Чертов.

День.

Мне стало совершенно пофиг, кто видел нас в школе вместе и что обо мне могли подумать. Этот псих ненормальный с бесцветными волосами и прозрачными глазами, который носил одежду скинхедов, привезенную из Англии, хотя даже не был расистом, и мог прибить до полусмерти любого даже без всякой провокации с его стороны, был тем же самым ненормальным психом, который сделал мне букет бумажных цветов, потому что я была грустной. Тем же, кто говорил: «Ты не ешь, я не ем». Тем же, кто отдал мне свою куртку, проколол мне соски, рисовал мне картинки, держал меня за руку, прикуривал мне сигареты, говорил, что я прекрасна, и, самое важное, устраивал мне крышесносные оргазмы каждый день безо всяких намеков на взаимность.

За какие-то четыре месяца из человека, которого я боялась больше всего на свете, Рыцарь сумел стать для меня целым миром.

К счастью, все остальные не стали относиться ко мне как-то иначе. Никто не обвинял меня в расизме. Мы с Джульет даже остались подругами – мы просто не обсуждали своих бойфрендов. Никогда. Хотя Август как-то отдалился – в смысле больше, чем обычно – и, казалось, похудел. Я переживала из-за него. Наверное, мы должны были приглашать его с собой к Колтону, но тогда там ничего бы не было, а это, черт возьми, было для меня лучшим временем дня.

Но, когда Рыцарь был рядом, все было совершенно по-другому. Его аура не-смейте-ко-мне-приближаться вдесятеро превосходила мою радостную и дружелюбную. Мне так хотелось, чтобы люди могли увидеть его с моей стороны. Хотелось понять, почему он старается разогнать их, почему хочет, чтобы его ненавидели.

Казалось, в Рыцаре и правда живут два человека. Рональд – милый, заботливый, талантливый мальчик со светлой головой, любящий животных, обнимашки и куннилингус, и Рыцарь – бессердечный, отчаянный, ненавидящий всех, татуированный, излучающий ад насилия и злобы.

А потом, в один декабрьский день, Рональд и Рыцарь совпали.

В этом году осень была теплой, и деревья достигли пика своей медной окраски только около недели назад. Еще пара недель, и они будут голыми. От этого мне было грустно. Я не любила зиму. Ненавидела холод. Я всегда дико мерзла.

По пути к дому Пег я попросила Рыцаря снова поехать к водокачке. Я хотела еще раз посмотреть на осенние листья и погреться на солнышке, прежде чем все это исчезнет. Я опустила стекло в окне и хихикала, глядя, как наш грузовик взбирается на холм, на сей раз уже будучи уверенной в том, что мы не опрокинемся и не убьемся.

Рыцарь остановился на том же самом месте, но в этот раз все было по-другому. За нами никто не гнался, благодаря моим выплатам Тони, и я больше не боялась остаться в лесу наедине со скинхедом.

Ну да, и музыка из окна нашей машины уж точно не была кантри.

Рыцарь подсадил меня в кузов, и я подобралась поближе к окну кабины, чтобы лучше слышать. Обернувшись к Рыцарю, я, не веря сама себе, заверещала:

– Как, у тебя есть диск Мэззи Стар?

Рыцарь уже вскочил в кузов с фляжкой в руке и сидел спиной к окну. Он согнул одну ногу в колене, а другую вытянул вперед, в сторону возвышающейся перед нами сине-зеленой башни. Пожав плечами, он ответил:

– Ну да, ты же любишь эту песню.

– Откуда ты знаешь? – разинув рот, спросила я.

Рыцарь вытащил из кармана нож, зажигалку и пачку сигарет «Кэмел лайт» – он стал курить мою марку.

– Потому что, когда мы были в «Вафельном Доме», она там играла, и ты обрадовалась и сказала: «Люблю эту песню». – Протянув руку, Рыцарь сунул мне в рот сигарету и подмигнул.

Я хотела хлопнуть его по плечу, но он поймал меня в воздухе за запястье и притянул к себе на колени. Охнув, я очутилась между его ног, спиной к нему.

Вздох.

Город весь был алым, медным и золотым, и среди этого, как конфетти, рассыпались белые кресты. Воздух был прохладным, но от тела Рыцаря шло тепло. Думаю, от того ада ненависти, что горел у него внутри. Он всегда был горячим на ощупь.

Вспомнив, что у меня во рту сигарета, я повернулась к Рыцарю боком, чтоб он увидел ее, и покачала ее во рту, подавая знак: «прикури». Рыцарь протянул руку за зажигалкой. Это действие привлекло мое внимание к тому, что он вытащил из кармана. Даже не задумавшись, я взяла нож и стала рассматривать его. Рыцарь не возражал.

– Покажешь, как он работает? – спросила я.

– Конечно, – сказал он, протягивая обе руки через меня и забирая у меня закрытый нож. – Такой нож называется «бабочка», потому что ручки открываются, как крылья. – Он медленно развел в стороны скрепленные металлические части, открывая злобное пятнадцатисантиметровое лезвие.

Я еще подумала, что это смешно, когда что-то такое грубое и опасное называется «бабочка», но, когда оно оказалось у меня перед лицом, смешным оно не выглядело.

Рыцарь закрыл нож и протянул его мне, но я не взяла.

– А покажи, как он на самом деле открывается.

– Как? Вот так? – Рука Рыцаря дернулась вверх и вниз, а запястье как будто описало в воздухе восьмерку. Серебряное лезвие и черные ручки превратились в один сплошной вертящийся всплеск металла, а потом стали ножом. Это было исключительно круто.

– Сделай еще, – завороженно попросила я. Рыцарь еще несколько раз открыл и закрыл нож, на сей раз помедленнее, чтобы я могла понять, как это делается, и снова протянул мне закрытый нож.

Первые несколько попыток были ужасны. Вращение не получалось, нож то бил меня острой стороной по костяшкам пальцев, то вообще не хотел открываться. Рыцарь только посмеивался над моими мучениями, но в конце концов я уловила суть движения – ну, по крайней мере, в упрощенном виде.

Мы разговаривали, курили, пили и вдыхали последние осенние всплески, а я все это время раскрывала и закрывала нож.

Я обратила внимание, что Рыцарь был каким-то рассеянным, это было на него не похоже. Когда мы бывали вместе, он обычно ловил каждое мое слово, как будто я должна была сказать ему выигрышный номер лотереи, а сейчас он больше следил за ножом у меня в руках, чем за моим лицом. Наконец, облизнув губы и сглотнув, Рыцарь сказал:

– Все, Панк, кончай.

Что-то в его тоне заставило меня тут же прервать движение. Но лезвие продолжило свой ход и, двигаясь по инерции после того, как я резко остановилась, скользнуло по костяшкам моих пальцев гораздо сильнее, чем раньше. Это было чертовски больно. Посмотрев на руку, я увидела, что на костяшках в нескольких местах появились небольшие порезы, а один, между указательным и средним пальцами, был довольно большим, и из него шла кровь.

Господи. Так вот почему он сказал мне останови…

В следующий момент нож исчез, мое запястье поднялось над головой, а моя окровавленная костяшка оказалась у Рыцаря во рту. Он лизал и посасывал ее, его хватка на моем запястье становилась все жестче, а член, упирающийся мне в спину, все больше.

Мама дорогая.

Я было думала испугаться того, что парень пьет мою кровь, но ощущение его языка у себя на коже, скользящего между пальцев, слизывающего каждую алую каплю, вызвало во мне мысли об этом языке на других частях моего тела. Боль от пореза стала меньше, так что я закрыла глаза, откинула голову ему на плечо и предоставила Рыцарю свободу действий.

Я вспомнила, как он прокалывал мне соски. Он тогда тоже сказал, что вид моей крови был для него лучшим подарком. Я еще подумала, что он выделывается. Кто же знал?

Итак, мой приятель – вампир, подумала я. О, может, он потому такой бледный?

И тут я почувствовала зубы.

– Ой!

Я отдернула руку, и тело Рыцаря позади меня напряглось и окаменело. Я медленно обернулась и уставилась в совершенно ненормальное лицо. Безумный взгляд. Мускулы так напряжены, словно он изо всех сил сдерживается, чтобы не обернуться волком. Член стоит. О, и еще у него в руках был нож.

– Рыцарь…

Он скрипнул зубами. Я знала, что это значит.

– Ты в порядке? – на всякий случай спросила я самым ласковым голосом.

Рыцарь тяжело дышал. При каждом выдохе его ноздри раздувались, а челюсть двигалась. В его голове явно происходило что-то действительно жуткое.

Я была в опасности. Рыцарь это знал, и я знала.

Но что я могла поделать? Куда бежать? Тут были только я и сдвинувшийся скинхед, который то ли хотел, то ли не хотел сожрать меня живьем среди леса.

И мне надо было придумать, как его успокоить. Быстро.

– Эй, да все нормально, – сказала я. – Даже и не больно. Я просто… удивилась. Вот и все.

Грудь вздымается. Зрачки расширены. Ответа нет.

Я повернулась к нему лицом, чтобы было проще говорить с ним, но ради этого мне пришлось сесть верхом ему на ноги и столкнуться с его неудобной-даже-на-вид-распирающей-джинсы-массивной-жаждущей-крови ситуацией.

– Рыцарь? – положила я руки ему на плечи. – Что с тобой?

Рыцарь уперся в меня взглядом, как будто хотел, чтобы я заглянула ему в душу. Чтобы увидела все его тайны и ему не пришлось бы о них говорить. Ну, и я попыталась. Я заглянула в эти две зияющие черные дыры, но все, что я там разглядела, была темнота. Темнота, отсвечивающая красным.

Кровь.

– Тебя заводит вид крови, – сказала я, стараясь, чтобы это не прозвучало осуждающе. Его челюсти оставались сжаты, так что я понимала, что он не ответит, но хотя бы кивнуть-то он мог.

Но он не кивал.

– Ты… тебе хочется пустить мне кровь?

Рыцарь смотрел на меня разъяренно, с ненавистью. Он снова не ответил, но ему и не надо было. Его мысли плавали на поверхности темноты, как в чертовом магическом шаре. Одна из них говорила «да».

Другая – «беги».

Рыцарь хотел моей боли.

Рыцарь не желал причинить мне вред.

– А если я тебе помогу? – вырвалось у меня.

Проклятое виски.

У Рыцаря распахнулись глаза, но все тело так и осталось напряженным. Он демонстрировал чудеса выдержки, а я предлагала помочь ему расслабиться. Своего рода удовольствие в противовес жизни, полной боли, которую он проживал у меня на глазах.