Дарья Калыбекова - Русский шейх

* * *

– Амина, ты не представляешь, как я тебя люблю… Но свой народ и семью я люблю больше, – погладил он лежащую на родильной кушетке роженицу, которая не очень понимала смысла его слов.

Светлана только десять минут назад родила сына, ее накрыла эйфория счастья после того, как боли ослабли и малыш появился на счет. Поцеловав ее в щеку, шейх обошел вокруг кушетку. Младенец причмокивал грудь, все время роняя сосок. Молодой отец зыркнул на акушерку, давая невербально ей команду забрать ребенка.

– Дайте мне его, его нужно помыть и проверить, – произнесла она неуверенно.

Руки Светланы ослабли, она рожала 18 часов, это ее очень вымотало. Но энергии в ней было хоть отбавляй. Она мечтала о том, что подарит своему любимому сына. И вот это наконец случилось. Шейх поцеловал женщину в щеку.

– Прости. Я должен, – сказал и вышел из комнаты.

* * *

Слушая рассказ матери о том, как это все произошло, сидел, не мигая. Болела душа. Это жестоко. Это бесчувственно. Но как я воспринял бы ситуацию, если бы она не касалась меня лично. Равнодушно. Я бы не посчитал ее жестокой. Мне было бы плевать. Таким вырастил меня отец. Ему самому приходилось быть жестоким, порой несправедливым. Но разве у него был выбор? Или все же выбор есть всегда? Только он может быть легким – плыть по течению. А может быть сложным – идти против.

Я должен идти против системы? Против укоренившихся за долгие века традиций? Или мне не нужно менять имеющуюся матрицу, достаточно внести хотя бы небольшие коррективы. Распустить гарем ведь не так сложно. Сложно отпустить Софью… Она же не захочет со мной остаться. Не захочет.

Но если я это сделаю, то осчастливлю и маму, и свою любимую женщину, от которой у меня не просто захватывает дух. Разве смогу я жить после без нее рядом. Разве смогу понимать, что больше не буду иметь возможности прикоснуться к ней, взять когда заблагорассудится. Я не смогу этого!

Мне сложно… Сложно отказаться от нее. Она наркотик. Мой личный наркотик…

– Мама, я отпущу Софью, я распущу гарем. Они будут свободны. Завтра же я это сделаю. Сейчас ночь, смысла нет. А вот завтра – да. Обещаю тебе! – склонил голову.

Да… Я это сделаю. Она права. Это в моих в силах. Пусть я изменю не все Эмираты. Я изменю только свой эмират, я ведь не просто человек, я эмир своего эмирата. В моих руках власть. А если через годы я стану главой всех Эмиратов, то смогу изменить ситуацию уже не локально.

– Спасибо, сынок! – взяла меня за руку и с теплотой посмотрела в мои глаза. – Ты Великий Человек! Ты соединил Восток и Запад, потому что в тебе соединились Восток и Запад.

Ее слова очень грели. Никогда ранее я не испытывал столько гордости от своих действий. А сейчас понял – творить добро может быть приятным….

Дав задание своему помощнику, чтобы предоставил маме документы, банковские карты и личный автомобиль, сказал ему, что теперь у нее полная свобода перемещения. Его ошарашенный вид меня даже немного забавлял. Вот ведь как. Только вчера и подумать не мог, что сделаю подобное, а сегодня я меняю систему…

Вернувшись к себе в номер, застал Софью снова мило спящей. Трогать ее не хотелось. Разбужу – нужно ведь рассказать ей, что она свободна, что может уйти в любой момент. А этого мне очень не хотелось. Сидя на кровати возле нее, не решался пошевелиться.

Но молчать ведь вечно не получится. Я обещал маме и слово свое сдержу. Сказать ей сразу после пробуждения или дать нам возможность еще немного насытиться друг другом?!

Словно по волшебству Софья открыла глаза, она смотрела на меня, явно, в ожидании, что я что-то ей очень важное намереваюсь сказать. Она словно чувствует меня. Словно знает…

Я же как будто набрал в рот воды. Как сказать той, от кого без ума, что готов ее отпустить. Ведь можно не отпускать… И пользоваться ее доступностью и безотказностью. Я закусил губу. Это сложно! Очень сложно!

– Софья, ты свободна. Ты вольна ехать, куда пожелаешь. Ты можешь уйти прямо сейчас. Я скажу своим людям, чтобы вернули твои документы и заплатили тебе за неудобства деньги, – произнес равнодушно, стараясь не смотреть на нее.

– Правда? – захлопала она глазами, сразу соскочив с кровати, будто и не спала.

Ее почти трясло, а слезы полились рекой. В этот миг я и сам понял, каково ей. Я понял, что она перенесла. И мне стало тошно. Тошно от себя. Тошно от того, что считал это нормальным. А ведь я и раньше подумывал, что как-то это неправильно. Правда не заострял внимание. Мне удобно, комфортно. Менять ничего не хотелось. Свой кайф я ставил превыше всего. Так нельзя. Так не должно быть.

Софья стала ходить по комнате, схватившись за голову. Ее трясло и мотало по периметру. Она не могла собраться с мыслями и осознать происходящее. Мне же от ее реакции было слишком больно. Усевшись на кровать, тихо мечтал, что она успокоится, подойдет ко мне и поцелует. Но она не спешила. Я дал ей право выбора: уйти или остаться.

Софья начала одеваться в чадру, а потом бросила на меня вопросительный взгляд. По глазам я понял, она боится, что я пошутил или могу передумать.

– Ты свободна. Можешь уйти прямо сейчас, – произнес, сам не понимая как.

Мне очень не хочется, чтобы она ушла. Хочу, чтобы осталась. Хотя бы на время… Хотя бы на эту ночь.

– Мне могут привести в аэропорт мой паспорт? – спросила она. – И денег на билет? – ее голос дрожал.

– Конечно. Я сейчас скажу своим людям, чтобы привезли все в аэропорт. Вот возьми, – достал из бумажника банковскую карту, на которой было чуть больше миллиона долларов. – Пароль 1481. Это на мелкие расходы. Ты хочешь прямо сейчас поехать в аэропорт? – тихо спросил.

– Да, сейчас. Если можно?

– Конечно можно, – каждое слово резало словно джамбия[3].

Закутавшись в одеяние, спрятав в карман карту, села на небольшой пуф и начала смотреть на меня. Я взял свой телефон под ее бдительным взором и позвонил помощнику.

– Скажи, чтобы привезли документы Софии в аэропорт Абу-Даби. Подгони машину, ее нужно отвести в аэропорт.

– Да, господин, – уже без удивления он ответил.

Положив трубку, посмотрел на свою возлюбленную.

– Голодна?

– Нет, – резко ответила.

– Может душ примешь перед вылетом? Лететь не менее пяти часов.

– Нет, спасибо, не хочу, – сидела, сжавшись.

Ей было неприятно мое общество. Сейчас ей не нужно было играть любезность. Все, что было между нами, фальшь без единого намека на взаимность. Это я влюбился, а она позволяла любить, т. к. иного выхода у нее не было.

Через несколько минут скупого молчания мы вышли из номера и спустились на лифте. Внизу ждала машина. Я собрался отвезти ее в аэропорт. На душе скребли не кошки, а пантеры. София… Почему ты уезжаешь? Разве совсем меня не любишь? Даже чуть-чуть? Самую малость? Неужто я вызываю в тебе только негатив?

Она молчала… А мне и не хотелось спрашивать. Боялся того, что скажет. Ведь сказать ей можно много чего… Например, что я рабовладелец и тиран. В чем-то она будет права.

Занятно, что буквально несколько дней назад такое сравнение со мной оскорбило бы меня. А сегодня я считаю, что в этом есть истина. Как меняется мировоззрение. Быстро и молниеносно. Хотя всегда считал, что после десяти лет его невозможно поменять. Только силой и жестким принуждением.

Мы сели в машину и снова в полной тишине поехали в аэропорт. Все кончено…

Софья Середина

Ночной Абу-Даби восхищал. Красивый яркий город, огни которого ослепляли. Если до этого у меня не было возможности осмотреть достопримечательности, то сейчас за ту короткую дорогу до аэропорта, что располагался в центре города, мне отчасти удалось это сделать.

Смотреть на Рашида не хотела. Боялась, что он вдруг передумает. Не знаю, что не него нашло и он вдруг решил меня отпустить. Быть может это из-за беседы со Светланой. Если она мне помогла, то буду благодарить ее всю жизнь. А ведь она хотела меня… убить.

Вдруг Рашид взял мою руку, когда машина уже подалась к аэропорту. Возможно захотел в последний миг без присутствия посторонних потрогать меня. В здании аэропорта это будет попросту невозможно.

– София, – поцеловал руку и пристально посмотрел в глаза.

От его взгляда стало страшно… Просто до жути. Вдруг передумает. Вдруг решит оставить в застенках, позволяя выходить только по своему велению. Пусть он будет человеком слова. Пусть будет настоящим мужчиной, а не треплом.

– Ты мне очень нравишься, – начал неторопливо он. – Я бы хотел с тобой видеться иногда. Если ты конечно не против, – смотрел щенячьим взглядом.

Как по мне, так я бы его вообще никогда бы не хотела больше видеть. Слишком сильно болят мои проколотые, истыканные, выжженные метки. Они постоянно отдают болью, если слишком сильно нажать. Они напоминают, как меня хотели подавить. Морально, физически. Устранить во мне свободную личность. Сделать рабыней, готовой на все… На все! Лишь бы не трогали! Не мучили!

Но разве я сейчас могу сказать ему об этому прямо, без прикрас? Нет. Он же слишком чувствителен к своей высокопоставленной персоне. Обидится – наградит россыпью…. нет, не бриллиантов, а ударов плетью.

– Конечно я не против. Мне просто очень хочется увидеть родителей. Думаю, ты понимаешь. Я бы так быстро не сорвалась с места. Очень по ним соскучилась. Ведь даже не знаю, как они из-за моем пропажи.

Рука Рашида напряглась, сжимая мою ладонь чуть сильнее, чем того требовалось. Я же перестала дышать, очень надеясь, что не ляпнула лишнего. «Ты свободна» – говорит он… А ведь я еще не свободна. Свободный человек может сказать все, что думает. Но я сказать такого не могу. Не могу пока сказать ему, что он мне не нравится. Что он мне не просто не нравится, он кошмар всей моей жизни. И не могу спросить его. Хотел бы он встретиться с тем, кто вырвал его из спокойного бытия и погрузил в рабство… Думаю, ответ очевиден. Не хотел. Но спрашивать его не буду.