— Спасибо.

— Да ладно. Бывает, — всегда спокойный голос Айка. В третий раз — все. Я отправилась в страну своих нелегких сновидений.


— Приперлась, блядища! — сухонькая старушка открыла мне дверь. Чистенькая такая. Пахнет стиральным порошком. А рот, как выгребная яма. Только матом разговаривает.

— Здравствуйте, Елена Павловна, — улыбаюсь я.

Короткий коридор, заставленный всяким барахлом. Велосипед прикован к стене. Древний, как все здесь. Какие-то тазы и непонятного назначения штуки. В высотах четырехметрового потолка теряется мутная лампочка. Пыль с нее стирали еще до Великой войны. Открываю когда-то белую дверь. В комнате светло и чисто. Деревянная, настоящая мебель довоенных времен. Книги везде. В застекленных полках шведского происхождения. До потолка. На подставке для знаменитых слоников над спинкой дивана. Из-за имперски просторного письменного стола поднимается тощий длинный парень в очках. Мишка Гринберг. Мой сосед снизу. Будущий академик в четвертом поколении. Он занимается со мной физикой и математикой. Я за это занимаюсь с ним сексом. Преподаватель он отличный. Так ведь и я не пальцем делана.

Сначала, ясное дело, секс. Физика тела. Тренировка мозгов — после.

— Привет. Сегодня вторник, — сообщает он мне, накрывая чистой простыней старое продавленное сиденье узкого, коротковатого дивана. В высокие тумбы по его краям, с балясинами и зеркальными дверками мы регулярно стучимся то макушками, то пятками. Старуха слушает за дверью и считает. Наверняка.

— Ну и что? — я делаю вид, что не понимаю. Медленно расстегиваю пуговки на бежевой блузке. Такая игра.

— У нас договор, Лола. По вторникам минет. Среда и четверг — обычный секс, но не короче тридцати минут. Дополнительные занятия — по желанию обеих сторон. Давай, я сам, — он притягивает меня к себе ближе. Начинает целовать и раздевать одновременно. Садится на диван, широко раздвигая ноги, и опускает меня за плечи перед собой на колени. Торжественно, словно в рыцари посвящает. Обязательно голую. Пол чистый, ничего не колется в мои коленки. Делаю все, что положено. Это не трудно вовсе. Член у него тонкий, как карандаш. Не буквально, но сравнение само напрашивается. В мозги, видать, все пошло. Гляжу, как носятся его глаза под сжатыми веками. Что он там себе воображает? Губы распустились. Задышал. Сейчас кончит. В моем рту он делает это быстрее всего. Алес. Выплевываю сперму в цветочный горшок. Фикус в нем огромный, как африканский баобаб. Заслоняет кожаными листьями весеннее солнце в высоких окнах эркера. Белковая подкормка раз в неделю явно идет растению на пользу.

— А ты? — спрашивает Мишка. Не спешит натягивать трусы. Его небогатое хозяйство спит праведным сном, укрытое краем простыни.

— Обойдусь, — машу я нежно лапкой.

— Может быть, после занятий? — не слишком уверенно предлагает мой честный учитель. Я уже одета. Собираюсь пойти вымыть руки, лицо и выслушать коммент от милейшей Елены Павловны.

— У меня полно планов на вечер. Не парься. Давай работать.

— Что я буду делать, когда ты поступишь в политех? — вздыхает Миша наполовину притворно, на вторую половину грустно.

— Женишься, наконец! — смеюсь. Выхожу из комнаты и сразу нарываюсь на свистящий звук.

Блядищщща!

Хороший сон. Вспомнить будущего академика Мишку — добрая примета для меня.

Глава 19. Айк

— Кто же тебя так отпиздил? — спросил меня ребенок.

— Кир, мы же договорились. Никакого мата, — я уже смотрела на белый свет обоими глазами. Выйти на улицу пока не могла. Даже в солнцезащитных очках. Фингалы ушли в желтое по щекам вниз. Синяки ныли на всякое движение, таблетки хоть как-то помогали.

— Я другого, такого же хорошего, слова не знаю, — заявил твердо Кирюша.

— Гав! — громко высказалась собачка Пепа с его колен. Поддерживала. Черные круглые глазки. Быстрый язычок мазнул любимого хозяина в уверенный нос. Подлиза.

— У меня тот же вопрос. Не хочешь говорить, не надо. Если эта черная бэха снова появится на нашей площади… — начал Давид и не закончил. Взгляд старшего брата поймал.

— Собирайся. Надо рентген сделать. Не в поликлинику, не страдай. К частнику поедем. Я договорился, — сказал Айк и отправился к своему драгоценному кабриолету. Крышу нужно поднять, что бы соседей не радовать сине-желтой мной. Два дня сижу в гостинице безвылазно.

— Кристина шлет тебе привет. Я сказал ей, что ты простудилась и поэтому не приехала навестить. Мне очень жалко тебя, дорогая. Очень хочется убить твоего друга, который с тобой такое сделал. Но у меня два брата и ресторан. Больная тетя и красивая девушка с ребенком. Поэтому, очень сильно тебя прошу, дорогая. Сделай, пожалуйста, так, что бы уважаемый Самвел Баграмян больше не появлялся здесь. Ты же не хочешь, что бы мой младший брат сел в тюрьму далеко и надолго за то, что слишком любит одну девушку. Которая очень любит богатых садистов. И богатых знаменитых хирургов. И не любит бедных, добрых армян, — ровным голосом говорил Айк, ведя аккуратно машину в узких поворотах городка. Вперед смотрел. Стыд и горечь. Я заплакала на заднем сиденье. Впервые, после того, как уехал Саша. Двое суток назад.

Айк остановил кабриолет возле розового домика с надписью «Стоматология». Сидел и ждал, когда я успокоюсь.

— Не плачь, дорогая. Сейчас доктор Фрунзик посмотрит тебя. Все мы к нему ходим, если надо. Он все лечит, даже огнестрел зашивает. Он, конечно, не мировое светило, как наш драгоценный сосед, но опыта у него не меньше. А может в чем-то и побольше. Уважаемый Георгий Аркадьевич в любимую Европу подался вместе со своей белобрысой немкой.

Когда вернется, только черт один знает. Так что, пойдем показывать твое красивое лицо бедному армянскому врачу. Не плачь. Морщинки заведутся, — парень улыбнулся и стер пальцем воду с моей щеки.


— Вай, вай, — круглый доктор обошел меня кругом. Его крупный национальный нос едва доходил мне до плеча. Принюхивался очевидно. — Это твоя девушка?

— Да, — мгновенно ответил Айк. Я промолчала. Знает, наверное, мой друг, что надо говорить.

— Это ты с ней сделал? — доктор усадил меня на стул. Сам сел напротив, вывинтив ножку круглого табурета до упора вверх.

— Давай без лишних вопросов, дядя Фрунзе, — хмуро сказал Айк. Из смотровой не вышел. Может быть, охраняет? Старый, добрый запашок мужского интереса тянулся от доктора ко мне. Ни с чем не перепутаешь.

Яркий свет. Большая стоматологическая линза на манипуле.

— Вай, вай, кто же это сделал с тобой, детка? — словно напевал доктор. Обшаривая мое лицо и шею через увеличительное стекло.

Рентген. Темнота процедурной. Доктор надевает на меня защиту. Словно случайно провел горячей рукой по заду.

— Замри, — и снова. — Вай, вай, кто же сделал это с тобой, детка? Все в порядке с костями. Все хорошо, красавица. Просто прекрасно, — припевает и смотрит снимок на мониторе.

— Больше нигде не болит, дорогая? — ласково спрашивает доктор. Водит черным глазом по мне. Хочет поглядеть, как там у меня под сарафаном? Ничего полечить не нужно?

Потом оборачивается и мягкой скороговоркой на родном языке что-то говорит Айку. Я не понимаю. Дядя Фрунзе улыбается снова ласково и показывает большой палец вверх. Я улыбаюсь в ответ. Разбитая губа лопается, и кровь течет с подбородка на потертый линолеум пола.

— Вай, вай, бедная моя девочка, — вместо ваты он вытирает кровь с моей губы шершавым пальцем. Что это? Я в легком шоке. Доктор смеется и моет руки в раковине. Что-то еще весело говорит Айку по-армянски.

— Спасибо, Фрунзик, — резковато отвечает тот. Кладет на стол бумажку в пять тысяч и выводит меня за руку на волю. Не дешево берет за осмотр бедный армянский доктор.

— Зачем ты сказал ему, что я твоя девушка? — спросила в машине. Настроение, вопреки всему, наладилось.

— Знаешь, что он сказал мне, когда смотрел тебя? — глядя строго вперед, спокойным голосом проговорил парень.

— Нет, — я невольно улыбнулась. Примерно догадывалась.

— Он сказал: поделись, Айк-брат. Еще сказал: давай ширну ее по-тихому и отдеру куда захочу, она и не вспомнит, что да кто. Тогда за рентген можно не платить.

Я замерла. Не угадала. Совсем.

— Почему не согласился? — тихо спросила. Пять тысяч — деньги реальные для делового хозяина караоке.

Айк впервые посмотрел мне прямо в глаза:

— Жалко, — улыбнулся и подмигнул. Кабриолет выруливал на знакомую площадь.

Я судорожно выдохнула, моментом припомнив жирного, потного дядю Фрунзика:

— Спасибо.

Здесь мне расплачиваться придется? Или проскочу?


Синяки синяками, а работа не ждет. Наутро я уже тащила повседневные дела, спрятав лицо за огромными, стрекозино-синими стеклами очков. Постояльцы изумлялись в первый миг, потом забывали мгновенно, интересуясь только собственными желаниями. Постельное белье, уборка, кухня, тарелки-чашки-ложки. Общение с операторами сайтов на предмет свободных мест. Улыбки, заверения в хорошей погоде. Мои губы больше не кровили. Зажили. О других неприятностях времени думать не оставалось. Ждала подспудно, когда наступит вечер и долгожданная свобода. Море манило меня. Хотя бы на закате.

— Лолка, привет! — родная мама Кирюши стояла рядом с моими шортами и майкой, брошенными небрежно на гальке пляжа. Я вырвалась к любимой воде поздним вечером. Собачка Пепа оглушительно лаяла, охраняя мою небогатую собственность. Лариса неуверенно тыкала в ее сторону ногой в босоножке на высоченном толстом каблуке. Пепа откровенно скалилась, но кусаться, пока не лезла. Вся была размером с пресловутую обувь.

— Привет, — кивнула я, поднимая полотенце с плоских шлепанцев на земле.

Лариса вместе с каблуками едва доходила ростом мне до уха. Яркое платье в красных мясистых розах делало ее крепкое тело еще плотнее. Заметнее.