– Андрей! – закричала Катя.

– Мистер Гринальди! – вторил ей Давид.

Оторопь от неожиданности у противника прошла за полсекунды. Он подскочил и кинулся в атаку со звериной рожей. Кулак с побелевшими костяшками пронёсся мимо моей челюсти – я успел уклониться. Глухо садануло по плечу. Мы снова оказались в пятне света.

– Кати мой будет! – нагло гаркнул незнакомец. – Я женюсь!

И вот тут меня уже было не сдержать. Я нанёс ответный удар в искажённую яростью физиономию. Подсечка. Сбил его с ног. Мы сцепились, как два борца на асфальте. Во мне так бушевал гнев за всё, что произошло с нами, что сил было не занимать. Десятое дыхание включилось и режим «Снесу голову». И хотя противник был крупнее, я оказался сверху. Надавил коленом на грудь и прорычал:

– Это моя жена! Понял? Моя! И если ты к ней хоть пальцем…

* * *

Всё произошло слишком быстро. И прежде чем я успела сообразить, мой царевич превратился в бешеного гладиатора и принялся раздавать Бадри удары, как кашу из ложки:

– За Катю! За Машу! За нас!

Шкафообразный полицейский, будто только что из Голливуда, бросился к ним. Я тоже.

– Андрей! Остановись!

Он не слышал.

– Моя! – рычал он на противника.

И тот тоже «моя» в ответ. Да они с ума сошли!

– Ты же убьёшь его! – причитала я.

Полицейский не успевал встрять, тоже получив ненароком порцию.

– Нет, моя! – снова раздалось от моих женихов.

И я рявкнула в отчаянье снова на опоре:

– Я не вещь вам! Я своя собственная! И я выбираю Андрррея! Пррекратить!!!

Упс, раскатисто получилось. Опять…

Мужчины замерли. Ура, сработало?!

– Ладно, – прохрипел Бадри. – Только пусть она больше не орёт.

Иронично. И поздно. Я снова услышала тот подозрительный шелест песка, заструился гравий, о нет! Возле Андрюши и Бадри грохнулись оземь пара камней размером с кулак. Полицейский чудом отскочил.

– Бежим! – скомандовал он. Не поняла, на каком языке, но поняла что…

Он дёрнул Андрея на себя, а тот следом Бадри за грудки и поставил на ноги. Что-то щёлкнуло металлом. Но уже не было времени разбираться что, потому как скала, которую я растревожила криком, вновь начала артиллерийский обстрел.

Мы ринулись вчетвером к внедорожнику. Камни буквально кусали нас за пятки. Андрей схватил меня за руку и потянул вперёд, как паровоз. Полицейский тащил буксиром измочаленного и охромевшего Бадри. Андрей засунул меня на переднее сиденье. Полицейский пнул Бадри назад, сам сел в машину. По крыше шандарахнуло так, словно с балкона ведро с песком уронили. На новенькой верхней части салона образовалась внушительная вмятина. Ещё от одного удара лобовое стекло пошло трещинами. Но полицейский хладнокровно нажал на педаль и с визгом шин с места сдал назад.

Сердце моё колотилось. Кажется, скоро я привыкну ездить задним ходом на страшной скорости. На этот раз Андрюша крепко держал меня в руках. В свете фар было видно, как по нашему следу падают градом камни. Я забыла, как дышать…

Но грузинский полицейский не только выглядел, как герой боевика, он и выходил из экстремальных ситуаций так же. В считанные минуты мы оказались у развилки, и агрессивная скалистая стена осталась позади. Мы развернулись и поехали по лесной дороге вниз. Обратно. Все шумно выдохнули. Но я без облегчения.

Бадри был здесь! Пока он рядом, я бы не могла расслабиться и сказать, что всё хорошо.

Я с опаской глянула назад и с удивлением обнаружила, что Бадри сидит за решёткой, пристёгнутый к ней наручниками. Ого!

В оконце из-за его спины на меня смотрела странная рогатая морда. Я моргнула. Она моргнула.

– Меее, – громко заявил баран.

Веско. И этим было всё сказано.

– А вот и спасатели подоспели, – сказал Андрюша.

Нам навстречу ехал целый эскорт автомобилей, а выше стрекотал вертолёт…

31

Я держал Ромашку на коленях, прижимал к себе. Я вдыхал аромат её волос и ощущал такое трепетное тепло, что немного кружилась голова. Саднили костяшки на кулаках. Ломило плечо и, кажется, под глазом расплывался фингал. По крайней мере, со скулой происходило что-то явно не то, но я был счастлив. Сердце, как фотонный излучатель, расширялось из груди и охватывало её всю, словно пыталось закрыть мою Катю от чужих взглядов магическим скафандром. Правда, никто и не смотрел. Давид внимательно вёл машину, от родственника-гамадрила я закрыл моё сокровище собой. И пусть не зарится! И не бухтит на своём тарабарском! Но я даже к горам Катю ревновал… Вдруг вспомнилась сказка, в которой джинн превращал свою красавицу-жену в крошечную пери и сажал в шкатулку и в карман, чтобы никто не видел. Вот очень правильное решение, я считаю! Где бы только набраться суперпавера, чтобы стать джинном восьмидесятого уровня? Я оглянулся и расплылся в коварной улыбке. Не знаю, что с моим лицом, с мордой похитителя явно я хорошо поработал – ни родная мама не узнает, ни двоюродная.

– Андрюша, от тебя как-то странно пахнет, – проговорила, смущаясь, Ромашка.

Её мягкий нос коснулся моего подбородка.

Я тихо рассмеялся:

– Это не я, это баран. Тот самый, из мешка. Он решил, что он котёнок, и тёрся об меня усиленно, пока я ждал подмогу. У меня теперь штаны с начёсом.

Катя совершенно по-детски хихикнула и погладила мою руку, сжимавшую её талию. Какая же она всё-таки милая!

Родственник из-за решётки что-то недовольно заявил по-грузински наглым тоном и звякнул наручниками. О, требует свободу попугаям?

И тут произошло странное: моя Ромашка отодвинула меня уверенно, выглянула из-за плеча и с воистину сицилийской эмоциональностью выдала такую тираду… кажется, на грузинском, что Давид посмотрел на неё расширенными глазами, а родственник буркнул по-русски с кавказским акцентом:

– Нет! Петь не нада!

Ромашка ещё припечатала его на грузинском. Покраснела и скромно потупив глазки, сказала Давиду:

– Сорри.

Э… что это было? Мне на ухо Ромашка доверительно прошептала:

– Кажется, я научилась ругаться на грузинском. И основные фразы понимать.

– Ну ты даёшь! – присвистнул я. – Какая зараза тебя учила?

– Это на интуитивном уровне, – едва слышно призналась Катя, снова рдея, как вешняя роза, – слух у меня абсолютный, память хорошая, грузинский фольклор с негативной эмоциональной окраской я слышала часто.

– Угу, – хмыкнул я, – значит, бабушке можно материться, а мне нельзя?

Ромашка потупилась, а я шепнул ей в ухо:

– Я всё равно своих обещаний обратно не беру.

Наградой мне была счастливая, лучистая улыбка. Всё бы за неё отдал!

Бешеные горы остались позади, начался лес, в котором я по дороге туда каждый тёмный куст глазами обшарил. И я задумался: довезёт ли нас Давид до Сигнахи? Вроде не его же территория. Только я раскрыл рот, спросить, как впереди раздался громкий шум от лопастей вертолёта, ночь расчертил луч прожектора, и я увидел десяток ярко горящих фар, направляющихся к нам навстречу. О, а вот и спасатели! Кто-нибудь точно довезёт. Правда спохватились они поздно – после арии моей Ромашки грузины уже остались без гор на востоке. Будут выпендриваться, она вообще сделает всю Грузию унылой равниной, и скажет, что так и было. Я невольно почувствовал гордость за мою Катю! Вот вам и скромность! Надо её попросить спеть моему папе что-нибудь, Надя как раз привезла дорогущий набор бокалов из Венеции. И люстру хрустальную.

– Я не знала, что ты умеешь так драться, – шепнула мне на ухо Ромашка, – ты просто сражался, как лев! За меня раньше никто не дрался! Я теперь всю жизнь буду этим гордиться!

– Погоди, только этим, и всю жизнь… Я ещё и подводным плаванием в пещерах занимаюсь, – признался я с тихим смешком.

– А я пилоном, – в ухо призналась Ромашка.

Я воззрился на неё, поражённый:

– Ты?! Пилоном?!

– Ага.

– И стриптиз показываешь?!

– Ну… – Она снова разрозовелась, как школьница, оставляя мне самому додумывать, каким вообще образом распределялись там, на небесах таланты и способности.

«Ты, цветочек с кудряшками, будешь страшно эротически одарённой иерихонской трубой, сможешь звуком снести нафиг город, но при этом будешь бояться открыть рот, сидя в офисе за компьютером и платить ипотеку». Так, что ли? Нет, что-то у них не отлажено в Небесной Канцелярии. Или в случае с Катей случился системный сбой. Зато она у меня одна такая! – снова загордился я и шепнул:

– Покажешь?

– Как-нибудь…

– О, давай только не так, как с пением: выедем в поле с конём, там тебе и мышам споём!

– Нет, в поле не надо, у нас на кухне, у тебя… у нас, – она сбилась в показаниях, но всё-таки доверительно добавила: – В общем, ты понял где, там есть чудесная барная стойка, я на ней тренировалась.

Ого! А я-то думал, там только завтракать можно. Мой завтрак никогда не будет прежним. Буду требовать стриптиз перед кофе.

Наконец, процессия была уже перед нами. Давид притормозил. Автомобили, что гнали к нам, остановились. Вертолёт приземлился аккурат по центру… Давид вышел из машины, мы тоже. Я, честно, ожидал, что из вертолёта сейчас чинно выйдет какой-нибудь полицейский шериф с американской выправкой и грузинским носом. Но на подножку, а затем на землю спрыгнула похожая на колобок старушенция Кавсадзе в чёрном балахоне и кинулась к нам. Я напрягся. Здрасьте, приехали. Схватил Катю за руку, намереваясь не отпускать. Но бабуленция со скоростью торпеды присеменила к нам. И кинулась обнимать и целовать… обоих.

– Вайме, детки! Живые! Два мой дорогой сердце! – глянула на меня и ахнула: – Вах! Но не очень целые…

Она обернулась и как гаркнет, перекрикивая вертолёт:

– Врача!

О, и ДНК-тест делать не надо, сразу ясно, чьи гены… Я не успел додумать, а Алико Кавсадзе, ни капли не похожая на ту злую стерву, которая послала меня лесом в Тбилиси, снова принялась обнимать нас, вдавив каждого в одну из гигантских мягких грудей. И приговаривала мягким мурчащим голосом, словно только что не орала, как генерал в рупор: