– Позволь мне вымыть твои волосы.

Она молча выпрямляется. Я наклоняю её настолько, чтобы её волосы были под водой. Она ногами упирается в плитку, и я начинаю процесс, терзающий моё сердце. Кто знал, что мытьё волос может быть таким приятным?

Кажется, от массажа головы с бальзамом для волос тают все её мышцы, когда Чарли медленно проскальзывает в меня и воду. В этом невинном действии есть нечто притягательное, так что у меня нет проблем с выполнением рутинной работы в нашей жизни. Я помогу ей забыть всех, кто когда-либо её касался, благими намерениями или плохими, она освобождена от всего, чтобы быть моей, и я буду бороться за эту свободу до конца своих дней.

После того, как мы вымылись и высушились, оказалось, что у меня не осталось ничего чистого, кроме джинсов, а Чарли нашла другую рубашку в кладовке. Я помню её, потому что это одна из моих. Чувствую дежавю, когда она выходит, одетая в клетчатую рубашку и цветастые хлопковые трусики; конечно же, я помню и трусики: они все были её.

– Почему ты носишь свою старую одежду? – спрашиваю я, когда вижу сумку около мусорного ведра на кухне. Хватая остывшую китайскую еду, ставлю её на стол, за которым она сидит, уставившись на свои пожитки.

Она тянется к одной из коробочек и за палочками для еды, не глядя на меня, и говорит:

– Она в действительности никогда не была моей одеждой. Она была его – его выбор, его вкус, его маскировка для моих синяков. Я не хочу её.

Я окидываю беглым взглядом мешок, а потом её. Она все еще отказывается смотреть на меня или на него, так что я бросаю последнюю коробочку на стол и целенаправленно шагаю к мешку. Я беру его и направляюсь к черному вход. Я слышу её, следующую за мной по пятам, и останавливаюсь, прежде чем добираюсь до мусорного бака. Поднимаю крышку и протягиваю мешок Чарли, безмолвно спрашивая её: не предпочтет ли она быть той, кто окончательно избавит свою жизнь от этого. Я не веду себя, как придурок, по отношению к её мыслям. Недостаточно иметь её прошлое, зловеще сидящее, на кухне; ей нужен этот дом, чтобы очиститься от своей старой жизни, отсюда и ужасные покрасочные работы.

Она забирает у меня мешок и, не сомневаясь, засовывает его в бак. Она забирает крышку из моей руки и захлопывает её.

– Пошёл ты! – кричит она на мешок, но, теоретически, на Пола. Затем она ныряет в мои объятья, а я целую её в висок, поднимаю на руки и несу обратно в дом.

– Давай поедим, прежде чем исправим разруху, которую ты там натворила.

Она вздыхает перед тем, как я опускаю её на пол.

– Это ты разлил краску на пол, а не я, – она снова шлёпается задницей на стол и нападает на коробочку с лапшой.

– Я имел в виду верхнюю четверть стены, которую ты не окрасила, – беру я коробочку и палочки, посылая ей улыбку через стол.

– Я не могла достать выше. Не подумала о лестнице или чем-то в этом роде. Я как бы предположила, что ты достанешь до верхней части.

Я довольно резко хохотнул:

– Не думаю, что у тебя достаточно краски, детка.

– Ну, я не имела в виду сейчас.

Я наполнил свой рот нежной говядиной и согласно кивнул, проглатывая её.

– Я дам тебе еще утром. Дон доставит тебе краску, пока я буду на работе. Также я заказал ему на доставку удлинённый роликовый валик, таким образом, ты сможешь достать так высоко, как тебе захочется и добиться равномерного покрытия.

– Ооо, я об этом не подумала.

– Угу. А теперь подай мне ту лапшу.

– Чарли?

Рано утром она спала в моих объятиях, когда я позволил своему телу провалиться во тьму. Должно быть, я был не в себе, раз не почувствовал, как она проснулась. Я бегу в туалет в надежде, что она захотела пописать. Её нет там и я бегу в гостиную. Может быть, я слишком большой, чтобы делить с ней односпальную кровать, может быть, я придавил её во сне, и она решила спать на диване… но диван пуст.

– ЧАРЛИ?

Не думаю, что она там, но направляюсь к двери, которую мы игнорировали. Только сейчас я почувствовал себя некомфортно из-за своей наготы, тем не менее, я протянул руку к дверной ручке и распахнул дверь, позволяя ей удариться о стену. Его комната пустая, темная и холодная. Холод – скорее психосоматический, чем физический. В любом случае, её здесь нет.

Потом меня осеняет. Я бегу в её комнату, хватаю штаны и запрыгиваю в них. Натягиваю их, пока выбегаю из дома, закрывая за собой дверь. Бегу через прохладную, хрустящую траву её газона на мягкий газон Ноны. Я ускоряюсь, прежде чем вынуждаю себя сделать успокаивающий вдох, чтобы расслабиться. Я стараюсь быть тихим, не желая испугать Нону и Дейви. Поднимаясь по лестнице, ведущей в мою старую комнату, иду осторожно, помня о ступеньках, которые скрипели всю мою жизнь, и в считанные секунды подхожу к своей двери и действительно молюсь, чтобы она была там. Если её нет здесь – она ушла от меня. Всё это – слишком для неё, она не смогла справиться с этим.

– Пожалуйста, – прошептал я с комом в горле, открывая старую дверь.

Думаю, я мог растечься лужицей по полу от облегчения. Там, завернутая в моё одеяло, лежит миниатюрная девушка – любовь всей моей жизни. Не знаю, почему она покинула мои объятья, чтобы вернуться в мою детскую кровать. Когда-то она приходила сюда каждое утро, но я думал, что это было для того, чтобы быть со мной… теперь я не уверен в этом. Что-то привело её сюда, что ж, если это – то место, в котором она нуждается, я буду следовать за ней сюда до тех пор, пока мы не решим эту проблему.

Я знаю, что она что-то скрывает от меня, и пока она делает это, я не могу ей помочь. Так что я просто буду здесь с ней, пока она не будет готова. Мне двадцать восемь лет и я собираюсь спать в своей детской кровати с девушкой из детства – не думал я, что наше новое путешествие собиралось привести нас сюда.

Проскальзываю позади неё, она поворачивается и обвивает меня руками, её дыхание щекочет мою грудь.

– Нейт, – произносит она. Я целую её голову и заставляю замолчать, зная, что сейчас не усну; у меня всего лишь час до того, как мне снова придётся вставать, чтобы идти на работу. Мне нужно быть там для новых инструктажей. Такое чувство, будто у нас две жизни – одна сталкивает нас вместе, а другая – постоянно ставит перед нами препятствия. Обе они в равной степени сложные, как и наполнены душевными страданиями.

Я устал от страданий и борьбы. Я хочу разделить с ней жизнь, в которой лишь мы будем скрыты в нашей собственной клетке, где груз всех наших, доставшихся в наследство демонов, останется извне. Но тогда я вспоминаю о ней в моих объятьях, в моей старой кровати, и понимаю, что клетка не спасет нас; не тогда, когда у неё есть ключ, чтобы уйти прочь.

Глава 17

Шарлотта

19 лет

Я почти все рассказываю Нейту. Я почти всё уже рассказала ему. Почти.

Есть одна вещь, один шрам, который никогда не заживет. Он прогнил и зияет, он постоянно зудит, напоминая о том, насколько я непоправимо повреждена.

Сегодня я проснулась в слезах, как и каждый раз после того, как папочка забирал частичку моей любви с собой.

Я видела сон, в котором прошла по двору и прокралась по лестнице в его комнату, пустующую в течение четырех лет. На его кровати новые простыни – Нона меняет их для меня каждую неделю. Она никогда не спрашивает, почему я прихожу, она просто принимает это. Затем я просыпаюсь и понимаю, что я в общежитии, моя соседка спокойно спит в другой стороне комнаты, совсем не догадываясь о мраке, с которым я сталкиваюсь каждое утро, прежде чем она откроет глаза. Она не знает меня; никто не знает; не настоящую меня. Здесь я – Шарлотта. Сирота, спокойная и управляемая. Это всё, что им нужно знать и всё, что я когда-либо позволю им узнать.

Я включаю лампу и щурюсь от приглушенного света, прежде чем лезу в прикроватную тумбочку. Знакомый твердый переплет под пальцами успокаивает. Мои каракули внутри дневника – рассказ о том, как сильно я скучаю по Нейту. Я перестала писать ему письма, принимая тот факт, что он больше не хотел сломанную девушку, разрушающую его жизнь. Я и мои письма напоминали ему, почему его посадили, так что я начала писать ему здесь, где ему никогда не пришлось бы снова вспоминать. Это дневник писем, дневник моих страхов, грёз и всех мыслей, которые я скрываю от моей жизни, как Шарлотта, потому что лишь один Нейт понял бы или принял бы меня, как Чарли. Лишь эти страницы в состоянии держать мои секреты, не будучи разрушенными от отвращения, с которыми я сталкиваюсь каждый раз, когда закрываю глаза.

Моя ручка быстро пишет по линованной бумаге, будто они старые друзья. Буквы растворяются в бесконтрольном потоке слов, исходящем из глубины моей души, всегда начинаясь со слов «Дорогой Нейт» и заканчиваясь «Навеки твоя, Чарли». Не успела я опомниться, как неряшливыми каракулями заполнила две страницы синей шариковой ручкой, которые он никогда не увидит, и меня это нисколько не беспокоит. Ему лучше без меня, а в следующем году он выйдет из тюрьмы. Он должен двигаться дальше, не вспоминая обо мне, пока я пытаюсь смягчить боль всех остальных.