— Парень, подойди-ка!

Его окликнули, когда он накрывал на стол, и Такао сразу же понял, что это не сулит ничего хорошего.

— Студент, да? Акидзуки-кун, правильно?

Услышав свою фамилию, которую посетитель, мужчина лет тридцати с покрасневшим от алкоголя лицом, прочитал на его нагрудной табличке, Такао насторожился и ответил:

— Да, студент.

Мужчина громко хмыкнул и показал палочками на стоявшее перед ним блюдо, которое принёс Такао:

— Тут мусор в еде.

Если приглядеться, среди соевых ростков и листьев душистого лука действительно лежал обрывок прозрачного винилового пакета.

— Что делать будем? — глядя на Такао снизу вверх, спросил мужчина.

— Тысяча извинений! Мы сейчас же приготовим другую порцию.

— Не надо. Я уже всё съел, — мужчина уставился на Такао, словно испытывая его, замолчал и широко расправил плечи. На нём была старая рубашка поло, а не костюм, — и не поймёшь, кем он работает.

— Тогда... Тогда мы вычтем это блюдо из счёта.

— Разумеется, вычтете! — презрительно сказал мужчина низким голосом. Такао вздрогнул. — Ну же, прояви добросовестность! Что в таких случаях у вас делают? Или в инструкции об этом не сказано?

От этих неожиданных вопросов Такао прошиб липкий пот. Он впервые оказался в подобной ситуации и попытался, всё время запинаясь, объяснить:

— Я... По правилам, насколько я помню... нужно заменить еду и... и позвать директора, чтобы он всё уладил... Но позвольте заметить, его сейчас нет на месте, так что...

Слова никак не шли на ум. Он почувствовал на себе взгляды других посетителей. Услышал преувеличенно громкий вздох мужчины. И его раздражённый голос:

— Ну так что? В молчанку будем играть?

Но чем больше Такао думал, тем меньше понимал, как ему отвечать. В поисках помощи он быстро оглядел зал, но никто из работников ресторана не обращал на него внимания.

— Эй! — вновь угрожающе рыкнул мужчина, и Такао поспешно повернулся обратно. — Акидзуки-кун, не испытывай моё терпение. Ты будто надо мной издеваешься!

— Тысяча извинений! Я сейчас принесу новую порцию.

— Я же сказал: не надо!

— Простите! — Такао машинально поклонился. Втянул голову в плечи.

— Позвольте! — внезапно раздался спокойный голос.

К столику незаметно для Такао подошёл Сяофэн. Он остановился рядом с ними, одним плавным движением опустился на колени и посмотрел на мужчину снизу вверх:

— Моя фамилия Ли, я менеджер зала. Приношу вам свои извинения за нерадивость нашего сотрудника. Не соблаговолите рассказать, что случилось?

Такао почувствовал, что пыл мужчины тут же иссяк. Он испытал невероятное облегчение: «Спасён!», от которого у него едва не подкосились ноги, но вместе с тем его внезапно охватила злость: «За что мне такое?» Только он не понимал, на кого она направлена: на посетителя или на ресторан.


— Ты новичок и всё равно не смог бы уладить конфликт. Но возник он не по вине посетителя, а по твоей.

В тот день, закончив работу, они вместе с Сяофэном шли к железнодорожной станции, и Такао никак не ожидал услышать от него такие слова. Он, само собой, надеялся на какое-нибудь утешение вроде: «Не повезло тебе сегодня» или «Не бери в голову, всё тот мужик виноват».

— Но ведь готовил не я! — невольно возразил он.

К вечеру подул слишком холодный для апреля ветер. Такао вышагивал с разочарованным видом, засунув руки в карманы школьных брюк. Городские огни подкрашивали спешащие по небу облака в бледно-розовый цвет.

— Про пластик в еде он, скорее всего, наврал.

— Что?

— Чтобы такого не случалось, на кухне мы используем исключительно цветные пакеты.

— Значит, во всём виноват тот тип! Зачем ты ему ещё и купон на бесплатную еду дал? — не желая признавать поражение, с досадой сказал Такао.

Сяофэн был старше его на восемь лет, но с почтительностью Такао обращался к нему только в присутствии посетителей.

«Давай без церемоний!» — сказал Сяофэн при первой встрече, к тому же Такао помнил, с каким отвращением тот рассказывал, как бросил школу японского языка через два месяца именно потому, что их заставляли говорить вежливо. Тем не менее он владел почтительной речью лучше Такао, чем заслужил от него некое подобие уважения.

— Нельзя быть уверенным на все сто процентов, что вины ресторана нет. К тому же только глупец станет урезонивать одного посетителя на виду у других. Людьми движут не правила, но эмоции.

Такао не сразу уловил смысл этих слов, а потому посмотрел на шагавшего рядом с ним мужчину. Он был высоким, худым, с резкими чертами лица, будто бы выструганного ножом. Слабый китайский акцент придавал его афористичным высказываниям странную убедительность.

— Ты принял у того человека заказ, стоя к нему спиной. Помнишь? Ты собирал со стола посуду, он заказал пиво, и ты, не посмотрев на него, ответил: «Хорошо».

— Да?.. — Такао этого не помнил, но поспешил оправдаться: — Всё может быть. Я сегодня совсем замотался.

— И так было не один раз, а два. А ещё ты болтал с сидящей с ним по соседству женщиной.

— Так она сама со мной заговорила. Спрашивала, сколько мне лет, в какие дни я работаю, и всё такое.

— И после этого тот мужчина тебя окликнул. Видимо, ему показалось, что этот легкомысленный юнец, студентишка на временной работе, ни в грош его не ставит.

Такао вновь с удивлением посмотрел на Сяофэна. У него появилось ощущение, будто ему за шиворот засунули кусочек льда. Он и сам понял, что краснеет. А Сяофэн сказал, глядя на розовые облака:

— Что бы ни случилось, на то есть причина. Всё связано.


Ли Сяофэну было двадцать три года, он родился в Шанхае. При их знакомстве в ресторане он произнёс своё имя на пекинском диалекте, но Такао не смог правильно его воспроизвести, японское прочтение «Сюхо» Сяофэну не нравилось, так что они сошлись на «Сяохон». Для Такао он стал первым иностранцем, с которым ему довелось близко общаться.

Отправиться в Японию Сяофэна, тогда ещё ученика старшей школы, подвигла его девушка. Шестнадцатилетняя японка, на время приехавшая в Шанхай учить китайский язык, сразу же приглянулась семнадцатилетнему Сяофэну. При своей неброской манере одеваться она выглядела элегантно даже в джинсах и футболке; не усердствовала с косметикой, но пышущий здоровьем блеск её губ и без того был чертовски соблазнительным; сдержанно высказывала своё мнение, но всегда подкрепляла его простыми и разумными доводами. Она казалась — по крайней мере Сяофэну — совсем не такой, как окружавшие его китайские девушки, чьим поведением управляло лишь желание обратить на себя внимание парней. Он видел в ней символ неизведанного. Горячие ухаживания не остались без ответа, и они встречались до тех пор, пока она не окончила полугодовой курс обучения. Перед самым отъездом домой уже она была без ума от Сяофэна, но тот, хотя и высказал положенное по случаю сожаление, легко с ней расстался. За время их отношений он освоил необходимый минимум японского языка, а раз так, ощущение тайны, исходившее от неё поначалу, по большей части выветрилось. Однако этот опыт помог ему решиться на обучение в японском институте. Ему казалось, что теперь, когда он перерос свою подругу, он сможет найти нечто, ещё более для себя ценное. Надвигалась пекинская Олимпиада[34], через два года в Шанхае должна была состояться Всемирная выставка[35], и его отец, управлявший торговой фирмой, отъезду в Японию не обрадовался («Какой дурак, — говорил он, — уезжает оттуда, куда деньги вот-вот хлынут рекой?»), но молодой Сяофэн нуждался не в гарантированном будущем, а в новой неисследованной территории.

За четыре года обучения в институте в Токио он почти в совершенстве овладел японским языком, обзавёлся разнообразными знакомствами и записал на свой счёт дюжину романов с японками. Сяофэн часто переезжал, по финансовым или личным обстоятельствам, но, будь то комната вскладчину или любовное гнёздышко, он всегда сознательно селился с тем, для кого японский был родным, тем самым оттачивая владение языком. С другой стороны, для поиска подработки он активно привлекал помощь китайской диаспоры и энергично брался за всё подряд — от работы в ресторане до переводов, импорта товаров и продажи учебных материалов по китайскому языку, обрастая при этом полезными связями. К третьему курсу Сяофэн мог похвастаться, что способен освоить любое дело, за какое возьмётся. Имеющихся доходов вполне хватало и на жизнь, и на обучение, и, будучи ещё студентом, он добился полной экономической независимости на чужбине.

А многочисленные отношения с японками предоставили ему возможность побывать в разных частях страны. Некоторые из девушек, с которыми он познакомился в Токио, приехали из заснеженных северных земель, другие — с отдалённых островов. Поскольку по натуре Сяофэн легко сходился с людьми, он не упустил случая съездить к каждой из них на малую родину, пообщаться с родителями, послушать местных баек и отведать местного саке. Так, постепенно, Япония утратила в его глазах ореол загадочности. И однажды он поймал себя на мысли, что сейчас, когда за время его отсутствия Шанхай масштабно преобразился, принимая Всемирную выставку, незнакомые края, возможно, находятся именно там. Из-за этой неуверенности Сяофэн после окончания института не стал искать постоянную работу, а продолжил помогать знакомому торговать импортными товарами. Срок выданной ему как выпускнику годовой визы медленно, но верно истекал, и это только усиливало его сомнения.

Так что работа в китайском ресторане, столкнувшемся с нехваткой персонала, служила временным пристанищем, пока он не решит, куда податься дальше, а ещё, пожалуй, данью уважения своему первому месту подработки по приезде в Японию. Сяофэн не забыл, как здесь ему помогали справляться с трудностями адаптации в чужой стране и тоской по блюдам родной кухни, и чувствовал себя обязанным вернуть долг. Для самого ресторана и его посетителей Сяофэн, свободно говоривший по-китайски, по-английски и по-японски, был настоящим сокровищем. И именно он посоветовал директору взять на работу тогда ещё девятиклассника Такао, хотя тот на собеседовании соврал, что учится в старшей школе: «Через месяц это всё равно станет правдой. Хочет работать — пусть работает».