А чувство, скажу я вам, так себе. Ком сомнений и какое-то отчаянное неудобство в груди, потому что не знаешь: любят ли тебя. Если любят, почему игнорируют? Если ждут, почему телефон выключен? Сотня вопросов и ни одного ответа.

И ты вдруг вспоминаешь себя в семь лет, когда за тобой должен был прийти папа в продлёнку – его был день по расписанию, – и не пришёл. И за окном уже темно, хлещет дождь по стеклу. Учительница нервно поглядывает на часы и спрашивает, где мои родители. А тебе неловко и страшно. Сидишь, как дурак, и думаешь, рисуя на тетрадном листе в клеточку неуклюжего волка с автоматом, что ты нифига папе не нужен, и он наверное, на тебя злится. И вообще потому от вас с мамой ушёл, что ты выкрасил его ботинки синей краской и выбросил из окна противную кашу. Кто знал, что дворничихе занеможится именно в тот момент мести под вашими окнами… Ты раскаиваешься, хочешь плакать. А папа так и не приходит, а потом волка на рисунке расстреливают из танка пираты. Чёрт! Вот же бред! Но самое странное, что это было правдой.

Я вот Маруську никогда не брошу, ни за что на свете! Она – моё всё! И тут же понял, что «моё всё» теперь разделилось пополам: это не только Маруська, но и Катя тоже. Надо научить её, что ли, с детьми общаться. Это у меня есть опыт, я свою «кузеку» с роддома изучал, знаю все её штучки. Знаю, что когда она говорит про Гургуша, значит, сама боится; когда куксится, значит, заболевает; когда прыгает по тебе в шесть утра – значит, всё в порядке; когда затихает и хитренько поглядывает – что-то задумала… Но ведь сначала я и сам с ума сходил – страшно было ноготки на крошечных пальчиках обстригать, страшно было, когда плакала, а я не знал, почему. А Катя… у неё ничего этого не было. Я как-то думал, что у нормальной женщины это на инстинктах должно быть – умение вести себя с детьми. А, оказывается, у Кати любовь есть, а опыта нет. Я вздохнул: ничего, поделюсь.

Мне думалось и думалось о Кате, у которой ни мамы, ни папы, только бабушка, и ту мой отец называл Изольда Занудовна. Мда…

– Монастырь древний хочешь посмотреть? – вдруг вырвал меня из размышлений Тамаз, притормаживая и с некоторым удивлением глядя на дорожный указатель.

– Нафиг мне монастырь? Сколько ещё до Мцрели?

Вокруг узкой пустынной дороги ничего не было, только холмы, переходящие в горы: от зелёных к голубым.

Тамаз отчего-то остановился и с улыбкой карманника коснулся ручки на двери.

– Ты только не обижайся, дорогой…

– В чём дело? Почему я должен обижаться? – нахмурился я.

– Это всё потому, что ты сказал: обедать не надо. А я когда голодный, немножко не умный.

– То есть…

Дверца со стороны Тамаза открылась, и он ступил на асфальт. До меня начало доходить.

– Куда ты завёз меня, рожа наглая?! – возмутился я.

– Глядь, какие места! Красиво, да? А там монастырь, сюда туристы специально ездят…

С последними словами, видимо, испугавшись моего выражения лица, Тамаз выскочил из авто и захлопал руками, как птица-говорун. Я выскочил за ним. Он побежал, я следом.

– Не убивай меня, я человек хороший и ты хороший – так по-английски материшься, как никто из моих знакомых не умеет! – орал Тамаз, улепётывая от меня косыми дорожками, как безголовая курица.

Я бегал лучше. Через секунду настиг этого «уставшего джигита» с брюшком, развернул, схватился за грудки.

– Где мы?! – прорычал я.

– Ошибся я, свернул не туда. Мамой клянусь!

– Где мы?! – встряхнул я его так, что кепка-аэродром упала с головы и покатилась по асфальту.

– У… у азербайджанской границы, – заикаясь ответил «лучший таксист в мире» и тут же добавил скороговоркой: – За убийство тебя на всю жизнь посадят, совсем невеста не увидишь!

– Тебя никто не откопает, – угрожающе прошипел я.

– Не надо копать, у тебя лопаты нет! И нервничать не надо, глянь, монастырь какой – вон там, за горой, если ещё немножко завернуть… Святое место! Его нельзя осквернять! Бог, Он всё видит!

– Значит, ты, сволочь, знаешь эти места! – рявкнул я. – Кто тебе заплатил, чтоб ты меня завёз?! Кто?!

– Туристы! Туристы! – заорал в ответ Тамаз, выпятив глаза, из которых брызгами искрилась невинность. – Помоги-и-ите!

Я обернулся и увидел яркий туристический автобус, выруливающий с серпантина. Я отшвырнул от себя «лучшего таксиста» и встал посреди дороги, размахивая руками. Долго соображать не нужно было, чтобы понять: этот предатель довезёт меня и до Багдада, лишь бы я не попал в Мцрели. И это было не просто так! А если кто-то очень хочет, чтобы я туда не добрался, я обязан быть там!

И мне стало абсолютно всё равно, кто мешает, хотя и ежу понятно: старушенция Кавсадзе! Странно, но в чём-то отец был прав… Поэтому теперь моя задача – взять Катю в охапку, увезти и больше сюда не возвращаться.

Автобус притормозил. Тамаз запричитал на грузинском, как бабка-плакальщица. Водитель высунулся, с возмущением выкрикивая что-то непонятное.

– Дверь открой! – приказал я так, что она открылась с шипением.

Я взбежал по лестнице, чуть не столкнув девушку-экскурсовода.

– Мне нужна помощь!

– Что случилось? – испуганно спросила она, и эхом вопрос пронесся по автобусу по-русски от туриста к туристу.

Наши, чёрт побери! Наши!

– Мне нужно срочно в Мцрели! – закричал я. – Как я могу туда попасть?

Тамаз сунулся за мной, но я цыкнул на него, и он попятился обратно – аж до самой обочины, где споткнулся, и сел в ямку попой.

– Ты совсем с голова не дружишь, парень? Какой Мцрели, если мы в Давид-Гореджо едем? Это другой сторона! И почему ты бил того парня? Я полицию вызову, они тебя и довезут куда надо! – возмутился водитель автобуса, седой, важный, похожий на Валерия Меладзе без бороды.

Пожалуй, я бы промолчал, если бы не тот случай с баранами. Но терять мне было нечего и стесняться тоже. И я сказал так, чтобы весь автобус услышал:

– Друзья! Люди! Мне правда нужна помощь! Очень и очень нужна! Мою невесту выманили из России и хотят выдать замуж за другого, за грузина! Без её воли! Её родственники наняли этого уродца, чтобы завёз меня подальше и чтобы я не мешался. Он меня легко провёл, потому что я первый день в Грузии! Если я не попаду сегодня в Мцрели, случится беда! Подбросьте меня куда угодно, чтобы я как можно скорее добрался до Алазанской Долины, и до этого самого Мцрели! Я заплачу!

И вдруг похожая на учительницу женщина в центре автобуса поправила очки на переносице и сказала:

– Боже, какая драма! Это же настоящая Грузия! Лучше, чем монастырь! Давайте довезём этого юношу?

– Это пять часов отсюда! – заявил водитель, и экскурсовод подтвердила.

Туристы зашумели на разные голоса. Посыпались вопросы:

– А что в Мцрели интересного? Но почему бы и нет? У нас у всех отпуск! Нет, вы с ума сошли? Я за монастырь платил. Это ты сошел! Тут же любовь, ты что не понимаешь? А я тебе лучшие годы своей жизни отдала! – и так далее, пока толстая пегая блондинка с эстонским акцентом не крикнула: – Да чего же мы стоим?! Едем же в Мцрели! Я за этим в Грузию и приехала – любовь встретить! А тут любовь! Настоящая! В Мцрели!!!

И внезапно большинство подхватило:

– В Мцрели! В Мцрели! Приключение!

Под давлением хора недовольные как-то и поутихли.

– Но бензин… – начал было водитель, хотя его взгляд уже изменился, подобрел немного.

Я заметил, что экскурсовод поглаживает ему руку, словно уговаривая.

– Я заплачу за бензин. И остальное, сколько нужно, – поспешно ответил я и вытащил портмоне. – Карточки принимаете?

17

Гига смотрел на меня взглядом искусителя, а мне априори стало жалко, что в подвале нет столов и вообще поверхностей, под которыми можно было бы спрятаться. В квеври и то не нырнуть, мой сорок шестой не пролезет. И только я открыла рот, чтобы сказать что-то решительное и против, как со страшным скрежетом раскрылась входная дверь. На пороге в винное хранилище возник Бадри. Ой, а этот чего такой взъерошенный?! И глазами вращает… Если бы Отелло был грузином, он, наверное, выглядел бы именно так. Я точно никакую поверхность для укрытия не пропустила?

– Катя! – воскликнул он. – Вы тут?! Я вас ищу!

– Это очень хорошо, – пролепетала я. – А то дверь захлопнулась.

– И нечего было волноваться, мы прекрасно проводим время, – Гига вставил свои ехидные пять центов на английском.

– О-о-о! – прокричал Бадри и продолжил бешено на грузинском, вставляя уже узнаваемые слова из фольклора и пару раз памятуя меня всуе.

Я выпрямилась. Гига подскочил, распрямил плечи, перехватив половник, словно это была боевая палица, и ответил так же неистово. Я не ожидала, что этот аристократ с вкрадчивым голосом умеет так ругаться. Бадри подлетел к нам, и перепалка продолжилась. Они смотрели друг на друга враждебно, с искрой и дымом, и, кажется, уже были готовы сцепиться. А я драки не люблю, я человек очень мирный.

– Господа, – тихо вставила я. – Не ссорьтесь. У меня вообще есть жених.

Но ни один из них меня не услышал. Молодые джигиты были слишком заняты, выпуская пар. Дикие какие мужчины, а притворялись интеллигентными…

Я попятилась к стеночке, а потом просто развернулась и вышла на свет и тепло. Положила пиджак Гиги на каменную приступку и вздохнула. Солнце уже клонилось к Кавказскому хребту на западе. Романтично стрекотали цикады. Вино из квеври с необычным букетом, в которым даже малина чувствовалась, слегка кружило мне голову. Или это были эмоции?..

За спиной что-то упало, тирады не утихли. Я пошла от греха подальше, поближе к привычной рутине и массовому скоплению людей – в сторону офиса. И вдруг из-за кустов вышел дядя Уго.

– Скучаешь, Катя? – спросил он по-русски, как всегда с сарказмом Мефистофеля в улыбке.

– Да нет, наоборот, ищу возможность поскучать.

Дядя Уго услышал рычание из подвала.

– Бадри там?

– Да.

Дядя недовольно скосил глаза и по выражению лица было ясно, что по его мнению, в нашем «бараньем» ряду прибыло. Но дядя тут же улыбнулся снова: