Апполоний тяжело вздохнул, по-видимому, помнив былое. Одним глотком он опрокинул себя оставшееся в чаше вино и, проведя рукой по голому черепу, усмехнулся:

— Вот так и живу. Обхожусь, как сами видите, без женщины. Хотя совсем без них нельзя. Но ни приходят и уходят. Долго не задерживаются.

— Ты покажешь свои древние рукописи? — Валерий кивнул в сторону папирусных и пергаментных свитков.

— Обязательно.

Апполоний хотел уже принести несколько книг, но Валерий и Эней сами поспешили к таинственной полочке, где лежали повествования последних веков. Валерий перебирал одну за другой древнейшие книги, которых было не так уж и много, но все они были свидетелями далекой эпохи. Рука римского аристократа дрогнула, когда он развернул очередной папирус. Это была трагедия, написанная рукой самого Еврипида и когда-то пропавшая из библиотеки Гая Веция. — Откуда это у тебя? — дрогнувшим голосом обратился Валерий к хозяину. — Это длинная история. Скажу лишь, что купил эту рукопись у одного книготорговца в Риме. Он не мог читать по-гречески. А я сразу смекнул, что это за вещь, — Муска показал на папирус. — Эта книга из нашей библиотеки, — произнес юный патриций и рассказал, что произошло четыре года назад.

Апполоний задумчиво слушал Валерия. Эней же, разложив папирус на столе, молча читал трагедию величайшего поэта Греции.

Муска, выслушав юного патриция, молвил:

— Послушай, Валерий, законы дружбы и гостеприимства велят мне подарить тебе эту рукопись. Гости Апполония переглянулись.

— Это самый дорогой подарок, который я когда-либо получал, друг мой, — молодой аристократ подошел к Апполонию и, держа его за плечи, от души расцеловал. — Спасибо… Не забуду твоей щедрости, друг мой. И в знак моей признательности возьми и от меня дар.

Валерий снял с пальца драгоценный перстень и приподнес его Апполонию.

— Я не могу взять это, — Муска, польщенный до глубины души, боялся даже притронуться к перстню.

— Не обижай меня, прими этот холодный камень! Разве он может сравниться с поэзией Еврипида? — юноша с улыбкой настаивал на своем.

— Будь по-твоему. Раз уж мы стали друзьями, я возьму этот перстень.

Друзья проговорили еще полтора часа и рассказали друг другу еще не одну историю. За окнами стало совсем темно.

— Проводи нас немного, друг мой, — Валерий засобирался на виллу. — Того и гляди, шею свернешь на вашей лестнице.

Два друга покинули гостеприимного хозяина, тот еще долго смотрел им вслед, в непроглядную тьму, теребя за холку тихо скулившего пса.

Через два дня Валерий получил записку от Фабии. Матрона писала, что непременно желает видеть юного друга.

«Сегодня я жду тебя в девять часов. Встретимся в беседке, той, что находится в розарии.

Целую, милый. Твоя Фабия».

Последние слова письма юноша лишь пробежал глазами, словно это относилось не к нему.

В девять часов после восхода солнца — время, считавшееся римлянами особенно благоприятным для принятия бани, Фабия сидела на персидской подушке и обмахивала себя изящным зеленым веером. Беседка, в которой находилась знатная матрона, была скрыта от любопытных глаз многочисленными гирляндами цветов.

Петроний Леонид, как обычно в эти часы, купался в бассейне капуанской бани, расположенной вблизи храма Юпитера. Фабия сама видела, как он сел в лектику, и шесть стройных рабов вынесли его за ворота дома.

В беседке, кроме самой Фабии и старой служанки, беззаветно преданной своей госпоже, никого больше не было.

— Памфила, — обратилась матрона к рабыне. — Посмотри, не идет ли сюда молодой человек.

Служанка выбежала на тропинку и, заметив юношу, идущего по направлению к беседке, быстро побежала к своей госпоже.

— Идет, идет, — улыбаясь беззубым ртом, закудахтала старая рабыня.

— Подай мне зеркало! — Фабия в нетерпении протянула руку и, схватив полированный металл, всмотрелась в свое отражение. Волосы уложены сзади в великолепную прическу, щеки слегка подрумянены, ярко алели губы, в ушах серьги из жемчуга, на шее драгоценное ожерелье, а глаза… Фабия считала, что ее глаза и так привлекательны и не требуют поэтому никаких искусственных красок.

Наконец Валерий стоял перед ней. Фабия, волнуясь, как при первом свидании, поднялась со скамейки. Она ждала. Ждала, что юноша первым поприветствует ее. Тщетно!

— Здравствуй, милый! — с улыбкой на лице и с обидой в душе произнесла Фабия.

— Фабия, приветствую тебя, — Валерий слегка поклонился и, подойдя к госпоже, холодным поцелуем коснулся ее щеки.

Матрона села на подушку, с поспешностью поправленную Памфилой, и призвала юношу усесться рядом.

Фабия, отправив служанку прочь, с таинственным видом прижалась к молодому патрицию, и обхватила его шею руками.

— Милый мой, как я соскучилась по тебе! — шептала матрона, — утешь мою страждущую душу!

— Скажи, Фабия, — Валерий попытался отстраниться от женщины. — Ты меня действительно любишь?

— Да, да, мой милый. Ты у меня единственный…

Валерий усмехнулся. Губы дрогнули от негодования.

— Разве ты не слыхала городских новостей? Говорят, Юлий, сын сенатора Квинта был пойман в одежде раба в твоей спальне.

— Ложь! — Фабия вспыхнула от ярости. — И ты веришь этим мерзким слухам!

— Вся Капуя говорит об этом.

— Юлия схватили в нашем доме, это правда, но не в моих покоях, милый мой. Наверняка, он забавлялся с моими рабынями, а уже повсюду разнесли, что Юлий — мой любовник.

Для Валерия было безразлично, говорит ли Фабия правду или нет. Был ли Юлий в постели вместе с этой женщиной, сидевшей сейчас рядом с ним? Он уже решил окончить эту затянувшуюся любовную игру. Хватит лицемерия. Надо честно признаться этой матроне, что он больше не желает с ней встречаться. Расстаться раз и навсегда. Он никогда не любил ее и никогда не полюбит. Для него теперь желанна только Актис.

— Милый мой, — щебетала Фабия. — Почему ты больше не навещаешь меня? Ты не поехал со мной в Помпею, не прислал туда ни одной весточки. А когда я приехала в Капую, ты даже не осведомился о моем здоровье. Если ты нашел другую женщину, скажи мне об этом. Мне будет горько, но я же уступлю, поверь мне, мой милый мальчик!

Валерий глядел на возбужденное лицо Фабии, на ее глаза, в которых таилась никогда не стихающая страсть, на ее руки, ласкающие его, все еще решая, как расстаться с этой коварной женщиной.

— Ты не права, Фабия. У меня нет новой любовницы. Ты должна понять, что моя любовь к тебе — это лишь юношеское увлечение. Прошло увлечение, прошла и любовь. Я не хочу больше обманывать тебя и себя. Между нами не может быть того чувства, которого ты ожидаешь от меня.

— А как же те сладостные минуты, когда ты убаюкивал меня, словно в колыбели, своими изумительными ласками. Я была на вершине блаженства, когда ты целовал меня.

— Разве ты не знаешь, что делает Эрос с человеком? Безумцы не бывают такими, какими мы иногда становимся, оказавшись во власти чувств.

— Ты говоришь так, мой мальчик, будто бы физическое влечение — это игра, доступная только тем, для которых любовь не имеет в жизни никакого значения, — голос матроны дрогнул.

— Не будем больше говорить об этом. Я пришел к тебе только потому, что не желаю больше связывать себя обязательствами. Расстанемся, как любовники, но останемся по-прежнему друзьями.

— Не оставляй меня, милый мой! — Фабия бросилась навстречу юноше.

Женщина старалась возбудить в юном патриции страсть, но тот, словно каменное изваяние, неподвижно стоял, не отвечая на ласки, и смотрел через плечо бившейся на его груди Фабии на спускающегося по тонкой нити паучка.

— Почему вдруг ты стал таким безжалостным? Скажи мне, что произошло с тобой? Что мне нужно сделать, чтобы вновь вернуть твою любовь? Фабия все еще не могла осознать, что Валерий никогда больше не придет к ней. Никогда больше не будет обнимать ее так, что тело обмякало, становясь непослушным, и лишь нежные руки юноши поддерживали её. Никогда больше не будет так жарко целовать, что глаза сами закрываются, а голова закружится от опьянения.

Никогда больше не будет шептать ей на ухо нежные слова, такие приятные, что забываешь о всех неприятностях жизни, и Фабия жаждала тогда только одного — чтобы поток сладострастия никогда не иссякал. А теперь этот такой родной юноша хочет покинуть ее. Как же так?

— Извини, Фабия, мне надо идти. Я сказал все, что хотел тебе сказать, — Валерий вырвался из объятий женщины и выбежал из беседки.

Фабия вытирала слезы шелковым платком, всхлипывая от тоски и унижения. Валерий ушел, возможно даже к другой женщине. Свидание, ожидавшееся с такой надеждой, стало лишь горьким разочарованием. В беседку тихо, словно мышь, прошмыгнула Памфила.

— Моя госпожа, — промямлила старая служанка. — Чем могу угодить?

Фабия, очнувшись от своих дум, приказала рабыне следовать за собой, а сама, поправив прическу и вытерев глаза, с гордой осанкой пошла в дом.

Как только матрона скрылась за поворотом, две человеческие фигуры встали из-за кустов.

Петроний Леонид и Корнелий, подслушивавшие разговор между Фабией и Валерием, переглянулись. Утром Леонид перехватил у поверенного жены записку, адресованную племяннику.

— Клянусь Юпитером, моя жена сейчас в истерике, — легат говорил неторопливо и беспристрастно. — Если бы ты знал, старик, как у меня горько на душе. Племянник обманывал меня в моем же доме, — Леонид бил кулаком себе в грудь, — изменял с Фабией. Я знал это, но что я мог поделать. Выгнать Валерия? Так ведь он мой любимый племянник. Развестись с Фабией? Но куда я приткнусь? Неужели буду жить в казарме, как простой солдат?

Утром Корнелия призвал к себе господин, который объяснил, что ему нужно укромное местечко около беседки в розарии, чтобы подслушать разговор своей жены с Валерием. Сейчас старый садовник, втянув голову в плечи, внимал речи хозяина.