— Ты уверена? Тебе же опять влетит от мамы, — с сомнением в голосе спросила Олли.

— Это то, что мне нужно. Немного идеологической обработки, и я снова, как новенькая. Встретимся в столовке.

Вообще-то, я хотела отшутиться и разрядить обстановку, но с моим чувством юмора сегодня явно было что-то неладное. Хотя самое интересное было в другом. Прямо сейчас, вышагивая по школьному коридору и слушая за спиной гневные вопли Андерсон, я поняла, что больше не боялась того, что скажет мама, когда узнает о моём прогуле. Она точно разозлится и будет снова меня отчитывать, но теперь меня это не пугало, потому что благодаря охрененно благородному поступку Лондона я впервые поняла, что абсолютно не управляю собственной жизнью. Иначе как объяснить тот факт, что со мной можно поступить подобным образом: сначала влезть в душу, а потом передать через сестру эту Филькину грамоту? И все из-за того, что я, видите ли, слишком хороша для него и заслуживаю лучшего?! С чего он вообще взял эту чушь?

Да, я столько лет пыталась быть идеальной, но все, чего смогла добиться – лишь мнимой праведности. Я никогда не была совершенством, как того хотела мама и какой меня видел Лондон. И мне до чёртиков надоело обманывать чужие ожидания!

Я больше не хочу быть идеальной. Пусть меня лучше вагон с дембелями, распевающими армейские песни, переедет, чем я еще хотя бы раз позволю кому-либо вмешиваться в мою жизнь!

За такими поистине революционными мыслями я прогуляла английский и физику, бесцельно шатаясь по школьной территории. Что и говорить! Я была настолько жалким бунтарем, что Холден Колфилд в сравнении со мной казался настоящим воплощением Фиделя Кастро и завсегдатаем кремлёвского мавзолея вместе взятыми.

Я уже в десятый раз перечитала измятое письмо Лондона и невольно поморщилась, бубня себе под нос последние слова, написанные неровно и отрывисто, которые казались мне сущим издевательством.

«С любовь, Лондон…» И хватило же совести написать это?! Будь проклят тот день, когда я села за его парту в классе риторики. Ненавижу эту чёртову школу имени Уильяма Роджерса и сам этот Ньюпорт вместе со всеми Соединёнными Штатами ненавижу!

Назад в школу я явилась с одной, но невероятно здравой мыслью, частично цитируя Грибоедова: « В деревню, в глушь, в Челябинск!»

Шоу Джерри Спрингера

Предупредив Олли, что обедать не приду и буду ждать их в кабинете психологии, где через несколько минут должен был начаться курс введения в науку, призванную приоткрыть завесу тайны над внутренним миром человека, я поднималась по лестнице, читая очередное послание от своего личного психоаналитика. Тихомирова просто раскалила до красна мой смартфон своими сообщениями, приняв за руководство к действию известие о том, что Лондон променял общение со мной на сомнительное удовольствие провести несколько месяцев в компании юных алкоголиков, хулиганов и тунеядцев, маршируя строем и распевая непристойные песни из «Майора Пейна». И я уже десять раз пожалела, что рассказала ей обо всем, в десятый раз читая о том, какая я выдающаяся студентка, спортсменка, комсомолка и просто красавица. Вот только недооцененная. Интересно, а что сказал бы Лондон, узнай он, сколько нелицеприятных синонимов Наташка сумела привести к слову «козел»?

— Ты одна, Кейт? — раздался голос той, на которую лично у меня уже никаких синонимов не хватало. — А где же твои друзья? Неужели они тебя бросили?

Почему-то я была абсолютно уверена, что это говорила Гита. После инцидента в загородном доме Магуайра я словно научилась распознавать ее особенно издевательский и самоуверенный тон. Гита первая уселась за одну из парт, расставленных по кругу, и Зита молча присоединилась к ней.

— Изыди, нечисть, — ответила я по-русски и снова уткнулась в свой мобильный, мысленно поставив галочку на том, чтобы не забыть завтра захватить в школу чеснок и святую воду.

— Что ты там бормочешь? — усмехнулась Гита. Я и бровью не повела на ее вопрос, и та решила перейти к тяжёлой артиллерии, ехидно процедив, — кстати, как поживает твой дружок – драгдилер? Слышала, что Лондона отправили в лагерь для малолетних преступников. Всегда знала, что этот выпендрежник плохо закончит.

Я изо всех сил сжала зубы, чтобы не рявкнуть ей в ответ какое-нибудь банальное ругательство и обрадовать тем, как меня задели ее слова. На пороге кабинета внезапно нарисовался Том Уилсон и во многом поспособствовал своим появлением тому, что ко мне вернулось самообладание.

— Кейт? — он с подозрением покосился на сестер, отодвигая стул рядом со мной. — Все в порядке?

Я выдавила из себя благодарную улыбку и ответила:

— В полном. Но кое-кому здесь бы не помешало вызвать экзорциста, — перевела невинный взгляд на Гиту и мило захлопала ресницами.

Том громко заржал, а главная ньюпортская дьяволица заметно скисла. Тем временем в кабинет стали подтягиваться другие любители психологии и усаживаться за «круглый стол», наполняя помещение звуками болтовни, редких смешков и всеобщей возни. Олли десантировалась по другую сторону от меня рядом с Куртом, а стулья справа от Уилсона заняли Деми и ее новый бойфренд-бройлер Лукас, который, как и Том, слыл ярым сторонником курса Магуайра. В общей сложности, нас набралось здесь тринадцать человек, и меня немного позабавила неравномерная рассадка, в результате которой сестры Фернандес сидели в гордом одиночестве, как два нахохлившихся воробья на заиндевевшем на морозе проводе.

— Как ты, Кэти?

Олли приобняла меня и смотрела с таким сочувствием и заботой, что я снова стала впадать в минор, вспоминая строки из письма Лондона, которые уже успела вызубрить наизусть за это утро.

— Нормально, — лаконично ответила, отводя взгляд, что, без сомнения, говорил обратное.

— В Мэйн Тин запрещено пользоваться мобильными и интернетом, — тихо проговорила она. — Они могут звонить лишь раз в несколько дней. Лондон обещал маме позвонить в конце недели, если хочешь…

— Нет! — я слишком резко перебила ее, — я не желаю о нем слышать! — Олли вся сжалась от моих слов и тона и стала казаться еще миниатюрнее, чем была на самом деле. — Извини… Но это все ни к чему. Спасибо, — добавила уже более миролюбиво.

— Кэти, у меня сердце разрывается, когда смотрю на тебя, — проговорила подруга, качая головой и подтверждая мои опасения, что актриса из меня выходит крайне отстойная. — Как он мог так поступить с тобой… и главное… зачем?

— Давай не будем об этом, пожалуйста, — промямлила я и, сделав вид, что меня ждёт супер важная переписка, отправила Тихомировой очередное сообщение.

«Алекс – Юстасу. Как думаешь, я не слишком деградировала в Штатах? Хотелось бы думать, что я еще в состоянии сдать ЕГЭ»

Наташка не заставила меня долго ждать с ответом, и, в свойственной только ей манере, телеграфировала:

«Юстас – Алексу. Не смеши мои подковы, Чеснокова! Ты деградировала всего каких-то пару месяцев, а Самойлова – с первого класса! Ты реально собралась вернуться?????»

Со звонком в класс влетела Андерсон, а я все размышляла над тем, насколько серьёзным было мое намерение вернуться в Россию.

— Мистер Уитмен немного задерживается, — сказала завуч, бросив взгляд на часы на запястье, — надеюсь, вы в состоянии подождать преподавателя лишние пять минут?

Всеобщее молчание, которое знаменовало собой явный признак согласия, убедило Андерсон в том, что семнадцатилетние люди обладают необходимыми способностями для того, чтобы оправдать ее ожидания, и грозная завуч скрылась с горизонта так же внезапно, как и появилась.

— Чего уставилась? — с раздражением спросила Олли, обращаясь к Гите.

— Кто это говорит? — та прищурилась и подалась вперёд, — а это ты, Митчелл. Ты что-то сказала? — усмехнулась она, — прости, тебя и не разглядеть из-за стола.

— Надеюсь, это ты в состоянии разглядеть? — спросила Олли, демонстрируя Фернандес средний палец.

По классу волной прошёлся смех, вызвав на лице Гиты выражение неуверенности, которое она тут же спрятала за очередным саркастическим заявлением.

— Как остроумно! — воскликнула она, взглянув на сестру. Зита все это время казалась, на удивление, молчаливой, напоминая собой тень своей более стервозной копии. — Триш, ты не находишь?

— Нет, — не отрывая взгляда от стола, проговорила Зита, вызвав у остальных своим ответом задержку дыхания.

— Что значит «нет»? — Гита нахмурив брови, покосилась на сестру.

— Шей, может, ты уже заткнешься? Неужели тебе не надоело? — унылым тоном поинтересовалась Зита, повторно подвергнув всех риску стать жертвами гипоксии.

Охренеть! Да что с ней такое?

Народ одобрительно загудел, мы с Олли обменялись удивлёнными взглядами, а Гита ответила:

— Ты о чем? Что мне, по-твоему, должно надоесть? — и продолжила буравить сестру немигающим взглядом.

— Я не поеду с тобой в Бостон осенью, — ни к селу, ни к городу пробормотала Зита.

— Как это не поедешь? Да, что с тобой, Триш?! Очередной ПМС? — поморщилась другая Фернандес.

— Называй, как угодно, — невозмутимо ответила Зита, — но я с тобой ни в какой колледж не поеду! Меня достало быть твоей тенью! Я же даже шмотки не могу себе выбрать без твоего одобрения! — она с явным раздражением оттянула ворот своей розовой блузки без рукавов, — а сколько я выслушала от тебя за свою тату?! Я уже говорила с отцом вчера, он не против, чтобы я училась в Северо-Западном.

— Вот даже как? Значит, ты уже все решила за моей спиной? Хотела бы я посмотреть на то, как ты без меня справишься, — язвительно заявила Гита.

— Извини, но у тебя не будет такой возможности. Я больше не позволю тебе указывать, как и что мне делать! Я буду одеваться так, как я хочу, слушать то, что я люблю и встречаться с тем, кто мне нравится!