Лифт остановился на нужном этаже, мы все еще смеялись, толкая друг друга.

– Ух ты! – Я увидела широченный коридор с высокими потолками, расходящийся в обе стороны от лифта.

– Нам сюда! – Ярик потянул меня за руку.

– Добрый вечер! – приветствовал нас из-за стойки консьерж.

– Здрасьте, – кивнула я растерянно.

– Идем, – махнув сотруднику, Ярик потянул меня за собой.

Он отворил ключом дверь, и я замерла. Меня поразила подсветка просторного помещения. А когда щелкнул выключатель и в квартире зажегся свет, я поняла, что это были огни ночного города.

– Выключи! – попросила я, на ходу сбрасывая туфли.

Комната погрузилась в темноту, а я приблизилась к окну. Или к стене. Или как это назвать, если вместо окон в помещении от потолка до пола стеклянная стена?

И застыла возле стекла, любуясь извилистыми лентами дорог, яркими всполохами витрин, сотнями тысяч маленьких огоньков – окон в домах – и гладким серым полотном реки, криво прорезающей город.

– Красиво, да?

– Необыкновенно!

Ярик встал позади меня так близко, что я ощущала запах парфюма на его коже и почти чувствовала кожей его прикосновение. Если бы я чуть-чуть отклонилась назад, то оказалась бы у него в объятиях. Можно, конечно, сделать вид, что падаю…

– У тебя нет комнат? – спросила я, оглядываясь по сторонам.

Одно единое пространство, минимум мебели и… рояль.

Рояль?!

– А зачем они мне? – усмехнулся Ярик.

Но я уже направлялась к инструменту.

– Какой красивый!

Зажегся свет, и я с волнением провела кончиками пальцев по гладкой поверхности. Белый рояль, большой, но изящный. Как большая белая птица.

– Это моя ласточка. Открой клап, не бойся.

Присев на специальный стул, я аккуратно приподняла крышку над клавишами.

Ярик подошел сзади и наклонился, почти касаясь моей спины.

– Попробуй, услышишь, как она звучит.

– Она? – спросила я.

– Да.

Он взял мои руки и положил на клавиши. Что-то тихо зазвенело в тишине: то ли капля росы соскользнула с сонного цветка, то ли ветер колыхнул ветку сосны в вышине. Ровный звук, высокий и при этом очень нежный. Женственный!

Ярик провел еще по нескольким клавишам моими пальцами. И снова эта магия: весенняя капель, звон колокольчика, писк мелких птенцов из гнезда, пение соловья. Едва звуки прекратились, я очнулась ото сна, возвращаясь в звенящую тишину квартиры.

Раз! И снова тихое волшебство. Динь – журчит ручеек. Дон – майский гром. Ди-и-нь – ветер играет с листвой. И динь-динь – чирикают вернувшиеся из теплых краев пернатые.

– Невероятно! – Я почувствовала, что мои ладони вспотели.

– В этом рояле живет женская душа, – сказал Ярослав, отпуская мои руки, – поэтому я назвал его Ласточкой – в честь тебя. На такой высоте только ласточки и поют.

Я посмотрела на него, пытаясь отыскать признаки сумасшествия, но ничего не увидела. Он и правда скучал по мне все эти годы.

– У нее интересная история и хорошая «родословная». Но важно не это. Мне подарил его маленький мальчик, отец которого очень хотел видеть его успешным пианистом. – Ярик погладил корпус рояля. – Только он не был одержим, как мой отец, и не заставлял его играть зубодробительную Первую сонату Шостаковича. Просто делал все для того, чтобы мечты его сына становились реальностью.

– Так почему мальчик сделал тебе такой подарок? – спросила я, вставая. – Разве ему самому не нужен этот замечательный инструмент с историей?

На лицо Ярослава как будто упала тень.

– Он сам так захотел, и его отец одобрил его желание. Дело в том, что два последних года я занимался с мальчиком у него дома. Давал уроки. Парнишка не мог посещать музыкальную школу. Ему всего десять, а он умирает от рака, представляешь? – Ярик стиснул зубы и мотнул головой. – Никто не хотел заниматься с ним, потому что это, видите ли, «угнетает». И никто не хотел вкладываться в ученика, который не вырастет и никогда не оправдает надежд родителей и педагогов. Но ему нравится музыка и становится легче после занятий. Это для меня самое главное.

– Ты… очень привык к нему?

В глазах Ярика блеснули слезы.

– Очень. Но такова жизнь… Когда-нибудь мне с ним придется попрощаться.

– Тебе нужно обработать рану, – хрипло произнесла я, – неси аптечку.

37

На ткани возле ворота его футболки краснели пятна крови.

– Снимай! – велела я, смачивая ватный диск.

Ярик послушался. Стащил футболку и сел на стул напротив меня.

– Придется немного потерпеть, – предупредила я, подступая ближе.

Он сидел на стуле, смущая меня своим телом: широкие плечи, крепкие мышцы, стальной пресс, к которому мне отчаянно хотелось прикоснуться.

– Готов?

– Да, – отозвался он, подставляя мне рану.

Мне пришлось сглотнуть, чтобы вернуть себе способность разговаривать. С дрожащими коленками было сложнее: тело буквально звенело от напряжения.

– Щека опухла, – сообщила я, нежно промокая ваткой раны. – Я не специалист, но бровь вроде можно не зашивать. Рана затянулась и больше не кровоточит.

Я задела краешек рассечения, и Ярик вскрикнул.

– Прости!

– Ничего, до свадьбы заживет.

Я улыбнулась. Эти слова, которыми обычно уговаривают не плакать маленьких детей, теперь звучали совсем по-другому. Отчего вдруг?

– Покажи руки.

Ярослав послушно вытянул их ладонями вверх.

– Переверни!

Он показал сбитые костяшки пальцев, и мне ничего не осталось, кроме как покачать головой.

– Обещай, что больше не полезешь в драку, – попросила я, обрабатывая его руку.

– Если надо будет, полезу.

Я улыбнулась:

– А ты упрямый.

– Тебе небезопасно оставаться в клубе, – тихо сказал Ярик.

– Не переживай, я не маленькая. Тим разберется с этим подонком, и он больше не появится даже на пороге. Надо будет – усилю охрану…

– Я не хочу переживать за тебя. – Он перехватил мою руку. Вторая его рука легла на мое бедро.

– Тебе не придется, обещаю, – глухо произнесла я, проваливаясь в бездну от его прикосновений.

– Не пущу тебя туда! – Ярик посмотрел мне в лицо.

– Я могу поторговаться? – попыталась усмехнуться я.

– Вряд ли!

Я чувствовала его дыхание даже через ткань одежды.

– Думаешь…

Но парень не дал договорить. Встал и притянул меня к себе.

Нет. Он не целовал, а просто прижимал к себе, глядя прямо в глаза и тяжело дыша. Будто ждал разрешения или ответов на какие-то вопросы. А я не понимала: а чего мы раньше-то ждали? Почему людям нужно все усложнять?

– Даша, я…

– Молчи!

У каждого должен быть второй шанс. Вот третий – нет. А второй – обязательно. Особенно если есть за что бороться и что сохранять. И если прощать, то только по-настоящему: больше не вспоминать обид, начать с чистого листа. Выдохнуть всю боль и вдохнуть новую счастливую жизнь.

Мы потеряли слишком много времени, и нам требовалось его срочно наверстать.

– Молчи! – повторила я и поцеловала его со всей страстью и нежностью, копившейся годами. Отбросила ненужные смущение и робость, оставив только желание и любовь. Как бы я ни злилась, какие бы обиды ни таила, я продолжала его любить. Всегда.

И теперь я была готова и хотела лишь одного – подарить ему себя.

Руки Ярослава путались в моих волосах, он притянул меня, и я почувствовала, что сердце переворачивается у меня в груди. Его пальцы заскользили по моей спине, остановились на талии и двинулись ниже. Мое тело взрывалось от ощущений.

Я никогда не чувствовала ничего подобного прежде. Все поцелуи, случавшиеся с другими, были пустыми, неправильными и ничего не значили. Ярослав словно возвращал мне то, что недодал когда-то. Я чувствовала, что сейчас меня любят, а не просто хотят – так трепетно он касался меня, так неистово целовал.

Мы еле добрались до кровати, охваченные жаждой большего. Непрерывно целуясь, повалились на постель. Мои руки блуждали по его телу, царапали ткань его джинсов в нетерпении. Ярик помог мне – расстегнул их. Я дернула джинсы вниз. Счет – два: ноль. В его пользу.

Ярик ненадолго остановился, словно спрашивая у меня, не передумала ли. Наклонился, провел кончиком языка по моей нижней губе, и мои губы подались навстречу, открываясь для него. Нет, я не передумала. Я хочу этого слишком давно.

Ярик медленно, будто дразня, провел языком по моим губам, проникая глубже. И я за мгновения пережила целую гамму чувств, о которых до этого не имела представления: взрыв, полет, невесомость, волны мурашек по всему телу и треск электричества, от которого живот налился тяжестью и теплом.

Оторвавшись от моих губ, Ярик начал спускаться ниже, он скользил губами по шее, касался ямочек возле ключиц, нежно ласкал грудь, одновременно расстегивая пальцами блузку. Внутри меня все готово было воспламениться.

Мне стало немного страшно от собственных ощущений, но не настолько, чтобы все остановить. Я желала большего. Выгнула спину, отдаваясь его ласкам, запрокинула голову и застонала.

Уступив его сильным рукам, на пол отправились блузка и юбка. Я сходила с ума от его горячих и таких нежных поцелуев, которые он щедро рассыпал по моему телу. Мне не хотелось, чтобы все это когда-нибудь закончилось. Меня буквально трясло от желания почувствовать его всего.

Непослушными пальцами я помогла ему избавить меня от белья и, притянув к себе, поцеловала. Почувствовала, как кружится голова от происходящего, и постаралась расслабиться. Получалось плохо. Мне хотелось целовать его вечность, но мое тело дрожало в предчувствии чего-то большего.

Ярослав замер надо мной, глядя прямо в глаза. Будто попытался отыскать сомнение в моем лице, но его не было. Он не понимал, отчего я вздрагивала от каждого прикосновения и почему так испуганно сжалась, почувствовав, что он уже готов.

Тогда я медленно выдохнула, смущенно закрыла ладонями глаза и тихо прошептала ответ на его немой вопрос.