Чертков входит в камеру, как мой отец напрягается, заметно, что все внутри него клокочет ярости и злобы, он готов броситься на врага. После видит пистолет.

– А звук? – спрашиваю раздраженно. – Что толку от картинки?

Я вижу, как они говорят, но не знаю о чем.

– Звук не записан. Но здесь видно, что ваш отец стрелял сам.

Скворцов заграждает телевизор.

– Вам не стоит смотреть дальше.

– Отойди, – раздраженно махаю рукой. – Это мы и так знали. Разве нет? Понятно, что Чертков не стал бы убивать человека собственными руками. Особенно в тюрьме и при охране.

Я подхожу к телевизору вплотную, перематываю запись, просматриваю от начала и до конца.

Ничего особенного. Просто разговор.

Чертков кладет пистолет на стол. Отец смотрит на оружие, но не делает ни единого движения, чтобы им завладеть.

Опять говорят.

Чертков уходит. На лицо моего отца страшно смотреть. Искажено судорогой.

Что он ему сказал? Неужели и правда расписал наши отношения в деталях?

Отец берет пистолет, вставляет дуло в рот.

Выстрел.

Я ничего не слышу. Но в голове раздается гром. В мыслях. Я содрогаюсь всем телом. Меня знобит.

Ставлю на паузу, отворачиваюсь.

Я понимаю, что эта картина останется со мной до конца дней. Я понимала это и раньше, когда начинала смотреть.

Тогда зачем? Зачем я это делаю? Хочу вычеркнуть Черткова? Вырвать его из себя, из сердца, из души? Хочу возненавидеть?

Но у меня не получается. Ни черта. Я не могу возненавидеть Черта. Не выходит. Не получается.

Я пытаюсь найти объяснение, оправдание. Я отвергаю истину. Как тогда с Андреем. До последнего пробую понять, найти причину, простить.

Как Чертков заставил моего отца выстрелить? Я готова поверить в то, что он его шантажировал мною. Но я не верю, что отец на такое бы повелся. Стал бы спасать меня ценой собственной жизни или решил бы облегчить мою участь подобным поступком.

Это кажется невероятным.

Мой отец был эгоистом до мозга костей. Он бы никогда не пожертвовал своими интересами. Он бы не стал убивать себя. Даже ради моего брата, в котором души не чаял.

– Найди того, кто сможет это расшифровать, – говорю Скворцову. – И как можно быстрее. Того, кто читает по губам и поможет нам понять, о чем идет речь в этом разговоре.

– Я постараюсь…

– Не надо стараться. Выполняй.

– Это должен быть надежный человек.

– Найди. Быстро.

Я отступаю и усаживаюсь в свое рабочее кресло.

– Эта информация нужна мне уже вчера, – киваю в сторону двери. – Уходи.

– Я не оставлю тебя в таком состоянии. Катя, тебе нужна поддержка и отдых.

– Пожалуйста. Уйди.

Скворцов медлит, но все-таки оставляет меня в покое. И я ему за это очень благодарна.

Мне не нужна поддержка. Ничья. Я должна найти силы внутри. В себе. Глупо и опасно опираться на посторонних, на чужаков.

Я просматриваю запись снова и снова. С каким-то мазохистским удовольствием. Хотя никогда прежде не замечала у себя тяги к подобному. До встречи с Чертковым.

Я смотрю, как шевелятся губы Черткова. Я пытаюсь понять, какие слова он произносит. На отца почти не обращаю внимания.

Я просматриваю запись раз за разом на протяжении нескольких часов. В итоге я даже перестаю вздрагивать на моменте с выстрелом.

Я привыкаю.

Постепенно боль утихает.

Я даже нахожу некое умиротворение, расковыривая эту незатянувшуюся рану. Мое дыхание выравнивается, пульс успокаивается.

Я не могу просто взять и забыть о случившемся. Простить убийство собственного отца. Но…

Пусть это дико, я совсем не чувствую гнева.

Тех мразей, что надо мной надругались, я готова была растерзать лично. А теперь, с Чертковым я и разозлиться не могла.

Я испытываю горечь. Обиду. Боль. Я практически бьюсь в тихой истерике, но злобы нет, нет желания поквитаться, добиться возмездия.

Почему?!

Я открываю свой сейф, достаю украденный жесткий диск, подключаю к своему компьютеру. Не открывается, не запускается. Выдает какие-то ошибки.

Диск испорчен? Или это специальная защита?

Я пытаюсь запустить его на другом компьютере – тот же результат. Точнее – никакого результата.

Здесь тоже нужен специалист. Без профессионала не обойтись. Но кому я могу доверять?

Об этом диске даже Скворцову не хочется рассказывать. Это мое личное. Мое и Черткова. И еще того неизвестного типа, который втирается в доверие.

Я прячу жесткий диск обратно в сейф. Это подождет.


– – -


Ночью Чертков не приходит.

Я успеваю извести себя окончательно. Набираю его, раздраженно отбрасываю телефон.

Абонент вне зоны действия сети.

Мать его.

Я взвываю от раздражения.

Что он делает? С кем? Куда пропал? Где он?

Ублюдок.

Как он мог бросить меня? В такой-то момент! Когда все начинает налаживаться, хотя бы немного.

Я должна поговорить с ним. Должна. Надо выяснить, почему он начал всю эту игру, зачем прижал отца, по какой причине так сильно всех нас ненавидит.

Это не совпадение. И я больше не могу скрываться от истины.

Но он не идет на контакт. Он пропадает.

Я поручаю Скворцову все выяснить. Информация поступает только на следующий день.

– Учитывая все полученные данные, полагаю, что Чертков готовится к посвящению, – сообщает он.

Опять это слово.

Я уже слышала о посвящении прежде. Тогда, в клубе «Вавилон». Та старая сука в корсете советовала Черткову взять меня на это странное мероприятие.

Надо было пробить все раньше, но я была слишком занята своими проблемами и страданиями.

– Что это? – сверлю взглядом Скворцова. – Что за посвящение?

– Я бы не хотел тебя в это впутывать.

– Я уже в этом. Не тяни.

– Ладно. Если в общих чертах, то это нечто вроде торжества, особенной церемонии для БДСМ-сообщества. Раз в год они специально собираются в клубе «Вавилон», устраивают закрытую вечеринку.

– И в чем суть?

– Принимают новых членов к себе, выбирают главного.

– Звучит не слишком впечатляюще.

– Там устраивают дикие оргии. Ходят слухи, что бывали и жертвы. Кто-то погибал, но всякий раз следы благополучно заметали.

– Они что убивают там? Я думала, это все по доброй воле.

– Ну, высшие представители никак не страдают, а вот с рядовыми адептами особо не церемонится.

– Как? Не понимаю.

– Я не знаю подробностей. Но там может произойти все, что угодно, и никто не станет им мешать. Богатые и влиятельные люди резвятся на полную катушку.

– А Чертков?

– Он теперь их лидер. Поэтому должен совершить нечто страшное на этом посвящении, отличиться, иначе его не признают.

– Бред.

– Согласен, но таковы их правила.

– Это все звучит очень странно.

– Понимаю.

– Выходит, Чертков должен кого-то принести в жертву. Так?

– Вероятно.

– Убить?

– Насколько я понял, такой цели никто не ставит. Они применяют различные пытки, называя это наслаждением. Там не только развлечения с плетками и кнутами, там игры с электричеством, удушение, а в таких случаях трудно контролировать процесс. Можно перестараться. Никто же не проверяет физическое здоровье жертв, да и если бы проверяли, результат предсказать трудно.

– Когда состоится посвящение?

– Я не думаю…

– Когда?

– Сегодня, – нехотя говорит Скворцов. – Но ты все равно не сможешь туда попасть, в подобный день вход не для всех.

– Для меня место найдется, – холодно улыбаюсь. – Я Екатерина Князева. Для меня везде и всегда есть места.

– Не в этом случае.

– Почему вдруг?

– Нужно быть членом их секты… ордена? Как назвать это сборище, – он брезгливо кривится. – Необходимо принимать участие в определенных встречах, нельзя прийти в последний момент. Для участия в посвящении требуется особая подготовка.

– Тогда проведи меня туда. Мне плевать на каком основании, каким путем. Я должна быть там сегодня вечером.

– Ты понимаешь, о чем просишь?

– Вполне.

– Зачем? Боже, Катя, остановись. Это зашло слишком далеко.

– Что именно?

– Все.

– Я попаду туда. С твоей помощью или нет.

– Ты правда этого хочешь? – он горько усмехается. – Ты же… ты влюбилась в него, да?

– Хватит нести чушь, просто организуй мне билет. В первый ряд, пожалуйста.

– Если ты любишь его, то зачем так рвешься в этот клуб? Что ты хочешь увидеть? Как он трахает другую женщину? Или нескольких? Как порет кого-то кнутом? Как берет электроды и…

Я вспоминаю, как Чертков подвесил меня в коридоре. На той стальной перекладине. Не коснулся и пальцем. Просто оставил висеть.

Я вспоминаю боль. Красную пелену.

Я вспоминаю как орала.

Ему даже не пришлось меня пороть. Ни единого удара. Ни единого касания.

Он отлично во всем этом разбирается.

Ему нравится БДСМ?

Возможно, да только вряд ли он следует хоть каким-то правилам.

– Я должна там быть, – прерываю излияния Скворцова. – И мне не важно, что я там увижу. Я просто должна туда попасть.


– – -


Как часто мы убеждаем себя в том, что хуже уже не будет. Подумаешь. Была не была. Надо рискнуть. Лучше сделать и жалеть, чем упускать последнюю возможность.

Но иногда и правда стоит остановиться.

Только я не могла.

Я хотела добраться до правды, и я до нее добралась. Я достучалась, добилась своего, добровольно спустилась в самый настоящий ад, где мне теперь суждено гореть вечно.

Часы бьют полночь, когда я переступаю порог клуба. Скворцову пришлось очень сильно постараться, чтобы организовать мой визит в запретную обитель этих безумных, одержимых извращенцев.

Меня проводят через черный вход, украдкой. После я переодеваюсь. Не могу сразу войти как гостья клуба, привлеку слишком много внимания. А так – сперва я выгляжу как самая невзрачная сотрудница «Вавилона», уборщица или посудомойка. Прячу лицо от камер и прохожу внутрь.