— Ты спишь? — Чез подобрался ко мне близко. Запах сандала и молочного шоколада. Сладкоежка.

— Нет, — я видела сквозь зеркала очков, как он смотрит на мой живот. Губы облизнул. Пересыхают, видно. — Я не пойду сегодня с вами. Я работаю.

— Уволься. Нанимаю тебя няней. Будешь жить с нами в люксе. Сэкономишь на жилье и заработаешь, — Катя все знала о том, как лучше для всех. Как иные быстро принимают решения.

— Спасибо. Но я не могу. Дядя Гриша…

— Переживет без тебя этот вечер старый алкоголик! — Катерина была несокрушима в своем материнском эгоизме. — Нам ты нужнее! А вдруг снова пожар или потоп? Кто спасет моих детей?!


Наша компания долго ехала в такси. Полтора часа, не меньше. Увидев за стеклом машины проплывающие мимо колонны и фронтоны, чуть не застонала в голос от досады. Автомобиль приземлился и встал, как пень, качнув всех синхронно вперед. Тот самый дворец культуры, где я так мило провела время две недели назад. Теперь я входила сюда с парадного крыльца. Благопристойное общество гостей. Штаны и платья в пол. Мне досталось синее.


Я снова застукала Наташу с дымящейся сигаретой в руке рядом с официантом позади дома. Сама пришла сюда за тем же самым. На этот раз она не спешила прятаться.

— Если я не заложила тебя в прошлый раз, то ты решила, что теперь все можно? — спросила я делано-равнодушно.

Официант оглянулся, и я его узнала. А он меня. Глядел на мою фигуру внутри длинного платья цвета электрик с удивлением. Словно я с маскарада сбежала.

— Привет, — откровенно рад встрече. — Не танцуешь больше?

Тыкает и не спешит признавать во мне гостью дома. Намекает на артистическое прошлое.

— Нет. Пою. Наталья иди к маме, — я тоже хотела уйти.

— Кот вышел из больнички. Передать ему привет? — парнишка ласково ухмылялся. Видел мои застольные подвиги с рыжими жонглерами в прошлую субботу. Таскал нам водку и пил сам рядом. Царапина на моей щеке зажила.

— Передай. Скажи, что в следующий раз мой папик уложит его на кладбище.

Я ровной походкой двинула на хозяйскую половину особняка. Руки тряслись.

— Здесь не курят, — услышала я в спину. Гуров. И этот здесь, Как не уходила.

Я медленно обернулась. Затянулась сигаретой так, словно она была последней трубкой мира. Очень надеялась, что выгляжу независимо.

— Каждый раз, когда я вижу вас, Лола, вы меня удивляете. Здравствуйте, — он протянул мне руку. Смотрел в глаза серо. Что это?

— Добрый вечер, — я вложила пальцы в сухую ладонь. Гуров не спеша поднес мою руку к губам. Ого! Перезагрузка?

— Красивое платье. Вам очень идет, — он еще не отпустил мои пальцы. И держался строго своего всегдашнего «вы».

— Спасибо. Если позволите. Я вернусь к своим друзьям, — я высвободилась и пошла к большой, яркой и шумной компании, центром которой были душка-викарий и хозяйка дома. Встала позади. Гуров остановился рядом.

— Лола, я бы хотел… — начал он говорить и не успел.

— О, Лев Иванович, идите сюда! — хозяйка с властно-уважительной простотой, как умеют только очень состоятельные люди, пригласила генерала в центр. Тот неожиданно нашел мою руку и, взяв под локоть, повел рядом с собой.

— Прелестная у вас спутница, Лев Иванович, — улыбнулась дама, похвалив меня, как булавку на галстуке. Быстрый женский взгляд щупом от макушки до каблуков. Нет. Фейс-контроль я не прошла. — Рассудите нас, сделайте милость. Как, по-вашему, кинуться в огонь, спасая чужую жизнь, это благородный поступок или безответственное безрассудство? — если бы могла, она взглядом захлопнула бы меня в кладовке. К швабрам и пылесосам. Улыбалась поверх досады отлично сделанным лицом. Что-то явно сдвинулось в композиции ее вечера. Не в ту сторону.

— Все зависит от результата. Если спасение удалось, то это, без сомнения, благородный поступок. Если все умерли, то тогда это сплошные неприятности, из которых мучительная смерть в огне — самая легкая, — улыбнулся Гуров тонкими губами. Черный юмор, ну надо же.

— Или грудь в крестах, или голова в кустах. Я правильно говорю? — влез в разговор Честер. Похоже, он один среди сегодняшних гостей был в теме пожаров и спасений.

— Говорите вы правильно. Но не очень к месту, простите, — хозяйка обернулась от генерала к викарию. Выпустила нежность из черных глаз. Чез хлопал пушистыми ресницами с обезоруживающей прямотой.

— Спасти ребенка из горящего дома — подвиг самый настоящий. В любом обществе и стране такие люди называются героями, — высказался викарий, с любопытством разглядывая нашу с генералом парочку. — Разве у вас это не так?

— Конечно, так, преподобный Честер, — проворковала хозяйка праздника, просовывая ладошку ему под руку. — Но разве не правильнее было бы дождаться специалистов?

— Стоять и ждать, пока ребенка накроет горящим потолком? Я ведь сам там был и растерялся. Как и все. В том числе и охрана, которая обязана следить за порядком. Тоже решил, что тушить пожар должны специалисты, как вы их назвали. И только один человек подумал о маленьком мальчике внутри. Юная девушка. Рискнула жизнью своей и спасла ребенка. О чем тут теперь рассуждать? Дело сделано и, слава тебе, Господи, все живы, — Честер улыбнулся широко и искренне, как немногие умеют здесь.

— Вы говорите о пожаре на детском празднике в среду? Мне докладывали. Случай действительно редкий по своей отваге и исключительному везению. Безумству храбрых поем мы славу, — снисходительно рассмеялся Гуров, слегка проведя пальцами по моей руке на своем локте. Я мечтала провалиться сквозь землю или хотя бы слинять в туалет.

— Да! Как это верно, генерал, — сразу поменяла направление дама, цепко держа в наманекюренных лапках локоть английского святого отца. — Как прекрасно вы сказали! Безумству храбрых…

— Увы. Это не я. Но сказано неплохо, признаю, — генерал небрежно разрешил древнему классику помочь с цитатой.

— Да, прекрасно сказано. Жаль, что имени отважной спасительницы мы не знаем. Поистине, такой благородный поступок достоин наказания, — хрипловато- интимно рассмеялась хозяйка в лицо викария.

Я впилась в лицо добряка Чеза огромными глазами. Заткнись! Он сморгнул. И чуть улыбнулся синим взглядом. Неужели дошло? Кивнул.

— Господь видит. Остальное не так важно, — отделался подходящей случаю фразой. — Почему наказания?

— Это шутка, милый отец Честер. Пора к столу! Прошу вас, господа.

— Все-таки, вы странно шутите здесь, — заметил негромко британец. Поглядывал, как Гуров, светски беседуя с хозяйкой, ведет меня к центральной точке местного гостеприимства. Тот держал за руку крепко. Хоть дерись.


Катя сделала большие глаза, когда я проходила мимо нее и детей к главному столу. Я дернулась в ее сторону. Гуров сжал теснее мои пальцы на своей согнутой руке. Катерина незаметно показала открытую ладонь. Все нормально, мол, давай, давай.

Давай? Я ныла сама с собой всю эту неделю. Я угробила дружбу с двумя отличными парнями, парясь над выходкой этого самодовольного, все знающего про жизнь придурка! Я совсем не тот человек? Ты ошибся, Гуров? Ну-ну.

— Присаживайтесь, Лев Иванович. Познакомьте нас со своей спутницей, — радушная хозяйка широко провела рукой над главным в этой пафосной вечеринке столом. Ешьте, дорогие гости, тут все свежее.

— Моя старая подруга Лола, — пошутил веселый сегодня генерал. Отодвинул для меня стул, обогнав лакея.

— Мне нужно в дамскую комнату, — объявила я, не стесняясь, и ушла. Возвращаться к их крокодильским улыбкам и деликатесам не собиралась. Хватит с меня генеральских закидонов.


Наташка целовалась с тем самым официантом. Он притер ее к стене узкого коридора между господской половиной дома и службами. Я громко хлопнула дверью туалета. Он отскочил.

— Краев не видишь, малый! Ей только двенадцать. Присесть охота? — прошипела я. Нифига мне не мерещится. Так и есть. Что-то происходит с девчонкой. Что-то очень знакомое.

— Я тут не причем. Она сама, — бормотал испугано парень. Отодвинулся в самый конец прохода.

— Ноги делай быстро, пока я добрая. Или…

— Все-все, — он исчез.

— Почему ты все время лезешь? Отвали от меня! — громко, не стесняясь орала Наталья. Публики ей явно не хватало. Зрителей и скандала. Ясно.

— Развлекаешься? О человеке подумала? Его же могут посадить. Статья не самая веселая, — сказала я, машинально вытаскивая сигареты.

— Да плевать мне! Посадят и хорошо! Просто отлично! Пусть их всех пересажают! — зло и громко бросала слова в меня девчонка.

— Понятно. Постой рядом, пока я курю. Не мечтай, тебе сигарету не дам. Сейчас вернемся в зал. Тихо-спокойно едим и возвращаемся обратно. Дома я расскажу тебе историю. Если твоя круче, то потом ты удивишь меня. Но только, если твоя круче! Поняла? Все. Стой и нюхай дым.


Мы уселись на узкий пролет лестницы для прислуги в закоулках отеля. Ею никто не пользовался. Неудобно. У меня был ключ. Наташа втихаря допивала весь вечер шампанское со стола. Я видела. Не мешала, когда она початую бутылку умыкнула, спрятав в сумку с подгузниками. Удивляло только, что вездесущая Катерина пропустила этот момент в биографии старшей дочери. Теперь эта пузатая асти мартини стояла между нами на бетоне пыльных ступеней. Наталья отхлебнула из горлышка. Прорвало.


Он, разумеется, был самый красивый в школе и старше ее. Нравился всем девчонкам. Понятное дело, она влюбилась без памяти, как все. И соврала, что ей почти шестнадцать. Идиот. Без глаз и мозгов. Уговорил на Новый год. Сказал, что без этого настоящей любви не бывает. Совал ей свой скользкий член в руки, между ног. Ничего не сделал толком. И убил все в момент. Потом хвастался одноклассникам, что получилось. Разразился непонятный скандал. Без имен, зато с намеками. Активная всегда Катерина перевела дочь в другую школу, так и не разобравшись в спешке, что произошло. Теперь бедная Наташка вообразила, что не нравится мужчинам. Никак, никогда и никаким. Двенадцать лет. Дурочка. Я вытирала сопли и говорила положенные слова. Успокоила и замазала сладким враньем пополам с мартини душевную детскую брешь. Подняла ее уставшее, зареванное тельце на ноги и увела спать. Баю-бай, малышка, пусть тебе приснится заяц на велосипеде. Поцеловала в лоб, слушая спокойное дыхание. Слава богу, что она начала рассказывать свою историю первой. Иначе, наслушалась бы от меня такого, что ни приведи господь.