– Я полагаю необходимо провести полное обследование, – говорит врач. – Я бы не стал делать поспешных выводов.

– Что… я не понимаю… так что со мной?

– Это что-то серьезно? – спрашивает брат. – Она больна?

– Я понимаю, вы хотите завести ребенка. Такая красивая и молодая пара. Я все понимаю. Но учитывая состояние здоровья вашей супруги, понадобится некоторое время, усилия и, разумеется, вера. Это очень важно.

Вера.

Мне хочется расхохотаться. А после расцарапать собственное тело до крови. Разодрать свое лицо ногтями. Все, что угодно, лишь бы выпустить на волю ту боль, которая сейчас пожирает меня изнутри.

– Возможно, другие врачи ставили вам диагноз «бесплодие». Это очень вероятно, учитывая результаты анализов. Но я считаю, что шанс есть всегда.

Я вижу, как двигаются губы врача. Я понимаю, он продолжает говорить. Но я ничего не слышу. Пулей вылетаю из кабинета. Бегу. Сама не знаю – зачем, куда.

– Катя, – брат ловит меня в коридоре, обнимает, не позволяет вырваться, прижимает к груди. – Катя.

Он гладит меня по спине.

– Я не Катя.

– А кто?

– Катарина.

Он ничего не отвечает, просто обнимает меня еще сильнее. Он ничего не может исправить, не может изменить. Но он дает понять главное – мы выстоим.


– – -


Я больше не верю в сказки. На самом деле, я не верю в них очень давно. Однако у меня была сказка. Страшная, жестокая, злая сказка. И теперь от нее остались только обломки, которые я с мазохистским удовольствием перебираю в памяти. Которыми я постоянно царапаю ладони до крови. Почти реальной, вязкой, тягучей, темно-бордовой крови, что покрывает меня с ног до головы.

Мы с братом обретаем покой в одном известном итальянском городе. Тут много людей, поэтому очень легко затеряться. Тут практически не иссякает наплыв туристов. И мы не чувствуем себя чужаками среди такого безумного количества новых лиц.

У нас просторные апартаменты в хорошем районе. Тихо и уютно, без особой роскоши, зато с комфортом. Балкон залит солнцем. Отличный вид.

Я часто думаю, что лучше: погибнуть мучительной смертью в руках Черткова или имитировать спокойную жизнь здесь?

Брат занят делом, но я не вникаю. Я предаюсь праздному существованию. Посещаю магазины, совершаю покупки. Все в рамках приличия, очень умеренно. Я не сорю деньгами, не привлекаю излишнего внимания.

Я объедаюсь пиццей и мороженым. В Италии по-настоящему вкусное мороженное, особенно сицилийское, с кусочками фруктов. Я пробую новые вкусы каждый день. И я даже начинаю получать удовольствие от этого процесса.

Я пытаюсь придумать очередную роль. Это трудно. Я не знаю, кем могу стать, если не стервой, не холодной сукой.

Наверное, я могу быть кем угодно. Наверное, мне просто нужно время, чтобы раны затянулись.

Я покупаю мольберт, кисточки, краски. Я скупаю различные инструменты и учусь рисовать самостоятельно.

Италия открывает во мне новые таланты.

Сначала выходит неясная мазня, после начинает получаться нечто более осознанное. Брату нравится. Или он хочет немного меня приободрить, не думаю, что он разбирается в искусстве и способен оценить мои рисунки беспристрастно.

Когда мои работы перестают помещаться в наших апартаментах, я понимаю, прошел уже год. Целый год в этой стране.

Я не осознаю – как. Но я двигаюсь дальше. Наверное, только это и важно. Делать что-то, хоть что-нибудь, даже если сил совсем не осталось, даже если ты не видишь никакого смысла в своих поступках. Ты просто должен идти.

Может, я никогда не обрету счастья. Может, я не нащупаю веру внутри себя. Но я не отступлю и не сдамся. Я буду жить.


Эпилог


Возвращаться в пустые апартаменты очень непривычно. Брат уехал на несколько дней, и пока я совершенно одна. С женщиной, которая приходит сюда убирать, я пересекаюсь лишь для оплаты услуг. Друзей у меня нет. Только несколько приятелей. Я еще не готова подпускать людей слишком близко.

Разумеется, брат не хотел уезжать, обстоятельства вынудили. Он заставил меня поклясться, что я не наделаю глупостей в его отсутствие, буду соблюдать все предосторожности и не подвергну себя опасности.

Я опять прокручиваю в памяти наш последний разговор.

– Мне придется уехать, – говорит брат однажды утром.

– Срочное дело?

– Требуется мое присутствие, – следует уклончивый ответ. – Я не хочу оставлять тебя одну, но иначе не выйдет.

– Я могу сама о себе позаботиться.

– Дело не в этом.

– А в чем тогда?

Он молчит, но я и без того знаю, о чем он сейчас размышляет. Чертков на свободе, разыскивает нас, жаждет мести.

– У него нет шансов, – пожимаю плечами. – Он никогда не сможет нас найти.

Говорю и ощущаю предательское сожаление.

Как бы я хотела увидеть его снова. Даже злого, разъяренного. Не важно. Просто увидеть, услышать, дотронуться до него.

Эта жгучая потребность никак не отпускает.

– Черт – не единственный, кто беспокоит меня, – отвечает брат.

– Ты вышел на след «Друга»?

– Посмотрим, пока трудно сказать.

– Это кто-то очень близкий.

– Это меня и напрягает.

– Не переживай, я уже взрослая девочка, – улыбаюсь. – Я сумею о себе позаботиться.

– Будь осторожна, – хмурится.

– Я всегда осторожна.

– Мы имеем дело с опасными людьми. По-настоящему опасными.

– Когда ты так говоришь, я тоже начинаю нервничать.

– Нельзя недооценивать своих врагов.


– Что может со мной произойти? – удивляюсь я. – Я все время на виду, в людных местах.

– В таких местах как раз и опасно.

– Я смогу о себе позаботиться.

Конечно, брат мне не верит. Он приставляет ко мне охрану. Несколько человек незримо находятся рядом. Но я не возражаю. Я их почти не замечаю. Если ему спокойнее, пусть будут.

Я занята собой. Я эгоистка.

Снимаю обувь, сбрасываю пальто. Включаю свет, включаю телевизор. Прохожу на балкон босиком. Уже достаточно прохладно. Но я не мерзну. Я холодна изнутри.

Сумерки действуют на меня расслабляюще.

Знакомое авто. Кажется, один из моих охранников. Прищуриваюсь, не замечаю его за рулем. Видно, отправился выпить экспрессо в ближайшем кафе.

Я прохожу обратно в комнату, задергиваю шторы.

Я думаю о том, что мне стоит помочь брату, хоть как-то поддержать. В конце концов, на нас идет охота. Маврин не отступиться от своих планов. А еще и тот мутный «Друг».

Обе партии явно настроены против нас. И у нас нет союзников. Только мы сами. Я должна принимать более активное участие во всем. Рисование – это хорошо, однако надо и о будущем поразмыслить.

Я избавляюсь от одежды, стягиваю платье через голову, бросаю на пол, после снимаю нижнее белье, отправляюсь в ванную. Поворачиваю кран, подставляю тело под горячие струи воды. Закрываю глаза и вдруг вздрагиваю, мне чудится чье-то присутствие рядом, совсем близко. Ощущение настолько сильное и реальное, будто стоит мне обернуться, так непременно встречусь с неведомым наблюдателем, столкнусь лицом к лицу.

Я отодвигаю створку душевой кабины, выглядываю, всматриваюсь в полумрак коридора, выжидаю около минуты. Ничего не происходит. Я не замечаю ни единой посторонней тени.

Я стала слишком впечатлительной, но это не удивительно.

Я обматываюсь полотенцем, покидаю ванную комнату, иду на кухню, открываю холодильник, достаю гранатовый сок, наливаю в стакан для виски, бросаю несколько кубиков льда. Слабоватая замена для алкоголя, но меня вполне устраивает. Больше не сорвусь, не окунусь в пагубные зависимости.

Я беру пульт от телевизора, переключаю каналы, случайно попадаю на один из родных, отечественных и застываю как будто статуя.

– Бизнесмен, пропавший без вести больше года назад, – говорит диктор.

Фотография Черткова на весь экран. Яркая, цветная. Откуда только они такую достали? Когда успели снять?

Его глаза обжигают меня, достают до самого нутра, вынимают душу, вырывают. Даже так, на расстоянии. Через километры.

– Опознание провели по зубам, – говорит какой-то неизвестный мужчина в форме. – Иначе было невозможно определить.

Какое опознание? О чем он?

– Труп, обнаруженный в лесополосе неделю назад, принадлежит именно Максиму Черткову, – продолжает диктор. – Как сообщалось прежде, бизнесмен пропал и…

Труп?

Что они все несут?!

Чей труп?

– Судя по состоянию тела, погибший находился здесь несколько месяцев. Смерть наступила от пулевых ранений.

Я хочу выключить. Я пытаюсь нажать на кнопку. Но пальцы не слушаются, деревенеют, превращаются в дрожащие ледышки.

Стакан вибрирует в моей руке.

– Так что же это? Возвращение лихих девяностых? Или чья-то личная вендетта? Максим Чертков был известным сердцеедом. Напомним, его исчезновение связывали с пожаром в клубе «Вавилон».

Бред. Это просто невозможно.

Он не мог умереть.

Это не он.

Кто угодно.

Но…

Не он.

Я отбрасываю пульт в сторону, зажимаю рот рукой. Нужно позвонить брату, пусть сам все пробьет. Нашим новостям верить нельзя. Вообще никаким новостям нельзя верить.

Я оборачиваюсь, чтобы взять телефон, и сталкиваюсь с до боли знакомым взглядом. С тем взглядом, который мгновение назад взирал на меня с экрана.

Стакан выпадает из рук, разбивается вдребезги, гранатовый сок заливает весь пол, будто кровь, но я не придаю этому никакого значения.

– Ну, здравствуй, принцесса.