Она не проснулась утром, пока я вставал, собирался на работу и завтракал. Устроил я её в большой комнате на диване, а уходя, прошёл через лоджию и заглянул к ней. Смотрю — посапывает, лёжа на боку, положив ладошку под щёку, разметав по подушке чёрные волосы. Одеяло сползло чуть ли не на пол, а когда я подошёл, чтобы поправить, под ногами предательски хрустнул паркет. Она вскинулась, натянув одеяло чуть ли не до подбородка. А я, улыбнувшись, положил рядом на стул две тысячные бумажки — на хозяйство, а сверху — запасную, до того бесполезную связку ключей.

Уже на улице я не без удовольствия подумал, что на кухне её ждёт ещё один сюрприз — горячий чайник и остывающие на сковородке два блинчика с мясом. Всего было пять, но три съел я сам. Конечно, у девушек есть все основания опасаться нас, мужчин. Но иногда им следует получать и приятные сюрпризы.

Этим же вечером сюрприз, причём наиприятнейший, ждал меня самого. Накануне, в метро и в кафе я видел её заплаканной и растрёпанной, а во время последовавшей беготни и вовсе особо не рассматривал. Зато вечером, когда я впервые позвонил к себе в дверь…

Волосы — иссиня-чёрные, словно ночное небо, мягкие и пушистые, слегка вьющиеся, и при этом невероятно пышные и густые. Словно языки пламени охватили милое лицо, вроде бы оставшееся прежним, но при этом неуловимо похорошевшее. Носик маленький, изящненький, брови тоненькие, дугой. Глаза тёмно-карие, удивительно глубокие — кажется, что в них светятся маленькие звёздочки. И улыбка!.. Невозможно описать, какая у неё улыбка! От такой улыбки звёзды должны зажигаться, точно.

Она отступила, довольная произведённым эффектом. На ней были тонкие тренировочные брючки — «для дома», белая в красную клетку рубашка навыпуск… Когда я вошёл, протянув букет из трёх роз, милое лицо буквально осветилось:

— Это мне?

Вот так, неожиданно для нас обоих, всё и началось. С нашего первого настоящего ужина в тот вечер. И с моего возвращения на следующий день, когда я нашёл свою квартиру до того вымытой и прибранной, что заходить было страшно. С первой нашей совместной прогулки. И с первой поездки в аэроклуб, когда мы вместе поднялись в воздух на одномоторном «Фальке». Хотите покорить сердце девушки — покатайте её на маленьком самолётике, где два кресла рядом, сделав несколько не слишком сложных фигур. Видели бы вы, как сияли глаза Полины, когда мы приземлились.

И с нашего второго визита в Университет недели через две — сначала в кабинет к ректору, а затем в другое общежитие, мужское. С нами был адвокат и трое ребят из нашей наружной охраны, и я не без удовольствия понаблюдал, как два любителя лазить по ночам в девчачье общежитие умылись кровавой юшкой. «Дядя, а почему они тебя послушались, а самого не спустили вниз головой с моста?» «Я бы им, подлецам, спустил — за мною было шесть всадников, а в руках граната». Не стану утомлять подробностями — скажу только, что дело было непростым, но с этой минуты большая проблема, стоявшая перед маленькой девушкой, перестала существовать.

А наши с ней лыжные прогулки за город — зимой, когда выпал долгожданный снег. Танцы вечером в «Лесной поляне», в большом зале перед камином, в котором так весело потрескивают горящие поленья. Танцевать медленные танцы она совсем не умела, и мне пришлось её учить, ни словом не обмолвившись о другой девушке, что когда-то давно — вечность назад, учила танцевать меня. «Однажды в твоей жизни появится новое имя, которое обратит в прах предыдущее». Её первая сессия в Университете. И наша первая настоящая ссора, когда намеренно вернувшись домой раньше обычного, обнаружил в большой комнате, на ковре под коллажем с апатозаврами двух миленьких светловолосеньких подружек. Они накрыли ужин прямо на полу, на расстеленном покрывале — в углу пел-заливался радиоприёмник, а посередине даже бутылочка стояла.

— Анатолий, познакомьтесь! — заметно смутилась Полина. — Это мои подруги по институту, Наташа и Юля. Помните, я вам рассказывала.

— Очень приятно, — я с особым удовольствием прихлопнул музыку. — А теперь, Наташа и Юля, сию же секунду вон отсюда!

Ссора у нас тогда вышла знатная. И почему девушки, когда злятся, становятся такими красивыми. На меня кричали — как потолок не рухнул. Меня били — маленькими кулачками в грудь. «Ты ничего не понимаешь! Думаешь, ты купил меня? Это мои подруги, они мне помогают… А ты — дурак, дурак, дурак!..»

Я дал ей прокричаться — всё равно ни слова не вставить в ответ. А когда иссяк поток слов и бессильно упали маленькие кулачки, спокойно сказал:

— Запомни, принцесса! Вот это — мой дом. Я здесь — хозяин, тогда как ты — всего лишь гостья. Любимая, желанная, но всё равно гостья. А будешь брать горлом — вылетишь вслед за ними.

Зато на Новый Год состоялся у нас весьма важный разговор. Знать бы тогда, насколько он важный.

Началось всё с того, что мы вместе встретили Новый Год. Не дома, в четырёх надоевших стенах, а на Манежной площади, в компании таких же беззаботных гуляк. Прослушали новогоднее обращение по радио, поцеловались, как это принято, под бой курантов, загадывая желания. Обошли ГУМ, прогулялись по набережной, любуясь проплывающими корабликами и покачивающимися на волне льдинами. Полюбовались иллюминацией, выслушали массу поздравлений от незнакомых людей, с трудом отбившись от назойливых приглашений со стороны встречных компаний с их шампанским и фейерверками.

Словом, домой мы вернулись за два часа ночи — и уже здесь, при свечах у ёлки подняли по бокалу: Полина с лёгким шампанским, которое, как я заметил, любят все девушки, но пьют понемногу, я с моим неизменным апельсиновым соком. Вот тогда она и спросила.

— И вы никогда не пьёте? Никогда-никогда?

Что мне ей ответить? Сколько раз меня об этом спрашивали. Сколько раз я сталкивался и с искренним непониманием, и с дурашливым покручиванием пальцем у виска, и с откровенным презрением, и с не менее искренним желанием просветить дурака, наставив на путь истинный. А сейчас передо мной стоит прелестная черноволосая девушка в сером пушистом свитерке, так ладно обтягивающем её фигурку, и тоже удивляется.

— Честно? Нет, никогда.

— Но почему?

— Потому что не хочу одурманивать себя.

— Знаете, Анатолий! — продолжала Полина. — Пожалуйста, не обижайтесь, но… Вы мне помогли — а ведь вы меня тогда совсем не знали. Вы так легко находите общий язык с самыми разными людьми — и совершенно никого не боитесь, не смущаетесь. Вы столько знаете и умеете, в таких интересных местах бываете…

— Сейчас ты скажешь, принцесса, что несмотря на вышеперечисленные достоинства, живу я скучно. Мне такое уже говорили…

— Нет-нет! — заторопилась Полина. — Совсем наоборот, вы живёте ярко и интересно, я даже не представляла, что так можно. Но у нас дома по праздникам всегда собираются, много музыки, разговоров, а на столе обязательно стоит бутылочка папиного вина или самогона. И никто не видит в этом ничего плохого…

— А что в этом хорошего? — ответил я вопросом на вопрос. — Не хочу одурманивать себя. Понимаешь, принцесса? К беде ли, к худу — не хочу быть пьяным.

— Но ведь тогда получается… — начала Полина. — Толик! Ведь вы же один…

— Разве? — притворно удивился я. — Что-то я не припомню, кто у нас две недели назад, полдня прокатавшись на лыжах, собирался протанцевать всю ночь.

— Толик! — рассмеялась Полина. — Я не об этом. Просто собраться с друзьями за бутылочкой, посидеть, поговорить. Вы же ни к кому не ходите. И к вам тоже никто не приходит. Почему к вам никто никогда не приходит?

— А что делать? — спросил я.

— Но ведь не обязательно же напиваться, — не сдавалась Полина. — Можно же выпить немножечко… Ну просто, чтобы было весело…

— Ну, правильно, — тут я слегка разозлился. — Зачем одурманивать себя до полной отключки, если можно одурманить себя немножечко. А если я вообще не хочу одурманивать себя? Ни в какой степени. Знаешь, какую ошибку делает тот, кто садится играть с заведомыми шулерами? Берёт карты в руки. Так и здесь: сначала выпиваешь бокал, утешая себя тем, что от одного бокала ничего не сделается. Затем выпиваешь другой — за компанию к первому. А потом неожиданно обнаруживаешь себя под столом, искренне недоумевая, как так вышло…

Мне вспомнился ярко освещённый зал в ресторане-кораблике. Все уже пьяны, физиономии раскрасневшиеся, пиджаки сняты, пузики под белыми рубашками колышутся… И кто-то кому-то заплетающимся языком объясняется в вечной дружбе, кто-то лезет целоваться, кто-то пытается ухаживать за присутствующими дамами — а дамы тоже уже хорошие, а потому не особенно сопротивляются. Дура, тебя же дома муж ждёт!.. А я, в ту пору ещё не заместитель начальника службы внутренней связи, а всего лишь молодой инженер, сумевший найти очень интересное место работы — моей первой работы, стою на палубе. Снаружи медленно уплывают назад городские огни, морозный воздух холодит голову, внизу на волне покачиваются расколотые льдины…

— Толик, бедненький! — Полина положила пальцы мне на виски. — Вы ведь даже не знаете, как это весело. Дружно посидеть, пообщаться, выпить вместе со всеми. Это вовсе не страшно и не плохо. Это просто весело…

Я замолчал, не зная, что ответить. Посидели мы немного. А вокруг — приятный романтический полумрак, потому что электричество мы выключили, и только пламя свечей слабо колышется на неизвестно откуда взявшемся ветерке. Тихо-тихо, лишь за окном изредка шарахнет ракета. И запахи, эти чудесные, так любимые мной с самого детства новогодние запахи — мандарины, горячий стеарин от свечей, живая ёлка с корнями в горшке, которую мы вместе с таким удовольствием наряжали. И тёмное, усыпанное звёздами небо снаружи за окном.

К окну, к закрытой на зиму балконной двери я и подвёл Полину, мягко обняв за плечи.

— Смотри!

А за окном — белый, заснеженный город. Балконы в снегу, деревья далеко внизу тоже в снегу, и даже фонари вдоль тротуара в белых, подсвеченных снизу шапочках. Три часа ночи — но во многих окнах горит свет, а на дорожке перед соседним домом стоит какая-то компания.