— Ну, поскольку ты от меня никогда не избавишься, то полагаю, это означает, что я обучу тебя родной речи в кратчайшие сроки.

— Можно, конечно, попробовать. — Она выпила еще немного сока и стала выглядеть чуточку бодрее.

— Уверен, к тому времени, как родится оливка, в тебе не останется ничего от янки.

Ее лицо засияло.

— Я поняла кое-что довольно таки любопытное.

— Что именно? – спросил я, заинтригованный, но счастливый от того, что видел ее более оживленной, чем она была на протяжении нескольких дней.

— Оливка будет называть меня мамой вместо мамочка или мам. – Она слегка сморщила носик. – Немного необычно… но думаю, я привыкну… и мне нравится, как это звучит (Примеч. пер. Mummy (в Англии), Mommy and Mom (в Америке) – разные произношения американских и английских слов, хотя смысл у слов один и тот же).

Я не мог удержаться от смеха.

— Ты будешь лучшей мамой оливки в истории человечества.

На миг ее лицо озарила улыбка, но она исчезла так же быстро, как и появилась.

— Не как моя мать, это точно.

В ее словах отчетливо прозвучали боль и страдания.

— Извини за мою бестактность.

Я покачал головой, не желая обливать грязью ее мать, но с трудом сдерживаясь от такого соблазна.

— Ты имеешь в виду ее бестактность.

— В том числе, — ответил я, не желая вдаваться в сложности взаимоотношений Брианны с ее матерью, но если она хотела это обсудить, то я, безусловно, мог высказать свое мнение. Я просто надеялся, что до этого не дойдет.

Она спасла меня, задав другой вопрос.

— А что насчёт твоей матери, Итан?

— Ну, я едва помню ее. Все мои воспоминания главным образом основаны на фотографиях. Мне кажется, что я могу вспомнить что-то о ней, но скорее всего я просто представляю себе те события, запечатленные на снимках, и рассказы, которыми со мной поделились папа и Ханна.

— Ты сказал, что сделал татуировку крыльев ангела на спине в память о своей маме.

Нет, я не хочу обсуждать это сейчас.

Я собирался перевести дыхание, но мне удалось сдержаться. Я прекрасно понимал, что в тот же миг оттолкну ее от себя. Брианна уже спрашивала меня о татуировке, и я знаю, что она хотела, чтобы я поделился с ней этой информацией сейчас, но я просто чувствовал, что еще не готов. Не здесь, в общественном транспорте при учете трагических обстоятельств. Это было не самое подходящее время, не самое подходящее место, чтобы раскрывать такие эмоции.

Именно тогда принесли лосось, который меня и спас.

Брианна продолжала пить свой сок и избегать еды, которая была не так плоха, если учитывать стоимость перелета.

— Вот.

Я предложил ей кусочек рыбы, подцепленный на вилку, решив, что если она не собиралась притрагиваться к еде, то я сам ее накормлю.

Она долго разглядывала предложенный кусочек, после чего открыла рот и приняла его. Она нарочно жевала медленно.

— Лосось — это здорово, но я хочу знать, почему крылья ангела напоминают тебе о твоей матери.

Так вот в какую игру мы будем играть, да? Эмоциональный шантаж в обмен на еду… Я предложил ей еще один кусочек рыбы.

Она продолжала поджимать губы.

— Почему именно эта татуировка, Итан?

Я сделал глубокий вдох.

— Крылья ангела, потому что я думаю о ней как об ангеле. Набить себе на спину крылья было весьма уместно.

— Это прекрасная идея.

Она улыбнулась.

Я предложил ей еще один кусочек лосося, который на этот раз она приняла без возражений.

— Какое имя было у твоей матери?

— Лорел.

— Очень красивое. Лорел. Лорел Блэкстоун... — повторила она.

— Согласен, — сказал я ей.

— Если оливка – это девочка, думаю, у нас есть для нее идеальное имя, да?

Я почувствовал, как дернулся мой кадык, когда я с трудом сглотнул. И это было не из-за съеденного лосося. Ее предложение значило для меня… нечто глубокое и очень личное.

— Ты бы назвала её так?

— Мне правда нравится имя Лорел, и если ты не против, то... да, конечно, — ответила она, её глаза стали чуть ярче, чем мгновение назад.

Я был ошеломлен, до предела покорен ее великодушием и готовностью преподнести мне такой щедрый подарок, особенно во время такого ужасного обрушившегося на нее горя.

— Я бы очень хотел назвать нашу девочку Лорел в память о моей маме, — честно признался я, после чего протянул ей маленький кусочек хлеба, оторванный от багета.

Она взяла кусок хлеба и медленно начала его жевать, не отрывая от меня своих глаз.

— Хорошо, значит решено, — сказала она тихо, задумчивым и довольно отрешенным голосом.

Я представил, о чем она могла задуматься, поэтому сам озвучил ее мысль.

— А если оливка – это мальчик?

— Да, да, да. — Она начала плакать. — Я хочу… назвать его Том-м-мас, — выдавила она, после чего дала волю слезам прямо над Атлантическим океаном, в салоне первого класса, на борту самолета 284 британских авиалиний, ночного рейса из Сан-Франциско в Лондонский Хитроу.

Я притянул ее к себе и поцеловал в макушку. Я обнимал Брианну, позволив ей сделать то, что она давно должна была сделать. Она тихо плакала, и никто даже не обратил на нас никакого внимания, но все-таки мне было больно наблюдать за тем, как она проходила через следующий шаг в этом весьма нормальном процессе.

Стюардесса — обладательница легкого ирландского акцента и бейджа с именем Дороти — была явно догадливой девушкой, она бросилась к нам предложить свою помощь. Я попросил ее забрать ужин и принести нам дополнительное одеяло. Дороти, похоже, поняла, что Брианна горевала, поэтому быстро убрала еду, потушила свет и накрыла нас еще одним одеялом. Она взяла дополнительную заботу о нас на оставшуюся часть полета, и я напомнил себе отблагодарить ее за столь искреннюю доброту, когда мы через несколько часов приземлимся в аэропорту.

Оставшуюся часть этого полета я прижимал мою девочку к себе, пока она не исчерпала запасы слез и не погрузилась в сон. Я тоже заснул, но не крепко. Мой разум не находил себе покоя. У меня было полно забот, и я мог только надеяться и молиться, что мой блеф, разыгранный с Оукли на панихиде, сработает. Я был готов выполнить все, что обещал, если кто-то навредит Брианне, понимая, что с этой минуты она будет под усиленной охраной.

Я не знал, кто был ответственен за убийства Монтроза и Филдинга. Я не знал, был ли Том Беннет частью этого беспредела и был ли он убит. Я не знал, кто послал идиотское текстовое сообщение на старый мобильник Брианны или кто звонил с угрозой о взрыве той ночью, когда мы были на мероприятии, посвященном Маллертону. Я не знал многого дерьма, в ответах на которое действительно нуждался.

Меня переполнял страх.

Беспредельный, ненормальный, сводящий меня с ума, парализовавший мою гребаную башку страх.


Глава 18


— Я проспала почти три дня к ряду, как только мы вернулись в Лондон. Я нуждалась в этом, да и возвращение к привычной обстановке очень помогло, — рассказывала я доктор Розуэлл. — Я начала научно-исследовательский проект, порученный мне университетом, а окружающие меня верные друзья помогают мне организовывать свадьбу.

— Что стало с ночными кошмарами, когда ты отказалась от лекарства? — спросила она.

— Они стали непостоянными. Как только я перестала принимать таблетки, они снова начали мне сниться, но сейчас, после случившегося — после смерти отца — они вновь прекратились. Как вы думаете, это потому, что сейчас мой разум наполнен куда более ужасающими вещами, придя на смену тому, что мне снилось раньше?

Доктор Розуэлл присмотрелась ко мне и спросила:

— Смерть твоего отца хуже того, что случилось с тобой, когда тебе было семнадцать?

Оу. Тяжелый вопрос. Прежде я об этом не задумывалась. Моим первым порывом было сказать, что, разумеется, смерть моего отца была хуже, но, если откровенно, я не думаю, что это так. Сейчас я была старше и могла взглянуть на вещи с иной точки зрения, нежели в то время, когда была подростком, кроме того, я пыталась покончить с собой из-за снятого на видео изнасилования. В данный момент меня даже мыслей таких не посещало. Я хотела жить. Хотела прожить свою жизнь с Итаном, в том числе заботиться о нашем ребенке. Других вариантов не существовало. Пока я сидела в кабинете доктора Розуэлл, на меня вдруг нашло озарение, лучики которого помогли мне понять, что я буду в порядке. Я пройду через это, и со временем в мою жизнь вернется радость.

Я покачала головой и честно ответила своему психотерапевту.

— Нет. Не хуже.

Она записала это своей бирюзовой авторучкой, которая, по-моему, была очень красивой.

— Спасибо, что помогли мне увидеть всё с такой ясностью, мне кажется, это со мной впервые, — сказала ей я.

— Можешь объяснить, что ты имеешь в виду, Брианна?

— Вот, что я думаю. — Я набираю полную грудь воздуха и выпаливаю на одном дыхании. — Я знаю, что мой отец любил меня, и знаю, что он был в курсе, как сильно я любила его. У нас были такие отношения, в которых мы всегда разделяли чувства друг друга, не испытывая никаких сожалений. Я убита тем, что наше время так внезапно оборвалось, но с этим ничего не поделать. Такова жизнь. Посмотрите на Итана, который потерял свою мать в возрасте четырех лет. У них не было времени, и он почти не помнит ее. У меня же был замечательный любящий отец почти двадцать пять лет.

Доктор Розуэлл одарила меня сияющей улыбкой.

— Я очень рада слышать это от тебя. Боюсь, ты взломала секретный код. Вскоре у меня не останется никаких предлогов, чтобы продолжать посылать тебе счета на оплату моих услуг.

— Э-э... нет, этого не произойдет, доктор Розуэлл. Вы застряли со мной на долгие годы. Только представьте себе все эти материнские переживания, с которыми мне предстоит столкнуться в ближайшее время.