— Кино закончилось, все свободны. До новых встреч!

Ленка тенью скользнула мимо, но он придержал ее за плечо.

— Я обещал, я тебя отпускаю. Но разговор не окончен. Все вообще только началось, Синельникова. Запомни.

Ох, будет им всем о чем поговорить! Ох, сотрутся языки до самых гланд! Будет им и скандал, и интрига, и счастливый конец!

Примерно так думал Макс Сухомлинов, шагая через дорогу к своему раскаленному «лендроверу», на пыльном лобовом стекле которого уже кто-то написал: «Ленка плюс Максим равняется Любов!».

9

— Меня отец застрелит, а мама закопает!

— Они в Праге, Ленка.

— Туся, ты не понимаешь! Они же приезжают каждый год!

— Ага, зимой. К тому времени все забудется…

— К тому времени все обрастет такими подробностями, что лучше даже и не думать. Это Кулебякино, а не Рио-де-Жанейро. Да если папа узнает, что Макс приехал, он бросит Прагу и примчится сюда, а тут такое!

— Лен, перестань психовать. Откуда ему в Праге знать про Кулебякино? А что касается твоей репутации… она у тебя до того скучная, что не грех и подпортить.

— Да плевать мне на репутацию! Мне до смерти надоело производить именно то впечатление, которого от меня все и ждут! Я обычная баба тридцати с лишним лет, у меня есть потребности и желания…

— Наконец-то!

— И я… Ой, в дверь стучат. Туся, я перезвоню!

— Только не забудь, а то я удавлюсь от любопытства…

Лена стремительно кинулась к двери — и едва сдержала разочарованный возглас. На пороге стоял человек, заслуживающий, безусловно, самого пристального и уважительного внимания, однако отнюдь не Макс Сухомлинов.


Павел Сергеевич Мячиков родился в Кулебякине, вырос в Кулебякине, учился в Кулебякине, служил рядом с Кулебякиным и собирался в Кулебякине провести остаток жизни. Было Павлу Сергеевичу тридцать пять лет, роста Павел Сергеевич был очень и очень невысокого, зато сложение имел крепкое и даже несколько шарообразное. С чем у него были проблемы, так это с волосами, вернее, с их частичным отсутствием, но проблема эта в рабочее время решалась легко и элегантно, подробности смотри чуть ниже.

Павел Сергеевич Мячиков занимал в Кулебякине должность участкового милиционера, звание имел «старший лейтенант», и во всякое время года и суток ходил в милицейской форме, отлично вычищенной и выглаженной. За состоянием формы, равно как и за самим Павлом Сергеевичем, бдительно следила его мама, Антонина Степановна, статная и властная женщина, чем-то напоминавшая одновременно певицу Вишневскую, актрису Быстрицкую и литературного персонажа Кабаниху из пьесы Островского.

Павел Сергеевич, как и многие замечательные люди, остро ощущал, что родился не в то время и не в том месте. Потенциально он был готов к подвигам не хуже Пал Палыча Знаменского и майора Томина, в мыслях раскрыл не одно дело государственной важности и часто по вечерам сидел на завалинке, глядя в сторону далекого зарева — там, за горизонтом, расстилалась Москва, город его, Павла Сергеевича, несбывшихся надежд.

А еще Павел Сергеевич хотел жениться. Во-первых, было уже пора. Во-вторых, ругалась мама. В-третьих, мужчина он был хоть куда, а лысину отлично прикрывала форменная фуражка. Елена Синельникова устраивала его по всем статьям, да и материальный интерес имелся: работала Синельникова в Москве, на телевидении, а значит, могла поспособствовать продвижению по службе. Наверное…

Павел Сергеевич вовсе не был расчетливым и бездушным. Просто привык жить по четкому графику. Сейчас, в тридцать пять, по графику полагались женитьба и продвижение по службе. Стало быть, этим и следовало заняться.

А еще было дело совсем уж для души. Положа руку на сердце: ну что делать участковому в элитном поселке Кулебякино? Все крутые и богатые имели собственную службу безопасности, а те, кто победнее, были либо местными, либо жили здесь так давно, что ничем уже от деревенских и не отличались. Правонарушений происходило мало, потому что мужики в Кулебякине не то чтобы не пили — просто у них у всех были очень строгие и волевые жены.

Одним словом, в профессиональном смысле Павел Сергеевич тосковал. И потому появление каждого незнакомца воспринимал как дар небес.

Макса Сухомлинова, конечно, незнакомцем можно было назвать лишь с натяжкой — он в школе кулебякинской учился на год старше самого Павла Сергеевича, а детство босоногое у них прошло хоть и в разных компаниях, но зато на одной и той же речке. Однако Макса не было двадцать лет, а появился он на зарубежной машине «лендровер», да еще и принялся скупать участки по дешевке… всем ведомо, что именно так в начале своего пути и поступают все олигархи, которые есть позор и моровая язва нашего времени. Свои миллиарды многие из них сколотили именно на таких вот, как крупченковский, участках!

Одним словом, последние две недели Павел Сергеевич бдительно следил за гражданином Сухомлиновым и даже завел на него отдельный блокнот. Когда же началась история с Синельниковой, Павел Сергеевич и вовсе забыл про покой.


Лена отступила в сторону и с тяжелым вздохом произнесла:

— Заходи, Паша. Ты по службе или как?

— Здравствуй, Лена. Я пришел к тебе не только как участковый, но еще как друг и как мужчина.

Лена вздрогнула и непроизвольно встала по стойке «смирно». У Мячикова не забалуешь.

— В таком случае, Пал Сергеич, позвольте предложить вам чашечку чаю. Или кофе?

— Кофеин вреден и создает зависимость. Давай чай. Нет! Не надо чая!

Павел Сергеевич вовремя вспомнил, что приличные люди за столом снимают головные уборы, а светить лишний раз перед потенциальной невестой лысиной не хотелось.

— Лена, я пришел сказать тебе, что не верю никаким слухам и морально тебя поддерживаю. Лично я считаю, что во всем виноват Сухомлинов. Скользкий тип.

— Д-да?

— Точно! Во-первых, машина. Во-вторых, этот неожиданный приезд. Столько лет о нем ни слуху ни духу, а тут нате!

— Но ведь у него же отец умер…

— Я всегда с уважением относился к Георгию Иванычу, но ведь умер он довольно давно? А сынок заявляется только сейчас.

Лена суетливо переложила на столе чайные ложки. В душе медленно нарастал гнев пополам с ужасом. Если Паша сейчас брякнет про то, что Сухомлинов у нее ночует…

Павел Сергеевич подпустил в голос сердечности и даже некоторой интимности.

— Лена, все эти слухи — глупость, конечно, но несомненно и то, что они наносят урон твоей репутации.

— Павел Сергеевич!

— Погоди, дай мне закончить. И называй меня просто Паша. Мы ведь практически одноклассники. Так вот. Не хочу вникать в подоплеку возникновения этих слухов, мне достаточно криминальной составляющей.

— Что-о?

Павел Сергеевич многозначительно округлил глаза и медленно кивнул, словно говоря: да уж, Лена, попала ты в руки преступника.

— Я торжественно обещаю тебе, Лена, что все выясню, и тогда мерзавец заплатит за все. О, расплата будет ужасной…

— Паш, ты его на дуэль вызовешь?

— Что? А, нет. Дуэли у нас запрещены. К сожалению. Но административный штраф я ему впаяю, будь уверена. А ты молодец. Прячешь за веселой шуткой свои переживания. Уважаю.

— Да не прячу я…

— Лена! Я здесь затем, чтобы предложить свою помощь. Мужское плечо, так сказать, да еще и в погонах.

— Ох… Это как?

— А так! Одинокую женщину обидеть легко, но если рядом с ней будет старший лейтенант милиции — сплетники остерегутся распускать свои языки!

Лена постаралась сдержать улыбку — Павел Сергеевич Мячиков в фуражке достигал ее плеча, а объемом превосходил ровно вдвое. Из них получилась бы отличная пара коверных клоунов, но вот насчет всего остального…

— Пал Сергеич, я высоко ценю ваше предложение и благодарна вам за дружескую поддержку. Однако я полагаю, что все слухи со временем заглохнут сами по себе, а что до мерзавца, то он ведь скоро уедет.

— Правда? Когда?

— Ну, не знаю, но к концу лета наверняка. Он же работает и живет в Москве, в Кулебякине его ничего не держит.

Павел Сергеевич воинственно выпятил челюсть и важно покивал.

— Возможно, ты и права. Но я все равно не спущу с него глаз, уж будь уверена. И не доверяй ему! Да, кстати, у тебя в ящике лежит извещение о посылке, я захватил, вот.

— Спасибо. Наверное, книги. Паш, ты иди, я не буду тебя задерживать. У тебя ведь много работы.

Мячиков приосанился.

— Ты редкая женщина, Лена. Так понимать специфику нашей нелегкой службы! Мама в тебе не ошиблась.

Лену мороз продрал по коже. Мама Мячикова могла вогнать в дрожь даже римского легионера.

После ухода участкового она немедленно перезвонила Тимошкиной и пересказала ей весь разговор с Пашей. Та долго хохотала, а потом серьезно заметила:

— Наверное, он все-таки головку тогда здорово ушиб. В школе, помнишь? Физрук еще все удивлялся — как это можно оборвать канат, который на стальном карабине подвешен. Конечно, внизу были маты…

— Тимошкина, лучше подумай, что делать со слухами.

— Что делать, что делать… Принимай предложение Мячикова.

— Чего? Ты с дуба рухнула?

— А что? Старший лейтенант, до майора дотянет точно, работенка у него здесь непыльная, свекровь у тебя будет заглядение — да к тебе ни одна собака не подойдет!

Лена помолчала, а потом вдруг произнесла растерянно и грустно:

— Тусь, а знаешь, что самое ужасное?

— Что?

— Когда он всю эту чушь нес, я вдруг подумала, а может, правда — согласиться?

— На Пашу Мячикова?!

— Не так уж он и плох. Ты сама говорила. Ну, ростом не вышел, ну, волос маловато…

— И мозгов! И мамаша у него…

— Но в остальном он нормальный мужик. Молодой еще.