С каких пор я стала цепляться за эту зыбкую надежду? Кажется, со средней школы, а может, даже с последних классов младшей.

Если говорить о том, что здесь вызывало у меня отвращение, то в первую очередь это парни. Иными словами, половина населения Земли. А ещё устройство общества, в котором тебе якобы не стать счастливой, пока ты не свяжешь свою жизнь с одним из них. В общем, мне была противна бо́льшая часть мира.

Кто вообще может полюбить этих существ, способных, просто проходя мимо в коридоре, шёпотом или в голос бросить тебе: «Уродина», или «Жируха», или «Сдохни». Притом что у самих прыщи на роже, грязь на одежде, от них воняет, а без похабных мыслишек им не вытерпеть и пары минут.

Своих папу и брата, который был на три года меня старше, я тоже недолюбливала. Дома все молча согласились с тем, что у папы есть любовница на стороне, а наслаждавшийся жизнью по полной брат — у него не было отбоя от подружек, ещё когда он учился в младших классах престижной частной школы, — никогда не упускал возможности смерить меня холодным взглядом и спросить: «Слушай, а ты нам точно родная?»

И потому в мире, полном мальчишек, вызывавших исключительно ненависть, меня тем более раздражала идея, гулявшая среди школьников, как зараза, что любовь на свете превыше всего. Да что там, крутить романы сейчас считалось естественным даже у младшеклассников. В журналах для них печатались статьи вроде: «Специальный выпуск! Самое популярное среди малышек! В этой одежде тебя заметят! Ты будешь выглядеть стройной и стильной, даже если похожа на мультяшную зверушку-талисман!» По их мнению, «стильно» = «чтобы понравиться»? «Похожа на мультяшную зверушку» — это вообще как? И не пишите в детских журналах слово «малышки»! У меня просто руки опускались. За младшие классы я накопила в себе тонны злости и разочарования и поэтому в средней школе отгородилась от всей этой девчачьей романтической чепухи.

— Что-то там про род Асикага. Прикинь, как всё запутано?

— Ой, я тоже в японской истории не шарю. А разве читается «Асикага»? Не «Асири»?

— Мне, наверное, лучше английский взять.

— Мм... Но мы же японцы. В Америку никогда в жизни не поедем.

— Может, и так... Вот и пойми, какой смысл учиться...

Вот о чём мы разговаривали с подружкой на большой перемене, ну или: «Сегодня жарко», «Холодрыга!», «Тайфун, однако!», «Это из-за Эль-Ниньо»[64] и тому подобное. Вспоминаю сейчас — и мне себя жаль: настолько всё было прозаично.

В то время моего пребывания в глубоком любовном тылу у меня было двое близких друзей: Сая-тин и, как ни странно, парень по фамилии Тэсигавара — обоих я знала ещё по младшей школе. Сая-тин, как и я, была низенькой, чуть полноватой брюнеткой простецкой внешности, да и Тэсигавара выглядел вполне заурядно. В средней школе мальчишки обычно кучкуются с мальчишками, но этот будто застрял в младшем возрасте и со спокойной душой пристроился к компании из двух девчонок. Тот ещё клоун, конечно, но про меня Тэсигавара никогда гадостей не говорил, и потому я его за парня не считала.

Нечего и пояснять, что наша троица находилась в самом низу школьной иерархии. Большинство одноклассников заговаривали с нами, только если появлялось какое-то дело; некоторые из тех, кто принадлежал к «высшему обществу», при виде нас брезгливо морщили нос, а учителям мы были неинтересны.

«Вреда от вас никакого, и всё же постарайтесь не маячить перед глазами», — вот что негласно требовалось от нашего круга.

«Средняя школа, что взять с детишек», — примирительно, словно умудрённый жизнью человек, думала я, забывая, что и сама ещё ребёнок.


— Айдзава, Айдзава, подойди-ка, тут беда!

Седьмой класс, время после уроков. Тэсигавара возбуждённо манит меня рукой.

— Чего тебе? — огрызаюсь я, подходя к парте у окна. За ней, скрючившись, сидит Сая-тин и как заведённая чиркает по бумаге механическим карандашом. В то время у нас вошло в моду разгадывать кейворды — в них не было определений слов, но клетки, где должны стоять одинаковые буквы, подписывались одинаковыми числами. Им-то Сая-тин и занята.

— Тэси-тэси книжку принёс. Ещё немного, и я всё решу, — с серьёзным видом, не отрывая глаз от кейворда, говорит она.

Тэсигавара, брызгая слюной от волнения, объясняет:

— Тема — «выжить любой ценой», десять букв, в первой клетке «к», в последней — «м», в девятой, наверное, «з». С этим разобраться — и решим одним махом!

Я отшатываюсь, чтобы увернуться от брызг, и кручу́ в голове подсказки. Тэсигавара обладал аристократической фамилией и одевался не без шика, но назвать его привлекательным не получилось бы даже из лести. Высокий, тощий, с необычайно длинными ногами и руками, с густыми бровями и причёской, как у карикатурного самурая, удравшего с поля боя: залысины на лбу и спутанные космы, свисающие по бокам головы. Он напоминал «Долгорука-долгонога», мифического великана из «Энциклопедии чудищ». Со мной он вёл себя до крайности фамильярно и, едва завидев, кричал во весь голос:

— Айдзава, Айдзава!

Всякий раз, как Сая-тин называла его Тэси-тэси, я про себя возмущалась: «Какой ты ещё Тэси-тэси, для тебя это слишком милое прозвище!»

— Может, «конформизм»? — немного подумав, предлагаю я.

— Ась? — Тэсигавара хмурит свои чудовищные брови.

— Ой, точно! Тогда по вертикали — «обман», «врун», «заговор»! Молодец, Сёко!

— Ого! Да ты крута, Айдзава! Ну конечно, «конформизм»!

Подразнить бы его тем, будто он не знает, какими иероглифами пишется это слово, но мне что-то лень, и я широко улыбаюсь в ответ на их пышную похвалу. Борьба за выживание, давление окружающих, конформизм... С такой головоломкой и правда мозги сломаешь.


И действительно, чтобы выжить, мне приходилось сражаться с давлением окружающих. Девочки должны вести себя так-то, токийские школьницы должны следовать моде, юность и любовь неразделимы. Можно продолжать сопротивляться давлению... А можно подчиниться и самой стать его проводником.

Я определилась весной, когда перешла в девятый класс. Бесконечная война меня уже порядком утомила, так почему бы не перейти через линию фронта?

«Да мне просто необходимо оказаться на той стороне!» — твёрдо решила я. Стало совершенно понятно, что никто и никогда меня отсюда не заберёт. Это смогу сделать только я сама.

— Решено! Я стану модной! А став модной, изменю свою жизнь. Переверну её вверх дном! — объявила я Сае-тин и Тэсигаваре, когда по дороге домой мы остановились на пешеходном мосту трассы 246 и смотрели на стремительное течение реки Сибуя.

Оба ошарашенно уставились на меня. По эстакаде столичной скоростной автотрассы у них за спиной с рёвом носились машины.

— А ещё лучше — давайте меняться вместе! Хватит на переменах или после уроков забиваться в угол, решать кроссворды, играть в сёги или вызывать духов! Нам уже четырнадцать, не так надо проводить юность в Токио! Сами же подаём сигнал: мы противные, держитесь от нас подальше!

Мои друзья никак не могли прийти в себя от такого неожиданного заявления.

— Нет, Сёко, нет! Мы же пообещали друг другу, что никогда не изменимся! Что мы не будем взрослеть! — расстроенно воззвала Сая-тин к нашему уговору, припомнить который я не могла (скорее всего, она вообразила себя героиней какой-то попсовой песенки).

— Айдзава, если тебя что-то мучает, поделись со мной! — сказал Тэсигавара с серьёзным выражением на своей демонической физиономии, положил руку мне на плечо и заглянул в глаза.

«А кто ты такой, чтобы с тобой делиться?» — чуть не спросила я.

— Ты глянь на этих чмошников! — раздалось у нас за спиной, и мимо прошла группа стильно одетых парней.

Я притворилась, что ничего не слышала.

— Даже если я изменюсь, мы всё равно останемся друзьями!

Теперь и я почему-то заговорила напыщенными фразами, а на глазах у меня выступили слёзы.


Начала я с уроков макияжа. Накупила в магазине глянцевых журналов, изучила страницы «Он вас полюбит! LOVE МАКЕ», по их советам установила тип своего лица из списка: «Округлое, с мелкими чертами, с крупными чертами, ретро» — получилось «ретро» (что было несколько унизительно), тщательно выбрала косметику из огромных маминых запасов и, раз за разом повторяя до слёз обидные ошибки, стала «подводить нижние веки»[65], «прятать выступающие углы нижней челюсти», «сужать овал лица на уровне щёк», «задавать контур губ и придавать им блеск» и всё такое прочее.

Затем, скопив карманных денег и перечитав тучу отзывов в Сети, записалась в салон красоты. Когда я разговаривала с ними по телефону, у меня дрожал голос, а все три дня, пока я ждала назначенной даты посещения, у меня от волнения кусок не лез в горло (зато я немного похудела).

Салон находился в квартале Ура-Харадзюку и напоминал океанариум — всюду стекло. Я удивилась, когда увидела себя в зеркале после стрижки. Не мне об этом говорить, но я точно стала немного красивей. Мои слишком уж густые волосы аккуратно уложили, асимметрично подстриженная чёлка закрывала брови, спадавшие по обеим щекам пряди доходили до плеч, а их кончики загибались внутрь над ключицами. Обрамлённое новой причёской «ретро-лицо» — спасибо также последним достижениям косметологии — приобрело более-менее современный вид. В этот самый момент у меня зародилось ощущение, что я не зря стараюсь. Быть может, мой эксперимент всё-таки завершится успехом.


Следующим шагом предполагалась диета, но в итоге она не понадобилась. Закончился май, и едва мне стукнуло пятнадцать, как неожиданно сработал запрятанный глубоко-глубоко в генах и до сих пор бездействовавший выключатель, и я начала худеть буквально на глазах. Я быстро росла, короткие и пухлые детские пальчики вытянулись и стали тонкими, мне даже казалось, что голос стал выше, а кожа — белее, грудь постепенно наливалась тяжестью. И наконец, я избавилась от последней оставшейся у меня причины жутко комплексовать: молочные зубы сменились на постоянные. Щёлк! Я будто бы наяву услышала, как во мне что-то резко поменялось. То ли переключился тумблер, то ли перевелась стрелка на рельсах, то ли запустилась новая версия системы.