Выйдя из машины, я захлопнула дверь и уставилась на эту проклятую ленту. Схватив большую палку с острым концом, я стала тыкать, бить, ковырять жесткую глину Джорджии прямо под этой желтой лентой боли до тех пор, пока у меня не заныли все мышцы, а злость не сменилась горем.

Я высыпала в яму обрывки письма и снова засыпала их грязью, а потом нарисовала той же палкой сердце со своими инициалами. Закончив, я села на землю рядом с закопанным признанием своего друга – примерно в десяти метрах от того места, где осталось лежать его тело после того, как он решил, что больше не может его таскать – и произнесла единственную молитву, которую знала:


Отче наш, иже еси на небеси.

Да святится имя твое. Да приидет царствие твое на земле и на небе.

Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и прости нам прегрешения наши, как мы прощаем врагам своим.

Не введи нас во искушение и избави нас от лукавого.

Аминь.

40

Уже сидя в машине, я смотрела на свой телефон. Надо было рассказать кому-то про Августа, но кому? Ланс и Колтон дружили с ним, но у меня даже не было их номеров. Я вообще не знала, где Ланс. Единственная, кого я смогла вспомнить из тех, кому не было наплевать, была Джульет, так что, сделав глубокий вдох, я нажала на кнопку соединения.

Джульет ответила, но, прежде чем я успела сказать ей, что произошло, она начала нести что-то насчет Тони. Сказала, что, отвезя меня, вернулась домой и заснула, а когда проснулась, его машина исчезла. Должно быть, он заходил домой и снова ушел, даже не сказав ей, что происходит. И этот сукин сын не отвечал на звонки.

Мне хотелось посочувствовать ей, но было трудно волноваться за ее мерзкого приятеля, сидя возле места, где только что убил себя мой друг.

– А он сказал, куда они с Карлосом собирались вчера? – спросила я, изо всех сил выражая беспокойство. Стараясь быть ей лучшей подругой, чем была до сих пор.

– Он только сказал: «Сегодня день получки, детка». Что бы это ни значило.

Получка.

У меня в ушах зазвучал голос Тони: «С этого дня пятнадцатого у меня будет получка. Ты забудешь про старика Тони, получив деньги, я забуду про этот наш разговор».

– Джульет, какое сегодня число?

– Шестнадцатое. А что? Ты вообще меня слушаешь?

Шестнадцатое.

– Эм… Да, извини. Просто… Август вчера совершил самоубийство.

Я не помню остаток разговора.

Я пропустила выплату.

Я должна предупредить Рыцаря.

Я сама себя ненавидела за то, что была в ответе за его жизнь – за спасение его от самого себя – даже после всего, что он со мной сделал. Ненавидела, что у меня не хватало сил уйти от него так, как он сумел уйти от меня. Ненавидела, что не важно, сколько прошло времени, и как бы он меня ни обижал, мне все равно приходилось при каждой встрече с ним подавлять в себе желание кинуться к нему, погладить по пушистой башке и заставить улыбнуться той улыбкой.

Дрожащими пальцами я набрала его номер – номер, который он ввел в мой телефон в тот самый день, когда Тони пообещал убить его. Мне ответил автоответчик. Я оставила сообщение, что Тони и Карлос ищут его и чтобы он сообщил мне, что жив.

Может, он не берет трубку, думая, что я буду орать на него за то, что было вчера?

А может, он слишком занят, трахая Энджел по-собачьи.

А может, он на работе.

Наверняка так и есть. Рыцарь всегда работал по субботам. Я завела «Гран-при», съехала задом с холма, выскочила на шоссе и помчалась в город.

Въехав на парковку позади тату-салона, я тут же заметила полное и окончательное отсутствие монструозной машины. Часы на приборной доске показывали 16:42. Рыцарь должен быть тут.

Я прошла по проходу мимо мусорных баков, помятых окровавленной битой Рыцаря, мимо пожарной лестницы, на которой он говорил мне, что мы поженимся, обошла здание и вошла через парадный вход – куда входили все, кто не был подружкой тату-художника, – прошагав мимо дюжины пустых мисочек по дороге.

Пустых мисочек.

Салон был набит битком. В каждом кресле, насколько мне было видно из приемной, кто-то сидел, и еще несколько человек толкались тут же, рассматривая альбомы с образцами. Но я не видела стойки Рыцаря. Она была скрыта из виду стеной, которая отделяла приемную от собственно студии.

Сердце, казалось, хотело вырваться у меня из груди.

Что, если он тут?

Господи, а что, если его тут нет?

С трудом сглотнув, я вытерла вспотевшие ладони о джинсы.

– Мы не принимаем фальшивые удостверения личности, малышка. – Голос, раздавшийся из-за стойки, был женским, хотя принадлежал широкому человеку мужского вида, с лысой головой, покрытой татуировками.

Это, должно быть, Бобби.

– Эм, привет. Я знакомая Рыцаря – ну, в смысле Рональда… Он… он сегодня работает?

Бобби сморщилась и сказала:

– Да ни хрена. Этот кусок дерьма кинул меня. Если встретишь, можешь передать этому козлу, что он заплатит мне за все время, что я провела, переназначая его клиентов.

Мне пришлось читать ответ Бобби по губам. Все, что она сказала после слова «нет», утонуло в барабанном стуке крови в ушных раковинах. Рыцаря не было. И он даже не позвонил. Я пропустила платеж, и теперь ни Тони, ни Рыцаря нигде не было.

Я кивнула человеку, слов которого не могла расслышать, и медленно попятилась, пока не нащупала рукой дверную ручку. Вдохнув теплый, застоявшийся, почти летний воздух, я, как будто меня подбросило, помчалась вокруг здания ко входу на парковку. Но мои ноги там не остановились.

Они понесли меня по парковке, мимо баров и магазинов, сквозь окрестные кварталы, полные облезлых домишек и старых викторианских зданий. Когда мои легкие начали пылать, извлекая кислород из теплого воздуха, я перешла с бега на шаг, но не смогла воспротивиться силе, несущей меня вперед.

Наверняка я выглядела как любой беспризорный подросток на улицах Литтл Файв Пойнтс. Бледная. Изможденная. Бегущая от чего-то, с чем страшно встретиться. Преследующая нечто, от чего жаль отказаться.

Потом, так же внезапно, как побежала, я остановилась. Оглядевшись, я поняла, что стою у начала тропы, ведущей к забору автомобильного кладбища. Ноги сами принесли меня на место преступления.

Какое идиотское клише.

Опустошенная эмоционально, измотанная физически и голодная до смерти, я прислонилась к дереву рядом с забором и вспомнила ту ночь, когда все полетело к чертям.

Может, это карма, думала я. Может, мироздание забирает у меня всех, кого я люблю, чтобы наказать за то, что тут случилось?

И я это заслужила. Меня больше волновало то, что меня бросил парень, чем то, что там, по другую сторону забора, убили невинного человека, забрызгав его мозгами все вокруг. Я гораздо больше переживала из-за Августа, убившего самого себя, чем из-за того, кого убил Рыцарь в нескольких метрах от места, где я стою. Я была единственной, кто мог покарать преступника, но я, не задумавшись, отпустила его. Вина за то, что я не чувствовала себя достаточно виноватой, забурлила в моем пустом желудке.

В голове одна за одной вставали картины той ночи, как какое-то адское слайд-шоу. Забор, собака, «Кадиллак», бейсбольная бита, человек, пистолет, звуки, господи, те звуки, бег, бег, бег, проход, кровь.

Пытаясь вернуться к реальности, я замотала головой и постаралась сфокусироваться на чем-нибудь. Мои глаза скользнули по месту, где стоял «Кадиллак». Тот, который мы разнесли. Тот, на котором обнимались. Тот, за которым я пряталась, пока Рыцарь убивал человека. «Кадиллака» там не было.

Мое изумление от его исчезновения длилось всего секунду или две, прежде чем его вытеснил ледяной, парализующий ужас, когда я поняла, что именно стоит на его месте.

Нет. Да нет же. Это невозможно.

Я уставилась на свой телефон, зажатый в трясущейся руке, и ждала, пока мозг выдаст инструкции, как им пользоваться. Когда я наконец это сообразила, голос Джульет на том конце, казалось, стал нитью, связывающей меня с реальностью.

– От Тони ничего не было? – вырвалось у меня.

– Нет.

Тон Джульет был гораздо менее сердитым и гораздо более взволнованным, чем раньше. Она начала причитать что-то насчет «Что, если с ним что-то случилось?», и «Что, если он пострадал?», и «Ребенок вот-вот родится», но я не слушала. Как я могла пользоваться ушами, отсутствуя в собственном теле? Мое сознание сидело на ветке дерева над моей головой, глядя вниз, на поблекшее пятно крови на месте убийства первой жертвы Рыцаря и на выцветший красный «Корвет» 1980 года, возможно, знаменующий вторую.

– Биби?

…

– Биби!

– Что? Ой, прости… Я…

– Что, если он попал в аварию?

– Я… я не знаю. Я не знаю, что могло случиться. Можно к тебе приехать?

– Да. Приезжай, пожалуйста. А то я только и делаю, что без конца набираю его номер.

Я сказала, что скоро буду, и автоматически выключила телефон, не отводя глаз от облезлого красного «Корвета» с той стороны забора. И, пока я там стояла – не двигаясь, не моргая, не чувствуя, не веря, – я услыхала какой-то мелодичный отдаленный звук, прорывающийся ко мне сквозь густой майский воздух.

Это был звонок телефона, звучащий не громче шепота, и он шел из машины Тони.

41

Я побежала. Так быстро, как позволяли мне голодный желудок, отсутствие сна и ботинки со стальными носками. Я нашла обратную дорогу на парковку так же, как мы с Рыцарем тогда, много недель назад, и, наконец оказавшись в старом Лизином «Гран-при», я захлопнула дверь, вцепилась в руль обеими руками и закричала.

Когда я прекратила кричать, пассажирская дверца открылась, и кто-то оказался в машине. Моргнув, я попыталась отогнать подступающую панику, глядя на тысячу длинных черных косичек и огромный живот, заполнившие переднее сиденье.