Но удар явно не достиг цели, потому что он рассмеялся. Не злобным смехом, который поднял бы ей настроение, а весело и звонко. Очевидно, его немало позабавили ее слова.

– Девушка!

Блу поморщилась. Нита выбрала именно этот момент, чтобы выйти из салона. Только что выкрашенные алые когти сжимали набалдашник трости.

– Девушка! Иди помоги мне перейти улицу.

Дин одарил Ниту омерзительно жизнерадостной улыбкой.

– Доброе утро, миссис Гаррисон.

– Доброе утро, Дик.

– Дин, мэм.

– Мне так не кажется, – фыркнула старуха, сунув сумку Блу. – Возьми это, девушка. Она тяжелая. И посмотри на мои ногти. Худо будет, если я узнаю, что ты тратила мой бензин, пока я была в салоне.

Дин привычно сунул большие пальцы за пояс джинсов.

– Теперь, когда я увидел, как чудесно вы ладите, мне стало куда легче на душе.

Блу поспешно схватила Ниту под руку и повела через улицу.

– Ваша машина припаркована вон там.

– Я пока еще не слепая.

– На обратном пути я заеду к вам домой и захвачу велосипед, – окликнул Дин. – Доброго вам дня.

Блу притворилась, что не слышит.

– Вези меня домой, – велела Нита, усаживаясь в машину.

– Как насчет банка?

– Я устала. Выпишу тебе чек.

«Всего три дня», – сказала себе Блу, украдкой оглянувшись на грузовик. Дин все еще стоял, поставив ногу на пожарный гидрант. На руке его повисла одна из местных красоток.

Когда они вернулись домой, Нита потребовала от Блу прогулять Танго, чтобы они могли лучше познакомиться. Поскольку Танго, которому исполнилась уже тысяча лет, едва ходил, Блу оставила его храпеть под кустом гортензии, а сама присела на поребрик тротуара и постаралась не думать о будущем.

Нита хитростью вовлекла ее в приготовление обеда, но сначала пришлось убрать на кухне. Когда она вытирала последнюю кастрюлю, в переулке за домом появился серебристый грузовик. Она увидела, как оттуда вышел Дин, забрал велосипед, оставленный у черного хода, бросил его в кузов грузовика, после чего повернулся к окну, у которого она стояла, и почтительно коснулся полей ковбойской шляпы.

Сначала Джек услышал музыку. Потом увидел Эйприл. Сейчас, в начале одиннадцатого, было уже темно, и она сидела на полуразвалившемся крыльце коттеджа под покривившимся металлическим фонарем и красила ногти на ногах.

И словно не было всех этих лет...

В своем облегающем черном топе и розовых шортах она выглядела так молодо, что он забыл о необходимости смотреть под ноги и споткнулся о древесный корень за разбитым палисадником.

Эйприл подняла голову, но, увидев его, тут же вернулась к своему занятию. Вчера он отвратительно вел себя с ней, и она ничего не простила.

Весь день она неустанно трудилась, давая указания наконец-то появившимся малярам, споря с сантехником, наблюдая за разгрузкой фургона с мебелью, и при этом подчеркнуто избегала его. Джеку слишком хорошо были знакомы взгляды, которыми провожали ее мужчины...

Он остановился у крыльца и прислушался к пронзительной музыке. Она примостилась на старом стуле, поставила ногу на сиденье и полюбовалась своей работой.

– Что ты слушаешь? – спросил он.

– «Скалхед Джули»! – бросила она, упорно разглядывая ногти.

– Это еще кто?

– Альтернативная группа из Лос-Анджелеса.

Ее длинные, неровно обрезанные волосы упали на лицо, когда она протянула руку, чтобы убрать звук. Большинство женщин в ее возрасте коротко стригли волосы, но она никогда не следовала общим стандартам. Раньше, когда все носили длинные волосы, Эйприл сделала себе суровое простое каре, подчеркивавшее поразительные голубые глаза и сделавшее ее центром всеобщего внимания.

– Ты всегда отличалась способностью обнаруживать новые таланты, – заметил он.

– О, с тех пор я отстала от жизни.

– Сомневаюсь.

Она подула на лак. Еще один предлог отделаться от него.

– Если ты пришел за Райли, то опоздал на час. Она устала и заснула во второй спальне.

Сегодня он почти не видел Райли. Все утро она хвостом ходила за Эйприл, а днем уехала с Дином на фиолетовом велосипеде, который тот вытащил из кузова новенького грузовика. Когда они вернулись, она раскраснелась и вспотела, но была откровенно счастлива. Это отцу следовало бы купить дочери велосипед, но он об этом не подумал.

Эйприл сунула кисточку в пузырек.

– Поразительно, что ты так долго сюда добирался. А что, если бы я подсыпала стимуляторы в ее молоко или забивала бы голову историями о твоем грязном прошлом?

– А вот теперь ты капризничаешь.

Он поставил ногу на нижнюю ступеньку.

– Прошлой ночью я был ужасным гадом. И пришел извиниться.

– Валяй.

– Мне казалось, я только сейчас именно это и сделал.

– Тебе так показалось.

Он вполне заслужил такое обращение... и все же не смог сдержать улыбку.

– Хочешь, чтобы я пресмыкался?

– Для начала.

– Я бы так и сделал, но не умею. Слишком долго вся Америка целовала мне задницу.

– А ты попробуй.

– А если я признаюсь, что ты была права? – спросил он. – Я понятия не имею, что с ней делать, и чувствую себя во всем виноватым идиотом, а поскольку не понимаю, как все исправить, сорвал злость на тебе.

– Весьма многообещающее заявление. А теперь договаривай.

– Хотя бы намекни.

– Ты до смерти перепуган и нуждаешься в моей помощи, хотя бы на эту неделю.

– И это тоже.

Несмотря на сварливый тон, Джек понимал, что обидел ее. В последнее время он только и делает, что причиняет боль окружающим. Джек посмотрел в сторону леса, где уже мелькали светлячки, и оперся на тонкий столбик крыльца. Отслоившаяся краска поцарапала его локоть.

– Я бы все отдал за сигарету.

Она опустила ногу и подняла другую.

– Я не скучаю по сигаретам так сильно. Да и по наркотикам тоже. Зато алкоголь... страшно подумать, что проживешь остаток жизни без бокала вина или «Маргариты».

– Может, теперь ты сумеешь пить в меру?

– Я алкоголик, – пояснила она с потрясшей его честностью. – Мне больше нельзя ни капли.

Где-то в коттедже зазвонил ее сотовый. Поспешно закрутив колпачок, она побежала в комнату.

Сегодня он нашел стопку чертежей для крытой веранды. Его отец был плотником, и Джек вырос среди чертежей и инструментов, но не помнил, когда в последний раз держал в руках молоток.

Он заглянул сквозь сетчатую дверь в пустую гостиную и услышал приглушенный голос Эйприл. Черт бы все это побрал.

Он пошел за ней. Она стояла спиной к нему, упершись лбом в руку, лежавшую на кухонном шкафчике.

– Ты же знаешь, насколько все это мне небезразлично, – говорила она так тихо, что он едва различал слова. – Позвони мне утром. Договорились.

Прошло слишком много десятилетий с тех пор, как он ощущал эти беспощадные уколы ревности, и поэтому пришлось сосредоточиться на лежавшей на рабочем столе брошюре. Едва он поднял ее, Эйприл закрыла флип и ткнула им в брошюру.

– Это группа, с которой я работаю. Там одни добровольцы.

– «Харт-гэлери»? Никогда не слышал.

– Она состоит из профессиональных фотографов, которые бесплатно делают поразительные портреты детей-сирот из приютов. Мы выставляем их в местных галереях. Они более трогательные, чем те безликие снимки, которые делают в социальной службе, и благодаря этим выставкам множество малышей нашли себе семьи.

– И давно ты этим занимаешься?

– Почти пять лет.

Она снова пошла к ведущей на крыльцо двери.

– Я начала с того, что готовила детей к съемкам. Подбирала одежду, которая отражала бы их характеры, помогала им почувствовать себя свободно. Теперь мне даже доверили самой снимать портреты! По крайней мере я снимала, пока не приехала сюда. Ты просто не поверишь, как все это мне нравится!

Он сунул в карман брошюру и пошел за ней. Очень хотелось спросить о том парне, кто ей звонил, но он молчал.

– Удивительно, что ты так и не вышла замуж.

Она взяла пузырек с лаком и снова принялась за свое занятие.

– К тому времени, как я достаточно отрезвела, чтобы думать о замужестве, всякий интерес пропал.

– Не могу представить тебя без мужчины.

– Прекрати выуживать информацию.

– Не совсем так. Просто стараюсь понять, какой ты стала.

– Проводишь опрос, – сухо констатировала она.

– Полагаю.

– Пытаешься узнать, осталась ли я все той же дурной девчонкой, полностью ответственной за падение бесчисленных хороших парней, слишком слабых, чтобы держать штаны застегнутыми.

– Что-то в этом роде.

Она подула на большой палец.

– Интересно, кто та брюнетка, которая приезжала на прошлой неделе вместе с твоей свитой? Камердинер?

– Весьма опытная помощница, которую я ни разу не видел голой. Итак, ты к кому-то относишься всерьез?

– Естественно. К себе.

– Это хорошо.

Она вытерла с пальца мазок лака.

– Лучше расскажи о себе и Марли. Сколько вы были женаты? Пять минут?

– Полтора года. Древняя история. Мне было сорок два, и я считал, что пора остепениться. Она была молода, красива и мила – по крайней мере тогда я так думал. Мне нравился ее голос. И сейчас нравится. Демоны сидели смирно, пока мы не поженились и не обнаружили, что ненавидим друг в друге абсолютно все. Хочу признаться, что эта женщина терпеть не могла сарказма и не выносила никакой критики. Но все было не так плохо. Я получил Райли.

После Марли у него были две долгие связи, широко освещавшиеся в прессе. И хотя Джек вроде бы любил обеих женщин, в этих отношениях отсутствовало что-то главное, а имея за плечами один неудачный брак, он не спешил решиться на другой.

Эйприл докрасила ногти, закрыла пузырек и опустила на ступеньку бесконечно длинные ноги.

– Не отсылай Райли, Джек. Ни в летний лагерь, ни к сестре Марли, а особенно в пансион. Пусть она живет с тобой.

– Не могу. Впереди турне. Что прикажешь с ней делать? Запирать в номере отеля?