Я не помню, сколько это продолжалось. Не помню, что делал Рыцарь, когда кончил. Не помню, как он вынимал эту циркулярную пилу из моей вагины. Но я помню, как он обнимал меня, когда все завершилось. Как он зарывался лицом между подушкой и моей щекой. Я не понимала, ищет он утешения от того, что сделал, или предлагает его, но его руки были как гигантские пластыри, склеивающие меня обратно. Мне захотелось обнять его в ответ, но это желание немедленно натолкнулось на жесткое сопротивление и скрежет металла по дереву, едва я попыталась шевельнуть рукой.

Рыцарь поднял голову на этот звук, и, едва он осознал, откуда тот исходит, его лицо немедленно исказилось в смеси раскаяния и заботы.

– Черт! Наручники!

Он вскочил и схватил со столика ключи, помедлив только для того, чтобы скинуть презерватив в мусорную корзину, где он и останется на ближайшие лет десять-двадцать. Освободив мои руки, Рыцарь притянул меня к себе на колени, обхватил руками и сосредоточился на моих покрасневших натертых запястьях, постоянно дуя, целуя и зализывая их между потоком извинений.

– Прости меня, детка. Мне ужасно жаль, – говорил он, целуя практически незаметную ссадину и беспокойно осматривая меня с ног до головы. Обнаружив новую царапину, он целовал и ее. – Ты в порядке? Я не хотел делать тебе больно. В смысле я знаю, что это немножко больно, но я очень старался. Пожалуйста, скажи, что ты в порядке? Это на фиг убьет меня, если я покалечил тебя, Панк, ты же единственное, что я вообще когда-то любил.

После каждого поцелуя Рыцарь всматривался в мое лицо, взволнованно подняв брови. Хотя мое тело только что пережило в его руках приступ раздирающей боли, моя душа чувствовала себя могущественной, сверкающей и новой, как феникс, восставший из пепла изничтоженной девственности. Боль стерла последние следы детской невинности, слабости и наивности, которые были мне больше не нужны. На свет явилась сильная, храбрая, умудренная опытом я.

Я погладила Рыцаря по голове и поцеловала в опущенный уголок рта.

– Да я лучше, чем в порядке, – просияла я. – Я хочу сделать это еще раз.

Мой парень – мой милый, взволнованный, недолюбленный псих – одарил меня моей любимой улыбкой, а его член немедленно дернулся возле моего бедра.

– Рыцарь? – спросила я, кинув взгляд на коллекцию, разложенную на тумбочке. – А зачем мед-то?

Рыцарь закусил мою нижнюю губу оскаленными в ухмылке зубами.

– А это для следующего раунда.

28

Зимние каникулы были прекрасны. Школы не было, работали мы только по вечерам и в выходные, и это оставляло нам все дни, которые мы проводили в доме Пег, освящая все комнаты по очереди. Да что там – к концу второй недели сложно было бы найти кусок ковра, на котором мы этого не сделали.

А когда мы не трахались, мы обнимались. Господи, эти обнимашки. Все было по-настоящему. Я была дико, крепко, по-настоящему, идиотски влюблена.

И у меня все болело. Адски.

Но вот однажды – как раз перед Рождеством – возле дома Пег, когда мы туда приехали, мы увидели ее машину.

– Черт. Похоже, у Пег выходной, – сказала я. – Куда же нам пойти?

Я не предлагала пойти ко мне, потому что… скинхед. Ну, в смысле одно дело, когда тебя подвозит парень с бритой башкой. Но совсем другое – привести его в дом и познакомить с родителями, если он одет как неонацист.

– Салон сегодня закрывается рано, но все равно раньше трех они не упрутся, – сказал Рыцарь.

– А мы можем поехать к тебе домой? – спросила я.

– У меня нет дома, – резко ответил Рыцарь.

– Ну, ты же понял, о чем я. В дом твоего отчима. Он там?

Вздохнув, Рыцарь дал задний ход.

– Его не будет дома до вечера.

– О, так я наконец увижу, где ты живешь, – воскликнула я.

– Нет. Ты увидишь, где я провожу четыре ночи в неделю. Ни хрена я там не живу.

Рыцарь проехал мимо нашей школы и повернул в большой огороженный жилой массив примерно в километре выше по улице. Я знала этот район, но никогда там не была. Эти дети в нашу школу не ходили. Они все учились в частных школах.

Рыцарь приоткрыл дверь, чтобы набрать код на воротах, потому что его грузовик был слишком высоким. Все это было нелепо.

– Так ты живешь тут? – спросила я, когда мы наконец въехали в ворота.

– Нет, – снова поправил меня Рыцарь. – Я ни хрена тут не живу. Я держу здесь свое барахло. Я не богатенький мальчик.

– Ладно, ладно, господи.

Мы проезжали мимо одного мини-дворца за другим, и я едва не вылизывала стекло. Улицы были засажены безукоризненными грушевыми деревьями, на равном расстоянии друг от друга. Тут были пруды. Фонтаны. Каждый дом был выстроен в своем стиле, но все они были разукрашены к празднику.

Когда Рыцарь наконец въехал на круглую подъездную дорожку и выключил мотор, я подавила смешок. Дом был… розовым.

Не поймите меня неверно, он был роскошным. Как европейский замок – три этажа, крыша из испанской черепицы, лестница с коваными перилами в завитушках, ведущая к массивным двойным деревянным дверям, – но весь фасад был выкрашен в непростительно-лососевый цвет.

Я поняла, почему Рыцарь в большей степени чувствовал себя дома у Пег. Дом его отчима выглядел как чертов Дом Мечты Барби.

Я шла за Рыцарем по мощеной дорожке к правой стороне дома. Похоже, целое крыло было отдано под всякие транспортные средства. Там было четыре гаражные двери, но одна из них была раза в три-четыре больше остальных.

Одним из своих двадцати семи ключей Рыцарь открыл незаметную дверку возле гаража и придержал ее для меня. Оказавшись внутри, я поняла, зачем его отчиму был нужен гараж такого размера. У этого мужика была чертова яхта.

– Ни хрена себе, – вырвалось у меня.

Не обратив внимания, Рыцарь прошел через гараж мимо небольших спортивных машин, укрытых чехлами, к лестнице в дальнем конце. Дверь наверху пискнула, когда мы открыли ее, и мы оказались в Кухне Мечты Барби.

Я чувствовала себя Алисой в Стране чудес, которая выпила волшебный настой и уменьшилась. Потолки уходили куда-то в бесконечность. Все было огромным. Шкафы были в два метра шириной. Даже плитки на полу были гигантскими, а в духовке можно было зажарить свинью целиком.

По залу пронесся высокий, тонкий голос:

– Ронни?

Закатив глаза, Рыцарь отозвался:

– Ага. – При этом он открыл один из гигантских холодильников и заглянул внутрь.

В кухне появилась крошечная женщина с усталым лицом и белыми волосами до пояса. Под мышкой она, как сумочку, держала крошечную кудрявую собачку, а на лице у женщины была просто тонна косметики – возможно, чтобы скрыть тот факт, что ее глаза, похоже, не желали оставаться открытыми.

– О боже мой, – заверещала она, опуская крошечное существо на пол и кидаясь ко мне. – Ты, должно быть, Биби. – Два наших костлявых тела наверняка стукнулись бы костями друг о друга, когда она схватила меня в объятия, если бы не ее комически большие грудные импланты.

– Господи, да ты хорошенькая, как картинка. – Казалось, она – дурное воплощение классической южной мамаши.

– Кэнди, это Биби. Биби, это моя мама, Кэнди, – сказал Рыцарь, захлопывая дверцу холодильника и выходя из кухни.

Я решила, что это подсказка.

– Рада познакомиться, – сказала я, поворачиваясь, чтобы последовать за Рыцарем, иначе мне грозило навсегда заблудиться в этом лабиринте.

– Погоди. – Кэнди протянула руку и дотронулась до моей своей холодной ладошкой.

Я обернулась, а она, оглядевшись по сторонам и убедившись, что нас никто не слышит, нагнулась ко мне и прошептала:

– Детка, нельзя ли стрельнуть у тебя сигаретку?

Слегка усмехнувшись, я сказала:

– Конечно.

Пока я рылась в сумке, Кэнди оглядывалась по сторонам, как параноик, который услыхал взвод курка.

Я протянула ей пачку и спросила, нужна ли зажигалка.

– Нет-нет, детка. У меня есть. Спасибо, – прошептала она. – Мой старик ненавидит, когда я курю, но то, о чем он не знает, не повредит ему, верно?

В последней фразе она забыла включить фирменный мамочкин голос. Ее тон все равно был высоким, но она была гораздо больше похожа на женщину, которая говорит «мой старик», чем на трофейную жену-бездельницу, которой пыталась притворяться. Я готова поклясться, что у нее в шкафу – позади плащей «Берберри» и чемоданов «Луи Виттон» – лежит, засунутая в дальний угол, старая мотоциклетная куртка размера XS, которую я с удовольствием одолжила бы поносить.

Я попрощалась и повернула за угол вслед за Рыцарем. Там было фойе, на фоне которого закуток Пег мерк от стыда. Пространство было высотой в два этажа, огромная круглая лестница вела на второй этаж, а там, заполняя собой почти все, стояла рождественская елка, разукрашенная в стиле модных журналов по интерьеру. Поднявшись на второй этаж, я оказалась в коридоре с как минимум десятком закрытых дверей. Открыта была только одна, в самом дальнем конце.

Я прокралась на цыпочках и заглянула внутрь. Там была просторная комната с большим окном, выходящим на соседний пруд с фонтаном, а сама комната выглядела так, словно армейский склад проглотил небольшой зоомагазин. Стены были выкрашены в темно-зеленый и усеяны ружейными стендами, подставками для ножей и стеклянными витринами, где лежали старого вида ручные гранаты, полевые мины и еще всякое такое. И тут же, у окна, стояло несколько стеклянных аквариумов и клеток. Над двуспальной деревянной кроватью свисал потрепанный военный флаг. А на кровати сидел скинхед, сердито расшнуровывающий ботинки.

– Она выклянчила у тебя сигареты, да?

– Ага, именно так, – рассмеялась я, обходя и рассматривая весь арсенал.

Рыцарь пихнул ботинок в открытый стенной шкаф возле кровати и начал расшнуровывать второй.

– Она ни хрена не покупает их сама, потому что боится, что Чак узнает. Так что эта богатая жопа ворует их у меня.

Рыцарь казался раздраженным, но я подумала, что это смешно.