Штормовые ветра и заряды дождя, приходя в Канто, всякий раз бурно встряхивали атмосферу и, издеваясь над людьми, приносили с собой то внезапный летний зной, то зимнюю стужу. Но осень постепенно брала своё: по мере того как дни становились короче, подкрашивала в жёлтый цвет деревья гинкго вдоль дорог, понемногу стряхивала листья с ветвей, заставляла людей одеваться потеплее, а вскоре и вовсе уступила место зиме.


Наверное, с Юкари я больше никогда не увижусь. Та, кого я представлял спутницей всей моей жизни, ушла от меня окончательно и бесповоротно. Наверное, я буду сожалеть об этом до конца дней. И всё же как земля после дождя не сразу впитывает влагу, так и у нашей с Юкари истории осталось несколько страниц эпилога.


В тот день второго триместра, когда уволилась Юкари, случилось одно происшествие. Такао Акидзуки после уроков подрался с несколькими двенадцатиклассниками. Одна девушка это увидела, сообщила мне, и я отправился их разнимать. Хотя какая там драка — на Акидзуки просто набросились и избили. В группе тех двенадцатиклассников я заметил раздосадованную Сёко Айдзаву. Как я понял, Акидзуки досталось за то, что он её ударил, но больше никто ничего объяснять не стал. На щеках Айдзавы не было ни царапинки, а лицо Акидзуки почернело от кровоподтёков.

По существу, это был серьёзный случай рукоприкладства, но я не смог заставить себя выспрашивать подробности. Над всеми висела густая тень, оставшаяся после ухода Юкари. Мне подумалось, что Акидзуки сделал то, на что никогда бы не решился я. Пока мы ехали в больницу на такси, куда упирающегося Акидзуки пришлось запихивать силой, он молча сидел рядом со мной на заднем сидении и смотрел в пол, а я, искоса поглядывая на него, вдруг осознал, что он мне чем-то, самую малость, симпатичен. Он жил в своём, невидимом для меня мире.


В конце декабря, в выходной день незадолго до Нового года я наткнулся в городе на Сёко Айдзаву.

В школе уже начались зимние каникулы. Я бесцельно прогуливался по Сибуе и через окно кафе заметил внутри Айдзаву. Она сидела в одиночестве и рассеянно дымила сигаретой. Ни дать ни взять студентка: кожаная куртка цвета мокко, ярко подведённые глаза, крашеные волосы слегка завиты. Никто и не придерётся, что она на месте для курящих.

Я вошёл в кафе, сел рядом с Айдзавой и молча вытащил из её пальцев сигарету. Она удивлённо уставилась на меня. Я был одет в пуховик вместо спортивного костюма, а вязаную шапку натянул до бровей, так что Айдзава, похоже, меня не узнала.

— Когда куришь, убедись, что тебя никто не видит, — сказал я и затушил сигарету в пепельнице.

Она ещё какое-то время сверлила меня взглядом и наконец произнесла сердитым голосом:

— А, это вы, Ито-сэнсэй! Давайте вы не будете лезть в мою личную жизнь?

Ни испуга, ни смущения. Но от её одинокой фигуры веяло странной тоской, и у меня не возникло ни малейшего желания её ругать. Я достал свои сигареты и закурил. Айдзава злобно смотрела, как я картинно выдыхаю дым.

— У тебя что-то случилось? — спросил я, разглядывая снующих за окном пешеходов.

— У меня вечно что-то случается, — неприязненно буркнула она, и я невольно посмотрел ей прямо в лицо.

С близкого расстояния было заметно, что лоб и щёки ещё сохранили детские черты. Глаза покраснели и были влажными, как будто она недавно плакала.

«Жалко её», — подумал я. Какой бы взрослой она ни выглядела, как бы ловко ни манипулировала одноклассниками, она оставалась ребёнком.

— А у вас? Что-то случилось? — спросила Айдзава.

То ли ей стало жутковато оттого, что я всё молчал, то ли неловко. У меня-то? Разве у меня что-то случилось?

— Я...

Что же привело меня сюда? Дайте подумать.

— Когда-то давно...

Когда-то давно я нанёс травму своему ученику.

Я только-только стал учителем. Впервые получил назначение в старшую школу, и сразу же по выходе на работу директор приказал мне:

— Ито-сэнсэй, возьмите на себя неблагодарную роль.

В общем, мне полагалось ругать учеников и держать их в постоянном напряжении. А смягчали бы обстановку классные руководители. В то время я наивно надеялся, что смогу выстроить со своими подопечными дружеские отношения, поэтому слова директора меня сильно разочаровали, я даже пытался возражать. Ведь я три года терпел непригодную для меня работу продавца и наконец-то стал тем, кем мечтал, — учителем. У меня были свои идеалы.

Но эти идеалы незамедлительно рухнули, стоило мне только принять руководство секцией гандбола. Во время товарищеского матча с другой школой один из моих игроков врезался в ворота и получил сотрясение мозга. Жизни парня ничто не угрожало, но из-за последующих осложнений он стал хуже видеть левым глазом. Это была катастрофа. Я совершенно не представлял, как мне загладить свою вину. Несчастный случай произошёл во время игры, меня не могли привлечь к ответственности, и никто — ни сам пострадавший, ни его родители — меня ни в чём не упрекал. И всё же я тяжело переживал, что не заставил ребят собраться. Травмы и несчастные случаи — результат расхлябанности. А главная обязанность учителя физкультуры — не допускать травм учеников.

И пока я занимаю эту должность, им не видать покоя. Я буду орать на них по каждому, даже самому идиотскому, поводу. Я стану тем учителем, который не даёт спуску ученикам и которого они боятся. Так я решил в свой первый год преподавания.

— Что «когда-то давно»?

— Да так, ничего. И не кури больше. Сигареты увеличивают риск рака лёгких, портят кожу и опустошают кошелёк.

— Кто бы говорил! Сами тут дымите как паровоз! — с неподдельным возмущением ответила Айдзава, разгоняя рукой выпущенный мной дым.

Это было так по-детски и смешно, что я рассмеялся.

— Тоже мне, учитель!

— Ха-ха-ха! Извини. Я так ничего и не заказал. Пойду куплю кофе. Тебе что-нибудь взять? Я угощаю.

Она посмотрела на меня с подозрением. Я не придал этому значения, но, вставая с места, подумал: «Раз Юкари ушла навсегда, я должен что-нибудь изменить». И пока у меня ещё есть возможность что-то сделать для той, кого я никогда больше не увижу, эти изменения наверняка как-то затронут Сёко Айдзаву.

— Вы это серьёзно? Тогда... Фраппучино[61] с шоколадной крошкой! — прокричала она мне вслед.

Я махнул рукой в ответ и направился к кассе.

Всё печалюсь о том, вряд ли рыцарь отважный