– Каждый? – как будто уточняет.


– Да. Какой еще выбор у меня был? Отправиться в милицию, чтобы там надо мной посмеялись? Или сразу подать в суд? Их деньги позволили б им вытворять все это дальше. Тогда я просто сделала то, что ты сделал сегодня. Очистила мир.


– Не жалеешь? – его губы дергаются, будто он хочет улыбнуться, но не может.


– О чем?


– Хоть о чем-то.


– Нет.


– Тебе стало легче?


– Не стало, – сглатываю. – Но это ничего не меняет.


– Если месть не приносит облегчения, то в чем ее смысл? Ради чего все это?


– Просто иначе нельзя.


Я не раздумываю над ответом, ведь я понимаю, что права.


Он пытается пробудить во мне совесть? По отношению к кому? К насильникам и убийцам?


– Если бы ты оказался в подобной ситуации, ты бы понял. Ты бы знал, что иначе и правда нельзя. Ну, не выйдет. Физически. Ты дышать не сумеешь, пока того, другого, в ад не затащишь. Глаз не сомкнешь, пока такая тварь на свободе.


– Я знаю.


Он усмехается, а в его глазах царит сумрак.


– Катя.


От того как он произносит мое имя, меня охватывает дрожь.


– Я хочу представить тебе моего брата, – говорит Чертков.


– И где же он? – в горле резко пересыхает.


– Нигде.


Я смотрю в стремительно темнеющие глаза. Такие знакомые глаза. И такие неизвестные.


Это невозможно. Этого просто не может быть.


Нет.


Я еще не осознаю, но уже близка, очень близка к простому и логичному ответу. Что-то щелкает внутри, будто взводят курок или спускают затвор.


Я хочу опять закричать, однако теряю голос.


– Его зовут Андрей.


Эта фраза, как будто контрольный выстрел в голову.


Глава 22


Вся моя жизнь была иллюзией. Имитацией реальности. Инсценировкой. Я играла разные роли, примеряла образы. Я скрывала боль под маской. Я притворялась, будто боли не существует вовсе. Я привыкла к потерям, ко лжи и к предательству. Ведь постепенно человек привыкает ко всему. Я уже не разочаровывалась и не расстраивалась. Я знала, что рано или поздно все идет прахом, обращается в пепел. И потом утраченного не вернуть. Я считала, что если ни к чему не привязываться, ничем не увлекаться сверх меры, я всегда буду оставаться в безопасности.

Но судьбу невозможно обмануть.

Однажды ты устаешь убегать от чувств, устаешь закрываться от эмоций. Однажды твое сознание захлестывает обжигающая волна истинных переживаний, и ты больше не способен притворяться, будто ничего особенного не происходит.

Ты сдаешься, уступаешь. Ты веришь. Снова. Искренне. Без оглядки на прошлое. Как в первый раз.

Почва перестает быть зыбкой, твои ступни не увязают в смердящей жиже. Мрачные тени отступают, рассеиваются подобно миражам. Открываются новые горизонты. Свежий воздух дурманит разум.

Ты пьян. Пьян счастьем. Надеждой. Любовью? Возможно. Ты не хочешь, не можешь сопротивляться, бороться.

Эйфория охватывает каждую клетку тела.

Ты думаешь – как я не замечал всего этого раньше? Почему столько времени провел во тьме, добровольно закрывался от света, не позволял себе ни на миг расслабиться?

Пружина внутри разжимается.

Ты даже дышишь иначе. Свободно, полной грудью, ничего не опасаясь.

А потом лед раскалывается под ногами.

И ты не чувствуешь ничего. По крайней мере, первые несколько мгновений. Ничего. Абсолютный шок. Ты немеешь. Не можешь пошевелиться. Замерзаешь где-то глубоко внутри, в районе солнечного сплетения.

Ты уже не знаешь, где правда, а где ложь, и как из всего этого выкарабкаться. Ты даже не сопротивляешься. Опускаешься на дно. Легкие разрываются от боли, кости трещат. Но ты по-прежнему не способен воспринимать объективную реальность.

Ловушка захлопнулась. Все твои надежды, все твои шансы – все это осталось там, по ту сторону железных прутьев.

Ничто не станет как раньше. Не изменится. Никто тебя больше не спасет. Теперь уже точно, по-настоящему. Твоя игра подошла к логическому концу.

Я смотрю на Черткова и пытаюсь понять, сколько времени мне осталось.

До безумия, до полного помешательства. До момента, когда я осознаю, что все опять раскалывается на «до» и «после». Только мрачнее, безнадежнее.

Я ничего не чувствую. Внутри пустота. Или дикий холод, от которого абсолютно все парализовало. Я не верю. Я отказываюсь верить в то, что все происходит на самом деле. Я жду, когда Чертков начнет издевательски хохотать, объявит все сказанное жестокой шуткой. Но он молчит и под его немигающим взглядом мои сомнения улетучиваются.

Мне хочется заорать, завопить, дать волю эмоциям, которые как будто забились глубоко внутри. Но из моего горла не прорывается ни единого звука.

Ощущение, как будто из меня вырывают душу. Раскаленными щипцами. Без наркоза.

Я не хочу, не могу верить. Но все впервые идеально сходится. С очевидными фактами не поспоришь.

Его отношение ко мне. Жажда мести. Ненависть. Все эти унижения, оскорбления, желание втоптать в грязь, сломать и уничтожить. Он видел, как по моему приказу убивают его брата. Как я наблюдаю за казнью. Наслаждаюсь. Он хотел поквитаться, отплатить той же монетой. Вот к чему затевалась вся эта игра. Методичное разрушение бизнеса. Уголовное дело, грамотно сфабрикованное против моего отца. Все это лишь пункты плана, части единой головоломки. Главной целью всегда оставалась именно я. Вывести с поля боя всех остальных и разобраться со мной лично. Отличный замысел.

Теперь все становится на свои места. Теперь все понятно. Вот почему в нашу первую встречу в клубе играла та самая песня, под которую пытали Андрея. Вот почему тогда так жадно горели глаза Черткова. Он действительно был готов меня растерзать. Голыми руками. Разорвать зубами. Он мечтал впиться мне в глотку. Но вместо всего этого оттрахал.

Обжигающая волна обдает меня изнутри, я невольно обхватываю себя руками, как будто хочу отгородиться от мира вокруг меня.

– Теперь ты знаешь, кто я, – говорит Чертков.

Он опускается передо мной на колени.

Я отшатываюсь, упираюсь в спинку кресла.

Он проводит пальцами по моим голым ногам, склоняет голову, утыкается в плотно сомкнутые бедра.

Я чувствую, как его щетина царапает мою кожу, как его тяжелое дыхание опаляет, будто клеймом.

– Зачем, – говорю тихо. – Почему сейчас?

– Когда-нибудь я должен был об этом рассказать.

– Это не то, о чем бы мне хотелось узнать.

– Между нами больше не будет никаких секретов.

– Да, – подтверждаю тихо.

Я думаю о том, что он чувствовал, когда я делилась с ним своей историей.  В ту ночь я увидела, даже Дьявол может плакать.

Он простил меня?

Я так и не смогла простить его брата.

Чертков думал, что я развлекалась, убивала ради забавы. Он не подозревал, что тут совсем другой мотив. Страшнее, безысходнее, глубже.

Но… можно ли вообще такое простить? Убийство близкого человека.

– Кто приказал записать все на видео? – спрашивает Чертков.

Мне требуется несколько бесконечно долгих мгновений, чтобы понять, о чем он.

– Не знаю, – отвечаю глухо.

Он трется щекой о мои бедра, и от этого меня сотрясает лихорадочный озноб.

– Уверена? Тут ведь не спонтанное решение. Ты готовилась заранее. Все продумывала. Другие убийства тоже сняты на видео?

Он задает вопросы ровным тоном, как будто мы обсуждаем прогноз погоды или сводку новостей. Ноль эмоций. Вежливый интерес.

– Господи, нет, – я задыхаюсь. – Я понятия не имею, кто мог это записать.

– Твой отец. Твой брат. Вариантов не так много.

– Я не… Я… Думаешь, я бы стала смотреть такую запись?

– Я бы смотрел.

– Нет.

Я хочу подняться, пытаюсь отстраниться, но напрасно. Чертков даже не думает меня отпускать, держит стальной хваткой. Еще секунду назад его пальцы скользили по моим ногам, едва касаясь, а теперь сжимаются, причиняя боль.

– Я получил эту запись от Маврина. По его словам видео прислали ему в качестве черной метки.

– Что? Как…

– Маврин был другом моего брата. Ко мне тоже пытался подобраться. Он сказал, что пробовал защитить Андрея от тебя, но ничего не вышло.

– Я не…

– Я жалею, что не убил Маврина тогда. Но в те времена у меня была кишка тонка. Я и твоего отца не смог пристрелить. Хотя очень этого хотел.

– Ты… Как давно ты…

– Давно. Почти сразу после похорон брата.

Я открываю рот, но не могу ничего произнести. Я не представляю, что можно сказать в такой ситуации.

Извини, я не хотела убивать твоего брата.

Бред.

Да и правда в том, что хотела. Я дышать спокойна не могла, пока он дышал. Пока все они дышали.

– Но кто… Кто же это записал? – спрашиваю тихо.

– Я выясню, – говорит Чертков.

И я ни секунды не сомневаюсь, что он действительно выяснит, доберется до истины любой ценой.

– А дальше? – мой голос звучит настолько глухо и бесцветно, сама себя не узнаю.

– Дальше?

– Что с нами будет.

Я затрудняюсь определить вопрос это или утверждение. Есть ли у нас будущее или все уже предрешено.

– Если бы я знал, – горько усмехается Чертков.

Он отстраняется, смотрит прямо на меня, в мои глаза. И у меня такое ощущение, будто я проваливаюсь в бездну, в огромную темную яму. Увязаю в холодной сырой земле, хочу ухватиться хоть за что-нибудь, но соскальзываю вниз.

– Раньше все было просто и ясно. Я не испытывал к тебе ничего кроме ненависти.

– А теперь?

– Теперь я жить без тебя не могу.

– Я… я не хочу без тебя жить.

Он усмехается, и от этой усмешки мою грудь сковывает лед.

Я понимаю, что нас не ждет ничего хорошего. Никогда. Такое нельзя перечеркнуть просто так.

Однако надежда все равно тлеет глубоко внутри меня.