«Черту не понравится такое наглое воровство».


Хмурюсь.


«Нет никакого воровства».


Ответ опять не заставляет долго себя ждать.


«Я знаю, что диск у тебя. Больше не включай его, не пытайся разобраться. Это слишком опасно. Ты не сможешь контролировать программу».


Фыркаю, быстро набиваю ответ:


«Ты ничего не получишь».


Гад не сдается.


«Либо ты будешь играть по моим правилам, либо не будешь играть вовсе».


«Нет».


«Тогда жди сюрприз».


Больше не отвечаю на сообщения. Отбрасываю телефон. Опускаюсь на диван, вжимаюсь в спинку.


Меня трясет.


Сейчас я хочу только одного. Увидеть Макса. Окончательно во всем разобраться, выяснить и…


Скрежет замка отвлекает от всех мыслей.


Дверь открывается и в квартиру заходит Чертков.


Я невольно задерживаю дыхание. Мое сердце дает перебой, а после начинает биться с новой силой.


Жив. Он жив. И это самое главное.


Остальное подождет. Хотя про диск стоит рассказать. И про этого мутного Друга, который надеется заполучить компромат.


Я дергаюсь, пытаюсь встать с дивана, подняться, но колени слабеют, ноги не держат, поэтому тут же опускаюсь обратно.


– Макс, – срывается с моих губ очень тихо, почти шепотом.


Он подходит ко мне. Всего за несколько шагов преодолевает расстояние между нами, проходит через комнату.


– Скучала? – хмыкает в своей привычной манере.


– Погибала, – улыбаюсь.


Его тяжелая ладонь опускается на мою макушку, поглаживает, перебирает волосы, наматывает локоны на кулак.


Он резко вздергивает руку, принуждая меня подскочить, вскрикнуть от боли, глухо простонать.


– Надавать бы тебе по заднице, – бросает хмуро. – Чтоб сидеть не смогла.


– Это жестоко.


– С тобой только так и надо.


Он трется щекой о мою щеку, его щетина приятно щекочет кожу. От этого ленивого движения волна мурашек пробуждается во всем моем теле. Спина выгибается, льну плотнее к своему любимому мучителю.


– Детка, – бормочет он.


И сильнее прижимается ко мне сзади, буквально впечатывает, вбивает мои бедра в свои. Дает почувствовать, как быстро каменеет член от подобной близости.


– Или чего поинтереснее сообразить, – от его хриплого голоса бросает в дрожь.


– Например?


– Засадить в твою сладкую попку до упора.


– Ты… неисправим.


– С тобой – да.


Странный тон.


Я как будто улавливаю горечь. Сожаление. А может мне просто чудится?


– Что произошло в клубе? – задаю волнующий вопрос.


– Лучшее из того, что я мог сделать.


– Массовое убийство.


– Я бы назвал это очищением.


– Но зачем… почему ты вдруг на такое пошел?


– Потому что это был единственный выход.


– Они ведь не простят тебе такое.


– Мне не требуется их прощение.


– Ты организовал пожар? Ради прикрытия?


– Ты всегда была умной деткой.


– Думаешь, остальные поведутся?


– Конечно, – ухмыляется, а после холодно бросает: – Нет.


– Тогда ради чего все это?


– Я должен хотя бы попробовать. Да и убивать, не организовав прикрытие, довольно глупо. К сожалению, я не могу вырезать или пристрелить всех тех, кто заслуживает. Но попытаться стоило. По крайней мере, эти твари больше никому и никогда не причинят вреда. Никого не растлят. Не изнасилуют. Не замучают до смерти.


– Но ты ведь не собирался их убивать. Изначально.


– Я знал, что нам не по пути.


– Выходит, ты специально заполучил клуб? Чтобы получить доверие и расквитаться при первой же удобной возможности?


– У нас было мало шансов успешно сработаться. Ты же видела, какие дела там творятся. Еще и эти попытки торговать детьми. Они бы пытались проворачивать подобное дальше.


– Это чудовищно.


– Очень часто это основная статья дохода.


– Я хочу понять, как ты… как ты не боишься выступить против системы? Как ты смог рискнуть и устроить такую резню?


– Я не выступаю против системы. Я делаю только то, что в моих силах. И поверь, изображать борца за справедливость не стану. Я представлю все так, будто те, кто рулил «Вавилоном» состояли в сговоре против основного начальства, постоянно воровали и наживались в обход общей кассы. Необходимые документы составлены. Вот только вряд ли мою инициативу одобрят сверху. Но ничего. Поборемся.


– Я не думала, что ты… – осекаюсь.


– Что?


– Такой.


Я и правда не знаю, как можно объяснить, как в нескольких словах все отразить.


– Такой дебил? – он хохочет.


– Нет.


Я чуть отстраняюсь, поворачиваюсь к нему лицом. Я хочу видеть его глаза. Я хочу видеть в его глазах себя.


– Настоящий, – улыбаюсь.


– Ты тоже, – уголок его губ дергается. – Пожалуй, ты даже слишком настоящая для меня.


Я прижимаюсь к нему. Обнимаю. Сильно-сильно. Мне так хочется спаять наши тела воедино.


– Макс.


– Да?


Я молчу, просто наслаждаюсь этой удивительной, практически нереальной близостью. Вдыхаю родной запах. Запах моего мужчины.


Я провожу пальцами по его щекам, по губам. Я не знаю, что будет потом, дальше, в следующее мгновение, но сейчас я упиваюсь, захлебываюсь счастьем. Я пьянею от ощущения того, что Чертков рядом.


И нет прошлого. Все вычеркнуто, стерто. Нет насилия, крови, смертей. Нет мести и ненависти. Ничего нет. Только мы.


– Детка, – повторяет он.


И уже даже не важно, что никогда не называет меня по имени. Издевательское «Катерина Олеговна» не в счет.


– Я знаю, о чем ты говорил с моим отцом, – нарушаю нашу хрупкую идиллию. – Тогда, в тюрьме.


Я должна ему сказать. И не только об этом. Пусть все карты будут выложены на стол. Наконец-то все встанет на свои места. Больше не будет никаких недомолвок.


– Я достала запись с видеокамер. Там не было звука, поэтому пришлось заказать расшифровку.


Чертков мрачнеет, но ничего не говорит.


– Я знаю, что он сделал. С Назаровым. С его семьей.


Запинаюсь.


– Я понимаю, не стоит о таком спрашивать. Но я не могу иначе. Я просто обязана это сделать. Скажи, мой отец и твоим родным причинил боль?


Чертков отступает от меня. Резко. Его желваки отчетливо выделяются, скулы ходуном ходят.


– Пожалуйста, я… извини.


Складываю руки на груди, пытаюсь собраться.


– Я должна понять.


– Что?


– Почему ты настолько сильно меня ненавидел?


Мое сердце ухает вниз. У Черткова такое выражение лица, что я начинаю сомневаться в том, стоило ли употреблять прошедшее время.


– Или ненавидишь до сих пор?


Я не могу не задать этот вопрос.


Я хочу узнать правду.


– Пойдем.


Чертков направляется к лестнице, начинает подниматься. А я стою, не способна сдвинуться с места.


– Чего застыла? – бросает через плечо. – Идем.


И я следую за ним, поборов животный ужас. В который раз судьба окунает меня то в жар, то в холод.


Гнетущее чувство томится в груди. Какая-то странная, пугающая неизбежность, необратимость смертного приговора.


Еще мгновение назад над головой царило безоблачное небо, а теперь опять сгущаются мрачные тучи.


Я просто поднимаюсь по лестнице, но впечатление такое, как будто я поднимаюсь на свой собственный эшафот.


Чертков заходит в кабинет, кивком головы указывает мне на кресло.


Я стараюсь не смотреть на сейф, ничем себя не выдавать. Хотя возможно, он уже все знает? Или догадывается? Понимает, что я украла тот жесткий диск?


Нет, вряд ли.


Моя интуиция вопит об опасности, но разум подсказывает – с кражей это никак не связано.


Я покорно опускаюсь на сиденье.


Чертков подходит к сейфу.


Я отворачиваюсь.


Раздается металлический щелчок.


– Ты когда-нибудь видела это? – он протягивает мне видеокассету.


Настоящий раритет. Помню ее с прошлого раза. Сейчас такие не выпускают. На них нет спроса, разве только особые ценители подобных древностей проявляют интерес. Однако на массового потребителя это не рассчитано.


Когда-то у меня дома было полно таких. Целая коллекция.


– Посмотри внимательно.


Я беру видеокассету и не могу унять дрожь.


– Что здесь? – нервно сглатываю.


Нет никаких опознавательных знаков. Ни надписи, ни какой-либо пометки.


– Включи.


Голос Черткова звучит ровно, даже как-то бесцветно.


– Хорошо.


Я осматриваю комнату в поисках подходящего устройства, и холодок проходит по спине, когда я замечаю, что видеомагнитофон находится на тумбе, совсем рядом. Вставляю туда кассету, беру пульт, пытаюсь вспомнить, как именно запускать просмотр.


– Все начнется автоматически, – говорит Чертков.


И правда.


Огромный настенный телевизор оживает, просто сначала я этого не понимаю. Показывается темная комната, чуть позже вспыхивает свет прожектора.


Невольно закрываю глаза. Вспышка слишком яркая. Слепит.


И что-то неприятно саднит внутри, скребется, царапается, будто старая, незажившая рана начинает гнить.


– Нет, смотри.


Чертков подходит ко мне, его ладони мягко ложатся на мои виски.


– Открой глаза.


– Я просто…


– Я думал, у нас есть время. Но ты права. Чем раньше все прояснится, тем лучше. Раньше я не планировал ничего объяснять, а теперь понимаю, что ты заслуживаешь этого.