Этого не может быть.

Выходит, Рыцарь все это время был прав? Я перебрала в памяти пропущенные знаки. Ну, в смысле голос Ланса всегда был слишком типа жеманным для такого здоровенного парня, но он же меня целовал! Если бы он был геем, зачем бы он стал это делать?

Потом я вспомнила Августа. Он тоже поцеловал меня, а потом оказался геем. Господи, да он даже говорил о женитьбе и что мы с ним заведем детей.

Август.

Ланс.

Господи, боже мой.

Слова: «Ланс, вы с Августом встречались?» – вылетели у меня изо рта, точно выстрел.

Делая очередную затяжку, Ланс фыркнул. Он даже сигарету держал по-другому. Отставив мизинчик в сторону, как чашку чая.

– Ну, наверное, можно и так это назвать.

– А как это называешь ты? – отрезала я, чувствуя, что у меня начинают дрожать руки.

Вот этот? Вот этот вот засранец так обидел моего Августа? Заставил его возненавидеть себя? Оставить меня?

Я не могла поверить. Но вот он. Выставлялся передо мной в своих двухсотдолларовых шлепанцах от Армани.

– Я никак это не называю, – сказал Ланс, закатывая глаза.

– Что это должно означать? – прошипела я.

– Это должно было быть забавно. Господи! – Ланс выпустил изящную струйку дыма. – С этими мальчишками столько возни. Ты делаешь им визит, и они вдруг хотят лететь в Вермонт и жениться на тебе.

С мальчишками?

– Ланс, ты что, изменял ему? Он поэтому так… переживал?

Он поэтому бросился с чертовой водокачки?

Ланс испустил утомленный вздох и поставил свободную руку на бедро.

– Черт возьми. Я просто пришел сюда поглядеть, что горит. Я не знал, что меня будут подвергать допросу третьей степени.

Вечно он такой умный.

Раздражаясь на меня и тщательно подбирая слова, Ланс сказал:

– Ты не можешь изменять тому, с кем просто трахаешься, Би. Но, говоря об изменах, ты, может, захочешь присесть, потому что у меня есть для тебя новости, мисс Совершенство.

Я выжидательно взглянула на него, но мое нутро уже сжималось от опасения.

– Твой сердитый мальчик Рыцарь тоже тебе изменял.

Что?

– С кем?

– Со мной.

Я расхохоталась. Я просто не могла сдержаться. Напряжение было таким сильным, что шутка Ланса застала меня врасплох. Рыцарь был самым гетеросексуальным из всех, кого я знала.

– Я серьезно, детка. Рыцарь путался со мной еще тогда, когда вы с ним были вместе.

Сделав очередную артистическую затяжку, Ланс продолжил как бы между прочим:

– Самые большие гомофобы всегда на самом деле скрытые геи.

«Рыцарь не был гомофобом, – подумала я. – Он просто ненавидел тебя».

После всего произошедшего я уже просто не знала, кому верить, но нутро подсказывало мне, что только не этому человеку. За полгода, что я его не видела, он сменил весь свой гардероб, личность, сексуальную ориентацию и довел моего милого, печального Августа до самоубийства. Этот человек был чертовым незнакомцем.

– Когда это было? – спросила я для проверки.

– Накануне моего отъезда в Лас-Вегас. Я отсосал ему в его машине на перемене.

Черт возьми. Я же видела их в тот день идущими по парковке вместе. Я еще подумала, что это суперстранно. А потом Рыцарь после школы был в дерьмовом настроении, и…

– В тот день он тебя побил, – сказала я.

– Ага, и на следующий день заложил меня. – Ланс швырнул окурок в сторону горящего здания. – Рыцарь хотел, чтобы я убрался, чтобы ему не пришлось видеть свидетельство того, что он гей.

– Херня собачья, – выплюнула я. Позади нас раздался треск пламени, пожирающего оконную раму. – У нас с Рыцарем был секс, Ланс. Потрясающий, дикий, безумный секс. Все время. Как бы он мог быть с девушкой, если бы был геем?

Ланс оглядел меня и ухмыльнулся:

– Ну, мне жаль, что я вынужден сказать тебе это, Би, но… Ты посмотри на себя. Фактически ты же суперкрутой мальчик, только с вагиной. Ты же как замещающий наркотик для каждого мужика-гея.

Я не могла сказать, раскраснелось ли мое лицо от жара, который шел со стороны церкви, уже полностью охваченной пламенем, или от стыда и неловкости.

Рядом раздался новый треск, и на сей раз я обернулась. Вид горящего рисунка Рыцаря разъярил меня, и я обеими руками толкнула Ланса в грудь. И заорала, перекрикивая треск пламени, восторженные крики друзей и родственников на стадионе по другую сторону леса и стук своего бьющегося сердца.

– А ты хочешь знать, почему мое тело выглядит как у парня, Ланс? Это из-за ТЕБЯ!

Я снова пихнула его, вынудив отступить на шаг, но он не казался встревоженным. Он просто ухмыльнулся в ответ.

– Это потому, что я старалась похудеть с того момента, как встретила ТЕБЯ!

Толчок.

– И чем дольше ты дразнил меня, тем больше я старалась понравиться ТЕБЕ. Тощая – для ТЕБЯ!

Толчок.

– Я начала носить заклепки, заплатки и панк-рок-майки из-за ТЕБЯ.

Толчок.

– Тебе нравятся такие ботинки? Я копила все лето, чтобы купить их и впечатлить ТЕБЯ, когда вернусь в школу.

Толчок.

– Я сбрила для ТЕБЯ чертовы волосы.

Толчок.

– Так что, если я выгляжу как мальчик, так это потому, что в глубине души я всегда подозревала, что это то, что ТЫ хочешь на самом деле.

Я в очередной раз толкнула его, на сей раз сильнее. На его губах все еще была эта жестокая кривая улыбочка, и он, поддаваясь мне, сделал очередной шаг назад. Только на сей раз его ноге было некуда наступить. Он прошел, отступая, весь путь до конца засыпанной гравием парковки, хотя мы оба этого не осознавали. И теперь подошва его шлепанца зацепилась за полосу ограды, а остальное тело продолжало отступать.

Я смотрела, как в замедленной съемке, как все большое тело Ланса опрокинулось вниз, повернувшись и протягивая руку в попытке в последний момент зацепиться и удержаться.

Потом я услышала удар.

И крик.

Ланс, перекатившись на бок, лежал на толстом слое сосновых игл, стонал, визжал и прижимал левую руку к груди. Она казалась какой-то неправильной. Над кожей выше локтя торчала большая опухоль, а вся остальная рука была выгнута под неестественным углом.

– Чертова сука! – выл он. – Ты мне руку сломала!

Я встала над его извивающимся телом – ноги по сторонам его нарядного костюмчика от Армани, присела на корточки и направила свой окурок ему в лицо.

– Я все время думала, что Рыцарь – чудовище, но я была не права. – Я швырнула окурок за спину, добавляя его к куче сгоревших, забытых мною вещей из прошлого, и направила в грудь Ланса указательный палец: – Это был ТЫ! Все это чертово время. Это ты – чудовище!

Сквозь треск огня и крики толпы я каким-то чудом уловила отдаленный вой пожарных сирен. Обернувшись через плечо на пустую улицу позади нас, я краем глаза заметила зияющую дыру на месте боковой стены, где минуту назад был рисунок Рыцаря. Он исчез. Так же, как моя татуировка. И как он сам.

Я поглядела вниз на скорчившегося, беззащитного парня у своих ног. Он лежал, свернувшись в позе эмбриона, и хныкал, как мелкая сволочь, и я вспомнила, как впервые увидела Рыцаря, прямо тут, на этой же парковке. И, помнится, он тоже стоял над другой хнычущей, дрожащей, мелкой дрянью, которая не следила за своим ртом.

«А знаешь, что? Может, тот засранец и заслужил это… И, может, этот тоже».

С этой мыслью я отвела свою ногу, покрытую кожей и сталью так далеко, как только могла, и пнула Ланса Хайтауэра чуть ниже спины, в нескольких сантиметрах от позвоночника, прямо по его чертовой почке.

А потом рванула прочь изо всех сил.

44

Держась подальше от больших улиц, я пробежала квартал Ланса и выскочила на шоссе. Я остановилась только однажды, на светофоре, на большом перекрестке четырехполосной дороги, проходящей через наш город. Но к тому моменту я уже так устала, что все равно не могла бежать. На другой стороне дороги я прошла через парковку торгового центра, жилой комплекс и автокладбище и погрузилась в лес.

И взобралась на холм.

Туда, где я выпила первый в жизни глоток виски и потеряла своего первого друга.

Задыхаясь и обливаясь потом, я добралась до вершины. Я уже слишком устала, чтобы даже думать, что могу там увидеть. Наверное, если бы я задумалась об этом, то ожидала бы увидеть все то же – ярко-желтую полицейскую ленту, возможно, сердечко с моими инициалами на земле, и ничего больше, – но от того, что я увидела, у меня захватило дыхание. Вернее, все, что осталось от него после подъема.

Плюшевые мишки – десятки плюшевых мишек всех цветов и размеров – покрывали землю. Из земли торчали белые деревянные кресты, увешанные шелковыми ленточками. К стволам деревьев были прислонены фото Августа в рамках – на некоторых были ребята, которых я знала, обнимающие его и улыбающиеся в камеру. И крошечные белые свечи в намокших бумажных стаканчиках выглядывали там и тут из-под тонкого слоя свежей сосновой хвои.

Злость и усталость, которые я несла на себе на этот холм, улетучились, как воздушный шарик на ветру, и я, чуть ли не в первый раз за неделю, улыбнулась. Слезы защипали глаза, а все тело словно наполнилось тысячей маленьких пузырьков, рвущихся изо рта. Я засмеялась вслух, так громко, что мой смех спугнул птиц на деревьях вокруг меня, и я с изумлением смотрела, как стая взмыла в небо через просвет в деревьях вокруг водокачки. Птицы были прекрасны. Быстрые, изящные и свободные.

Пока я, щурясь, смотрела в белесое, жаркое полуденное небо, я заметила что-то еще более белое. Оно парило, спускаясь на землю, и мягко опустилось прямо к моим ногам. Это было перо. Длинное и густое. Перо ангела, подумала я. Я знала это, хотя вовсе не верила в ангелов. Август был тут, со мной, как и обещал.