Когда в антракте на мостках под колосниками он пришел в себя, почему-то ничуть не удивился. Хотя ни разу в жизни не падал в обморок. Медленно спустился по лестнице и, шатаясь, добрел до душа на первом этаже. Там, вцепившись руками в умывальник, подставил голову по струю воды и долго стоял так в неподвижности. Потом еще дольше пил тепловатую воду с запахом хлорки. Потом тупо смотрел на свое отражение в мутном, треснувшем по краям зеркале.

То, что он увидел с высоты мостков на сцене во время представления, казалось дурным болезненным сном.

Надя долго не появлялась. Уже балетные девочки, парами и тройками, выпорхнули в переулок и, расцеловавшись, разбежались в разные стороны. Уже двое музыкантов запихнули свои гитары в чехлах на заднее сиденье запыленного «Москвича» и исчезли за поворотом на Лесную улицу. Уже реквизитор Соня, со своей подругой и напарницей Галей, такой же маленькой и незаметной, вышли со служебного входа и направились в сторону метро. Эстрадной «звезды» все не было.

Сергей прикрыл глаза и… сразу же побежал мимо водонапорной башни… туда… туда… к спасительному бетонному забору. Уже много дней подряд, особенно, с наступлением жары, стоило закрыть глаза, как тут же начинался этот бесконечный изматывающий бег…

Надя появилась в окружении фанаток неожиданно. Он пропустил момент непосредственно самого выхода в народ эстрадной «звездочки». Когда повернул голову к служебному входу, она уже стояла на тротуаре, и раздавала направо налево автографы.

Три знакомые тинэйджерки, бесцеремонно оттесняли остальных, чтоб не очень напирали. Они держали в руках сумки «звезды», ее пластиковые пакеты и букеты цветов. Чрезвычайно гордились оказанным доверием. Такое счастье выпадает не каждой.

Наконец Надя освободилась от назойливых поклонниц, подошла к «Форду» и, с помощью все же трех тинэйджерок, погрузила на заднее сидение пакеты и сумки. Букеты цветов, почти насильно, всунула в руки преданным тинэйджеркам. Себе оставила только один букет разноцветных роз. Объемом с клумбу средних размеров. Села на переднее сидение рядом с Сергеем и шумно выдохнула.

Лицо ее излучало счастье в чистом, незамутненном виде.

Взглянув на Сергея, тут же нахмурилась.

— Что с тобой? — тревожно спросила она. Пощупала ладонью его лоб. Ее ладонь была маленькой и очень холодной.

— Подержи так! — попросил Сергей. — Всего минуту.

Он прикрыл глаза и почувствовал, как прохлада от ее маленькой ладони живительными мурашками расползается по всему телу.

— Та-ак! Ясненько-о! — констатировала Надя. — Перегрелся!

— Чепуха. И не в таких переделках приходилось…

— Машину поведу я! — перебила Надя. — Не хватало еще, чтоб ты угробил нас обоих. Вылезай!

— «Спокойствие! Только спокойствие!» — попытался голосом Карлсона сказать Сергей, у него это плохо получилось. Карлсон из него был явно некакой. Надя поморщилась и сняла руку с его лба.

Сергей встряхнулся, включил зажигание.

С Лесной улицы переулками Сергей довольно ловко выехал к Триумфальной площади. Там, не доезжая до ресторана «София», развернулся и плавно погнал «Форд» к Самотечной эстакаде. Под ней повернул налево и по Олимпийскому проспекту уже через пару минут подъехал к шестнадцатиэтажке, стоящей за гостиницей «Ренессанс». Здесь на пятом этаже в однокомнатной квартире проживала Надя Соломатина, популярная «звезда» шоу бизнеса Мальвина.

Надя купила квартиру всего два года назад. Деньги копили вместе с Наташкой несколько лет. Экономили буквально на всем. Щеголяли в драных джинсах, прикрывающих рваные колготки. Слава Богу, в тот период этот «имидж» считался самым крутым. Питались пакетиками «Быстрого супа» и пельменями «Богатырские», пакетики чая использовали по три-четыре раза, пока кипяток хоть чуть-чуть темнел. Не отказывались выступать в кабаках с самой уголовной репутацией. Мальвина пела даже в загородных коттеджах, на днях рождения и юбилеях. Хотя, ниже этого эстрадная певица упасть уже не может. Им было наплевать. Лишь бы платили. И они выжили, вырвались из мутного болота. Обе выехали из общежития завода имени Войкова, куда их, сначала одну, потом другую запихнули добрые тети из собеса.

Для детдомовских девчонок собственная квартира в Москве не просто роскошные квадратные метры жилой площади. Мечта, крепость, древний замок со рвом, наполненным водой, с разводными мостами и бойницами в высоких башнях.

Сначала купили квартиру Наде, здесь на Олимпийском проспекте. Потом, почти одновременно, Наташке на Кронштадтском бульваре. Такую же однокомнатную, только с окнами на Головинские пруды. На новоселья не приглашали никого, отмечали сие великое событие только вдвоем. Чтоб не сглазить.

Судьба любит настойчивых и упрямых. Упрямства обоим было не занимать. Такими их воспитала Лариса Васильевна Гонзалес.

«Но пассаран!» — грозно сверкала она красивыми глазами, заканчивая беседу по душам с каждым из воспитанников.

«Но пассаран!» — шептали две девчонки, чокаясь бокалами с дорогим шампанским, и обе заходились от счастья.

Сергей остановил машину прямо у подъезда. Видя, что Надя сидит рядом неподвижно и смотрит перед собой в одну точку, подал чуть назад, припарковался между двумя ракушками и выключил двигатель. Свет от фонаря на столбе сюда не доставал.

— Устал? — спросила Надя.

— Слишком много всего. За один день.

Надя перегнулась через сидение и начала что-то искать в пакетах.

— Наташка тебе обо мне ничего не говорила? — равнодушно спросила она. Но Сергей уловил тревогу в ее голосе.

— Про что?

— Ну, там.… Про особые наши с ней отношения. Ничего не рассказывала?

— Нет, — отрицательно мотнул головой Сергей.

— Честно? — спросила она, повернувшись к нему и испытующе заглядывая в глаза.

— Так точно!

— О чем же вы тогда разговаривали? Вчера, сегодня…

— Поставь, отнеси, принеси, открой, закрой…

— Вполне в ее духе, — вздохнула Надя. — Ей бы сержантом быть. Или на худой конец полковником. Значит, ничего такого… она не рассказывала?

— Нет, вроде. Говорила только…

— Что? — тревожно спросила Надя.

— Что с детства знакомы. В одном детдоме куковали.

— Да, да. На одном горшке сидели. Она всем так говорит.

— Вы, правда, обе из детдома?

— Ага, — кивнула Надя. — Тебя что-то не устраивает?

— Я этого не говорил.

— Ладненько-о! — протянула Надя и открыла свою дверцу. — В гости на чай-кофе не приглашаю. Устала очень.

У нее и правда как-то мгновенно на лице появилась чудовищная усталость. Круги под глазами. Очевидно, так было всегда, после каждого концерта, реакция.

— Машину загони на стоянку. Во-он там, у бассейна! — Надя мотнула головой в сторону Олимпийского комплекса. — Скажешь, моя. Они знают…

Она потянулась к Сергею и поцеловала его в щеку. Вышла из машины, захлопнула переднюю дверцу, раскрыла заднюю и начала перекладывать сумки, пакеты. Никак не могла разобраться.

Сергей открыл свою дверцу и уже выставил ногу на не успевший остыть асфальт, чтоб помочь, но Надя опередила.

— Не провожай! Терпеть не могу, когда меня провожают.

Она выбралась из машины, захлопнула коленом дверцу и, улыбнувшись Сергею, направилась к подъезду. Она шла, припадая на одну ногу, в одной руке держала сразу две сумки и пластиковый пакет, другой прижимала к груди букет разноцветных роз. Сергей видел, как она, прислонившись к стеклянной двери, на секунду замерла. Дверь открылась, Надя скрылась в подъезде.

Под козырьком на ее месте возникла полная женщина в домашнем халате, со спаниелем на поводке. Она сквозь стекло проводила Надю долгим взглядом и спустила собаку с поводка. Спаниель, с оглушительным лаем начал носиться по газону перед подъездом.

Сергей включил двигатель, объехал по маленькому тоннелю стороной гостиницу «Ренессанс» и поставил «Форд» на платную стоянку возле бассейна. Сам пошел в сторону метро «Проспект Мира». Через час он уже лежал в своей комнате на старой тахте и никак не мог уснуть.

5

Похоронили Ларису Васильевну Гонзалес на сельском кладбище возле деревни Ильинское, что в пятнадцати километрах от Волоколамска. Так она указала в завещании. Рядом с матерью, Виолеттой Антоновной Гонзалес. Когда-то они снимали в этой деревне комнату.

Виолетту Гонзалес, перед второй мировой войной, совсем еще ребенком вывезли из Испании в Россию. Тогда Советское правительство всему миру демонстрировало свой интернационализм. Пароходами вывозило испанских детей, спасало от фашистов. В те времена на необъятных просторах страны, как грибы после дождя, росли школы-интернаты, детские дома, приюты. Черноглазые, черноволосые испанские дети составляли в них большинство.

Постепенно они ассимилировались, изучали русский язык, стихи и песни. Большинство после интернатов и приютов, учились, осваивали профессии, создавали семьи, трудились на благо и процветание великого и могучего советского союза. Но родной испанский язык не забывал ни один из них. В восьмидесятых лишь некоторые их тех детей смогли вернуться на родину.

В середине пятидесятых Виолетта Гонзалес благополучно поступила в московский Пединтститут. Вернулась через четыре года в свой родной детдом воспитательницей и преподавательницей. Из Москвы привезла не только диплом о высшем образовании, привела за руку черноволосую трехлетнюю дочь Лору. Ходили слухи, ее отец — советник по культуре при испанском посольстве.

Через пять лет Виолетта Гонзалес стала директором. Выгнала двух нечистых на руку поварих, пригласила молодых девочек из местного ПТУ. Провела ремонт, пристроила к основному зданию два крыла, добилась в министерстве, чтоб ее детскому дому присвоили персональное имя «Журавлик», что по тем временам было исключением из всяческих правил. Ввела изучение иностранных языков. Преимущественно, испанского, естественно. Уроки музыки, танца, живописи.