное. Эти крики и мольбы не дарят никакого удовольствия, наоборот, будто вырывают куски моей собственной плоти.

Мне хочется сбежать, скрыться где-нибудь. Где угодно. Только бы не слышать вопли, стоны, униженные просьбы.

Чего она только не говорит, чего не предлагает.

Я молчу. В моих словах не остается никакого смысла, и пользы от них нет. Проходят мимо, не задевают и не отрезвляют. Оскорбления больше не работают. Воля давно подавлена опиатом, гордость растворена.

Князева торгуется, угрожает, умоляет. Требует, а потом давит на жалость, предлагает себя, подробно описывает все, что я могу с ней сделать, один или в компании, прямо сейчас. Мозг напрочь отключается, остаются только голые инстинкты.

И ради дозы она действительно ни перед чем не остановится.

Героин держит крепко. Гораздо крепче, чем я.

Она ничего не ест, почти не пьет. Ее постоянно крутит и рвет. Я не рискую расстегнуть наручники. На тонких запястьях появляются раны. Только вряд ли боль ощутима. Все перебивает глубинная тяга, тоска по украденному раю.

– Мне нужно в туалет, – сперва бормочет она.

Я ставлю ей ведро.

– Нет, даже не думай! – фыркает.

Альтернативы не будет.

– Урод, скотина, тварь, – стонет она.

Я убираю за ней, переодеваю ее, вытираю мокрым полотенцем, пытаюсь накормить хоть чем-нибудь, пою как ребенка.

Я не могу здесь оставаться, но так же не могу уйти. Отменяю все встречи. Что можно – делаю по Интернету. А что нельзя, перекладываю на помощников.

Я смотрю на Князеву, и впервые за долгое время чувствую страх.

Вдруг она не вернется? Она настоящая. Никогда.

Вдруг я ее сломал? Я или героин. Или она сама. Все вместе. Так уж совпало.

Я готов ей дозу дать, только бы понять, осталось ли хоть что-то разумное внутри трясущегося сгустка плоти.

– Ты как мой отец! – дергает наручники. – Точно такой же.

Хохочет и рыдает одновременно. Жуткое, чудовищное зрелище.

Но даже сейчас я хочу ее. Опустившуюся, разрушенную, абсолютно любую и не важно, что дальше.

– Кем ты себя возомнил? Великим судьей? Почему ты решил, что имеешь право наказывать меня?

Князева растягивается на полу, выпрямляется во весь рост. Она кажется спокойной, но это только видимость, которая может схлынуть в любой момент. Очередная истерика заканчивается, вновь накатывает безразличие.

– Ты не знаешь. Ничего не знаешь.

Я беру бутылку, пью прямо из горла.

– Если бы знал, оставил бы в покое, – повторяет как заведенная. – Если бы знал, если бы знал…

Я подхожу к своей жертве, опускаюсь рядом, прислоняюсь спиной к стене.

– Боже, когда вы отстанете от меня, – глухо стонет. – Все вы. Все.

Князева закатывает глаза, мотает головой, будто отгоняет кого-то.

У нее видения или это просто жест?

– Чего я не знаю?

Проверяю температуру, по привычке кладу ладонь на лоб. Взмокший, прохладный. Ломка вроде бы отпускает. Пусть и немного, пусть ненадолго, но все же облегчение наступает.

– Он отправлял меня в самые разные клиники. В лучшие центры реабилитации.

«Он» – вероятно покойный Князев.

– Только это не помогало. Я постоянно сбегала или находила то, что мне требовалось прямо там. Нет такого человека, который бы отказался от денег.

Представляю. Избалованная стерва привыкла получать желаемое, за ценой не постоит, предложит любую сумму.

А себя она предлагала?

От этих мыслей кулаки сжимаются, опять тянет крушить все на своем пути, разнести квартиру, разломать на части.

– Когда он понял, что врачи бесполезны, решил действовать сам. Отвез в наш загородный дом, приказал расчистить подвал и бросил меня туда.

Я сомневаюсь в правдивости ее заявлений.

– Сначала год по клиникам, в тепле и комфорте, а потом… шесть месяцев в темноте и холоде, – тихо смеется. – Тьма гораздо эффективнее.

Полгода информационной пустоты о ней. Никаких статей, никаких фотографий. Полное отсутствие сообщений.

Значит, и правда лечилась.

Выходит, Князев запер собственную дочь в подвале? Жестко. Хотя правильно. Будь у меня подобное место, тоже бы ее туда отправил. Так и криков не слышно. Проведал, бросил еду, бутылку воды, закрыл люк и ушел заниматься работой.

Отличный метод.

– Там копошились какие-то насекомые, ползали повсюду. Я слышала их. И я чувствовала. В себе, под кожей. До сих пор не понимаю, насколько реальными они были.

Она замолкает и продолжает лишь после очень продолжительной паузы.

– Я кричала. Звала на помощь. Но никто не пришел, потому что… никогда не приходит. Никто не приходит ко мне. Даже брат. Он уехал. А отец все четко рассчитал. Либо умру, либо выживу. Дочь-наркоманка ему не нужна.

Вздыхает, хрип вырывается из груди.

– Я его не осуждаю, ведь он поступил правильно. Иначе я бы не выбралась, не справилась с этим.

– Я тоже поступаю правильно? – говорю глухо.

– Нет, – она улыбается. – Ты должен прекратить.

– Дать тебе уколоться?

– Нет, не так. Прекратить это. Вообще.

– Интересно – как? – хмыкаю.

– Разве не догадываешься?

Она поворачивает голову, трется щекой о мою ладонь.

– Существует единственный способ.

– Поделись, – веду пальцем по ее потрескавшимся губам.

– Убей меня.

Эта фраза делает со мной то, что не успел сделать кухонный нож. Режет горло.

Сколько раз я воображал смерть Князевой, прорисовывал мельчайшие детали, а теперь, когда она сама вкладывает в мои руки оружие, я трусливо поджимаю хвост.

– Ты должен меня остановить. Понимаешь? Иначе никак.

– Я лучше подыщу подвал.

– Это не сработает дважды.

– Вот и проверим.

– Макс, ты жесток, – отворачивается. – Мне незачем жить. Не для чего.

– Неужели не хочешь отомстить? Поквитаться со мной? Что-то ты совсем размякла.

– Ну, прости, – качает головой, снова стонет. – Я устала. Я больше не могу терпеть эту боль. Мышцы разрывает, и это не прекращается ни на миг.

– А не надо было колоться.

– Это мое тело. Что хочу, то и делаю.

– Нет, – хватаю ее за горло. – Мое.

Веду ладонью по груди, по животу.

– Это все мое.

Она начинает дрожать.

– Если не убьешь меня сейчас, – шепчет. – Потом будет поздно. Потом я сама тебя уничтожу. Я найду способ.

– Ищи.

– Ты не понимаешь… не понимаешь…

Бьется затылком о пол.

– Не понимаешь! – кричит.

– Все я отлично понимаю. Подсела на героин от скуки. Потянуло на развлечения, вот и не удержалась. У тебя же столько проблем. Какое платье выбрать? Какие драгоценности надеть?

– Что? – в темных глазах загорается ярость. – Думаешь, я с жиру бесилась?

– Нет, тяжко страдала, – усмехаюсь. – От безделья.

– Придурок. Ну, ты и придурок.

– Куда мне до тебя. Умницы-разумницы, гребаной наркоманки. Родилась в богатой семье, ни в чем не знала отказа. Как же трудно тебе пришлось. Жить в атмосфере абсолютной вседозволенности. Настоящее издевательство, да?

– Урод, – воет. – Долбаный урод.

– Давай, удиви. Расскажи, от чего становятся наркоманами?

Князева резко поднимается, смотрит в упор.