– Ладно. Я наговорил лишнего, прости, – прошептал он мне на ухо. – Но я не мог не сказать. Извини. Не хотел на тебя давить. – Он хрипло усмехнулся. – Нет, хотел. Хотел! Хотел!

Мои руки, лежавшие на его плечах, задрожали. Невозможно было не дрожать, глядя в его глаза, смотрящие прямо на меня. Внутри все переворачивалось и сгорало от вспыхнувшего между нами огня.

– Ты хочешь, чтобы я подумала?

– А ты еще не подумала? – прикинувшись наивным ребенком, усмехнулся он.

– Не знаю.

– Я не умею говорить красиво, Даш, – сказал Ярик, помолчав. – Мне понадобилось много времени, чтобы стать сильнее. Я совершил много ошибок, главной из которых нет прощения. Я сделал тебе больно. И до сих пор не знаю, как все исправить. Но мое сердце мне подсказывает, что хочет биться только рядом с тобой.

– Яра! – позвал кто-то.

Парень нехотя обернулся. Появившийся в дверях Майк показывал на часы.

– Мне пора. – Ярослав улыбнулся и отпустил меня. – Ты потрясающе танцуешь, Дашка.

– У меня было время потренироваться, – грустно пошутила я, приводя в порядок волосы и неуклюже одергивая юбку.

– Увидимся! – Он то ли спросил, то ли обнадежил, прощаясь.

– Удачного выступления! – отозвалась я.

Заметив, что сотрудники все еще бросают на нас недоуменные взгляды, я сделала лицо, подобающее строгому руководителю, и прошла к зоне отдыха, где проверила расстановку столов. Щеки все еще пылали, сердце билось, точно безумное, а рядом все еще витал аромат его парфюма.

Да он теперь был везде! Повсюду: в моих волосах, на коже шеи и рук, на одежде, он заполнил легкие, каждую клеточку внутри меня.

Действительно, кого я обманывала? Я давно решила – хочу его, хочу чувствовать этот сумасшедший огонь и сгорать в нем дотла. Пусть будет больно, пусть опять ничего не получится, но я умру, если не попробую. И если не попробую – никогда не узнаю, был ли у нас шанс.

Я хочу! Хочу быть с Яриком. И неважно, что будет завтра. Умираю без него. Не могу дышать, все болит. Хочу лететь в эту пропасть и посмотреть, что ждет меня там.

Я. Его. Черт подери. Люблю.

* * *

Через пару часов клуб ожил. Диванчики заполнялись гостями, столы заставлялись закусками, клубился дым кальянов. Барную стойку облепили посетители-одиночки и небольшие компании.

В ВИП-ложах Тим приветствовал знакомых, внизу на танцполе становилось все оживленнее, а мне приходилось решать все новые и новые возникающие по ходу работы вопросы, то отдавая поручения охране, то подгоняя слишком медлительных молоденьких официанток.

Но все шло по плану. И было даже проще, чем при открытии ресторана. Я прогуливалась среди гостей, прислушиваясь и присматриваясь, не возникают ли какие-то конфликты или недовольство, здоровалась с теми, кого знала, и интересовалась, все ли у них хорошо.

Радовало, что в первый же вечер народа собралось столько, что яблоку негде было упасть. И, кажется, гостям нравилось происходящее – по крайней мере, я не заметила ни одного недовольного лица.

– Привет! – окликнула меня брюнетка с ярко накрашенными губами.

Это была Лола. Старинная подстилка – ой, пардон – подружка Тима. Самонареченная фаворитка Его Наглейшества Левицкого Великолепного, никак не желающая признавать, что ее наличие или отсутствие на его вечеринках никоим образом его не колышет.

– Привет! – отозвалась я, подходя ближе.

Последние годы мы держали нейтралитет: не дружили, не общались, но и не выказывали открытой неприязни друг к другу.

– Пашешь? – ухмыльнулась она, облокачиваясь на перила.

– Работаю.

– А мы отдыхаем. – Девушка кивнула на сидящих за столиком и по очереди присасывающихся к кальяну подружек.

– Замечательно, – попыталась улыбнуться я, но ничего не вышло. – Если что-то понадобится, обращайся.

И поспешила отойти, но Лола вдруг схватила меня за локоть.

– Это, Тим сказал, – перекатывая шарик жвачки, проговорила она, – что у вас «Дайверсы» выступают сегодня, да?

– Да, – кивнула я, – афиша висит при входе.

– Он, это, – улыбнулась она, – сказал, что ты можешь провести меня в гримерку. Правда?

– Он так сказал? – нахмурилась я.

Лола закатила глаза.

– Да. Сказал, типа ты знаешь их. И можешь познакомить меня. – Она накрутила локон на палец. – Там мальчик один мне нравится, темненький такой.

– А как же Тим?

Девушка подошла вплотную и прошептала:

– Ты же знаешь Тима: он шевелит все, что шевелится. А тут верняк. – Она посмотрела на меня и подмигнула: – Не один, так второй. Музыканты же любвеобильные. Если удастся зацепиться за кого-то из них, буду у тебя в долгу.

– Я не знаю… Вообще-то, мне нельзя проводить туда никого.

– Брось! Скажешь, что я их лютая поклонница. Ну? Проведешь?

Я ей что, сводница? Или сутенерша?

– Посмотрим, – ответила коротко и развернулась, чтобы уйти.

Но она снова не дала мне этого сделать.

– Эй, Колбаса! – возмутилась Лола, обогнав меня.

– Меня зовут Даша, – напомнила я ей, едва не теряя контроль над собой.

– Да, Даш, прости! – отмахнулась она. – Так как? После выступления. Договорились? Просто автограф, о’кей? Не заинтересуются, тогда ничего страшного. Дай мне шансик, а?

– Хорошо! – выдохнула я.

34

Ярослав

Наверное, я бы никогда не признался, что не отношусь серьезно к выступлениям в клубах. Да, это неплохие деньги, да, иногда на такие концерты собираются настоящие поклонники твоего творчества, но по большей части в зале обычно находится несколько сотен пьяных или обкурившихся молодых людей, жаждущих попрыгать, поорать под громкую музыку или вовсе не замечающих происходящего на сцене и полностью поглощенных самолюбованием или едой.

Но сегодняшний вечер был особенным. От нас зависело, как покажет себя это заведение, на какой уровень оно выйдет. И пусть мне абсолютно наплевать на Тима и его репутацию, но я видел, как Даша переживает, сколько сил и энергии она вложила в это дело, как ей важно видеть результат своих трудов. Для нее я готов был на все, что угодно.

– Привет, котятки! – промурлыкала Леся в микрофон и, дождавшись ответной реакции, спросила: – Ну что, а теперь зажжем?

– Да-а-а! – проревела толпа.

И пространство над головами собравшихся зажглось огоньками экранов мобильных телефонов. Наше выступление снимал каждый кому не лень. Двадцать первый век – никто не смотрит музыкантам в лицо, мы уже привыкли.

– Тогда поехали!

Мне хотелось отыскать глазами Дашу, но в полутьме зала сделать это непросто, к тому же пора было вступать со своей партией.

– Эксклюзив для гостей клуба Idol, объявила Леся, – премьера песни!

Кто-то завизжал, кто-то одобрительно захлопал.

Наша солистка показала взмахом руки, чтобы ее поддержали еще сильнее, и толпа взорвалась криками. Леся облизнула губы и улыбнулась. Она выглядела эффектно в низко посаженных черных шортах, из-под которых выглядывали ее знаменитые татухи в виде черепов, в короткой истерзанной майке, почти не прикрывающей белья, и с черными обрезанными на пальцах перчатками.

Это была та самая мелодия, что не давала мне покоя годами. Я дотронулся до клавиш, закрыл глаза и почувствовал покалывание в кончиках пальцев. Поехали! Перед глазами снова встал образ Даши: светлая кожа, искрящаяся в лучах золотого солнца, ветер в непослушных светлых волосах, яркая улыбка на самом красивом в мире лице.

Па-па-па-па-а-ам.

Мы идем по набережной. Дашка словно парит над асфальтом. Смеется над чем-то. А я медленно вдыхаю ее запах. Такой родной, любимый, что колет сердце. Я еще не понимаю, что со мной, а сердце знает – она та самая. Я чувствую ее, она – моя музыка… Ее голос проникает в каждую клеточку моего тела, заставляет сердце биться быстрее и… замирать. От волнения, от боли и от восхищения.

Руки порхают по клавишам, а Лесин голос озвучивает мои мысли в хриплом надрыве:

Вскипает кровь, бегу по инерции,

Земли не чувствую ногами.

Я несу ее в своем сердце

Любовь, распятую годами.

Я не открываю глаз. Я знаю эту мелодию движениями, звуками и каждой нотой, отдающейся в груди. Звучат барабаны, поет гитара, умело вплетаясь в звуки синтезатора, моя майка пропитывается жаркими капельками пота, которые только что были лишь волнующими мурашками. Мне хорошо, потому что я снова слышу песню сердца.

Несу и верю в этот крест —

Тебя судьба мне подарила.

Из тысяч сломанных мгновений

В твоих глазах любовь светила.

Леся выкладывается на полную. Звучат только музыка и ее голос. Она заводит зал, заставляя его откликаться. Она вводит присутствующих в состояние эйфории.

Болят в разлуке крыльев шрамы,

Перешагну обид границы.

Не высоко, но с тобой рядом,

Летаю я раненой птицей!

Я играю все быстрее и быстрее, ударяю по клавишам, вкладывая в каждый аккорд свою боль. Я – это моя музыка. Даша – моя мелодия. Мы – единое целое.

Крылья ласточки —

Хрупкие, сильные!

Небеса огромные,

Дороги пыльные.

Пусть болят раны старые,

Моя любовь – это птица,

Все равно прилечу к тебе —

И все возвратится!

Все возвратится!

Гитара взвывает последним аккордом. Он звучит как мольба. Вторит повисшей высокой ноте, спетой Лесей.

Тишина. Все замерли. Мои руки дрожат, капельки пота рисуют дорожки на коже, я слушаю, как Леся дышит в микрофон, высоко вздымая грудь, и… пространство разрывают барабаны! Я снова ударяю по клавишам, парни рвут струны, а над нашими головами вторит голос:

Любовь – это птица!

Любовь – это птица-а-а-а!

Самая сложная часть. Но я играю ее нервами, душой. Я проживал эту песню все эти годы. Она должна услышать ее!