— Я плохо понимаю, как между людьми возникает чувство ревности, — сказал он как-то.

«И всё же...» — подумала я, так же пристально разглядывая жарящееся мясо. Он не пьёт, не ревнует, не сердится. На самом ли деле я ему нравлюсь? Что он чувствует по отношению ко мне: глубокую привязанность или же я просто ему небезразлична? Эти сомнения возвращалась всякий раз, когда мы пили с ним вместе, но сегодня я не стала давать им ход и продолжила говорить о сыне:

— Вот только он не хочет в институт, а хочет учиться делать обувь.

— Делать обувь? В смысле — стать башмачником?

— Вроде того.

— Немного неожиданно, — призадумавшись, сказал Симидзу-кун. — По-моему, заработок тут как у дизайнера, не больше. Он же не на фабрике собирается работать, а что-то более творческое? Ну, там, мечтает открыть своё ателье?

— Наверное.

— Возможно, прозвучит грубо, но вдруг он просто хочет увильнуть от вступительных экзаменов?

— По-моему, это не так. Он на самом деле сделал несколько пар обуви, начал ещё два года назад.

— Что? Сам? У себя дома?

— Да. Купил инструменты и материалы — наверное, с подработки накопил.

При этих словах у Симидзу-куна изменился взгляд. С непривычным для него энтузиазмом он засыпал меня вопросами. Какую обувь он делает? Что ты, как его мать, обо всём этом думаешь?

«Наверное, он, как дизайнер, лучше его понимает», — подумала я.

— У него это по-настоящему, — сказал он. — Во всяком случае, Такао-кун — его так зовут? — по-настоящему этого хочет. Молодых людей, которые вроде как намереваются кем-то стать, полно. Они любят задавать кучу вопросов в Сети, осваивают лексикон профессиональных критиков, нападают на работы других. Нет, понять их, конечно, можно... — Симидзу-кун не отрываясь смотрел на куски мяса на гриле и тихо произнёс, будто убеждая сам себя: — Но тот, кто на самом деле, от всего сердца хочет что-то создать, ничего ни у кого не спрашивает и ничего никому не говорит. Он просто делает.


Я добралась домой в начале первого ночи, и, когда открыла дверь квартиры, из кухни послышался голос старшего сына:

— С возвращением. Ты поздно. Где-то пила?

Сёта сидел за столом в одиночестве и пил мою рисовую водку. На нём была сорочка бледно-голубого цвета, галстук он снял, а на столе лежали какие-то маринованные овощи, по-видимому купленные в круглосуточном магазине, и смартфон — такие продавала его компания. В тусклом свете ламп нашего старого муниципального дома мой сын казался мне незнакомцем, случайным попутчиком в вагоне поезда по дороге на работу.

— Да, поужинала с Симидзу-саном. Давно тебя не видела, Сёта. Какими судьбами?

— Зашёл за летней одеждой.

Я хмыкнула в ответ, пошла в свою комнату, сняла костюм, переоделась в розовую толстовку, а потом вернулась на кухню. Спиртного мне уже не особо хотелось, но занять себя было нечем, так что я достала из холодильника банку пива и, отламывая на ходу язычок, села напротив Сёты. Без всяких расспросов было ясно, что мы оба рассержены. Какое-то время стояла неестественная тишина, нарушаемая, лишь когда один из нас отпивал очередной глоток, но потом я, мысленно вздохнув: «Нет, всё-таки я более взрослый человек, чем он», направила разговор в нужное русло:

— Как дела идут в последнее время?

— Идут как обычно. А у тебя что делается?

— Всё хорошо. Как обычно. А где Такао? Вы вместе ужинали?

— Нет, я пришёл уже после ужина. Он помыл посуду, сложил грязное бельё и лёг спать.

— Ясно.

Разговор тут же заглох. Сёта раздражался, когда я заводила речь о своём любовнике, а мне не хотелось, чтобы он рассказывал о своей сожительнице. Мы оба прекрасно это знали.

— Тёмная у нас кухня. Когда этот дом построили? — спросил Сёта.

— Лет сорок назад, — ответила я.

— Как сюда ни приду, у меня настроение портится. Темно, двери плохо закрываются, всё какое-то невзрачное. Старая посуда, остатки наклеек на колоннах. Может, собраться разок и всё тут обновить?

— Меня и так устраивает. Ничего не трогай.

— Не трону.

«Зачем ты явился?» — эти слова я проглотила вместе с пивом. Сидеть здесь напротив недовольного Сёты — всё равно что вернуться в ту долгую тёмную ночь, когда мы с Такаси Фудзисавой договорились о разводе. И Сёта сейчас старше, чем Такаси времён нашей с ним свадьбы.

— А он, значит, уже в одиннадцатом классе, — слегка смягчив тон, сказал сын. «Он» — это Такао.

— Ага.

— Пора бы ему задуматься о выборе профессии. Он тебе говорил, чем хочет заниматься?

Я наконец поняла. Сёта дождался меня ради этого разговора. Я потянулась к банке с пивом, обнаружила, что она уже пуста, встала и взяла стакан для водки.

— Сказал, что не хочет в институт. Выбирает, то ли пойти в училище, то ли поехать учиться за границу.

— Что? — голос Сёты стал громче. — Это как понимать? За границу? Зачем?

Держа стакан в руке, я села на стул. Понадеялась, что Сёта мне его наполнит, но он и ухом не повёл, так что пришлось самой и наливать, и разбавлять тёплой водой.

— Нет, пусть себе мечтает тачать обувь, но сперва всё равно надо поступить в институт, так ведь? Ты что думаешь?

— Я не знаю. Я хотела как-нибудь спокойно всё с ним обсудить, но в итоге — это же его жизнь?

«Сейчас опять поссоримся», — устало подумала я. Когда дело касалось Такао, мы с Сётой всегда спорили. Как муж и жена с разными подходами к воспитанию ребёнка.

— Слушай, я не хочу повторять очевидные вещи, — возмущённым тоном сказал Сёта, — но ему всего-то шестнадцать, а ты его единственный родитель. Исполни, пожалуйста, свой материнский долг! Не обращайся с ним как с исполнительной прислугой.

— А я и не обращаюсь! — запротестовала я, но Сёта меня не слушал:

— Растолкуй ему, например, насколько отличается средний доход выпускника института и того, кто окончил одну только школу. Или как сложно найти работу, если у тебя перерыв в стаже. Хотя бы с этого начни.

— Ладно, скажу.

— Раз у тебя есть время угощать жареным мясом нищего дизайнера, возьми с собой Такао, а там и поговорите!

И тут меня накрыло. Не помня себя, я метнула в Сёту пустую банку из-под пива. Нелепо звякнув, она ударила его в плечо.

— Сдурела?! А если бы по голове?

— Помолчал бы! Сам живёшь с безработной актриской, и отношения у вас — ни туда и ни сюда!

— Это здесь ни при чём!

В его голосе проре́зался гнев. Ну вот, сразу на меня злиться. А ведь ты из меня вышел. Ты из моей груди молоко пил.

— Ещё как при чём! Речь о том, как обустроить жизнь! Я в твоём возрасте одновременно и работала, и сына-школьника воспитывала!

Мне вдруг стало так себя жаль, что из глаз брызнули слёзы.

— Ну да, меня.

— Да, тебя! Ты был таким маленьким и послушным, когда же ты успел превратиться в совершенно чужого мне мужчину? Ты мне друг или враг?!

Слёзы капали в такт словам. В голове вдруг стало пусто, а в груди почему-то разлилось сладкое умиротворение. Я в несколько глотков допила водку.

— Ну вот, опять! — пробормотал Сёта. — Слушай, извини. Ты уже совсем взрослая, хватит реветь по любому поводу. И не пей ты столько. Давай прими ванну и ложись спать.

— Нет. Я ещё выпью, — сказала я и наполнила стакан.

— Ну сколько можно! — голос Сёты зазвучал тише, как будто издалека.

«Когда же это случилось?» — вновь подумала я.

Когда они ушли от меня так далеко?

Когда они меня бросили?

«Дети становятся взрослыми так быстро, что мне за ними ни за что не угнаться», — подумала я. После окончания консультации в школе мы с сыном бок о бок шли домой, и я про себя отметила, каким высоченным он стал.