— Лиз…

— Слушай, давай напишем ходатайство на руководство госпиталя, что он невменяем, порекомендуем принудительное лечение.

— А потом соберём чемоданы и переедем в Африку, — мне почему-то становится смешно. — Потому что рано или поздно его отпустят, и тогда нам конец.

— Всё шутишь?

— Лиз, — вздыхаю, вспоминая свою вчерашнюю глупость и прикрываю глаза, будто это поможет мне спрятаться от самой себя, — я вчера попросила его поцеловать меня.

Праведный пыл у Копыловой тотчас рассеивается, и она снова садится ко мне на постель и внимательно смотрит. Я чувствую её взгляд кожей даже с закрытыми глазами.

— А он что? — спрашивает тихо, как ребёнка.

— А он отказал. И теперь мне невыразимо стыдно.

Я смотрю на подругу. На её красивом лице крайняя степень озадаченности.

— А ещё он сказал, что нашёл тех парней, что напали на меня в сквере. Двоих из них. И пса. Теперь собака живёт у него.

И вот теперь озадаченность сменяется крайним изумлением. И я понимаю, почему. Я и сама изумляюсь, что сейчас, вспомнив о том кошмаре, говорю спокойно, не сваливаясь в паническую атаку, и моё сердце при этом стучит в привычном ритме. Волшебства ведь не бывает. И вот сейчас я мысленно снова нырну в тот вечер, а потом буду пить успокоительное и выполнять дыхательные упражнения.

— И что он с ними сделал? — отмирает Копылова. — Сдал в полицию?

— Не знаю. Вряд ли. И знаешь, Лиз, — говорю и с ужасом осознаю свои слова. — Мне всё равно, что он с ними сделал.

И я не пью успокоительное, и дышать под счёт мне не приходится. Потому что я встаю с постели на твёрдые ноги. Они не трясутся, холодок не пробегает по венам, как это бывает, когда депрессивное расстройство напоминает о себе. Я просто встаю, и мы с подругой идём на кухню есть блинчики, которые я напекла полтора суток назад.

25

Лекс.

Прошло уже почти три недели, а я так и не продвинулся ни в поиске третьего ублюдка, ни в дела Хоминича с Ермолаем. Куда не ткнись — либо глухая стена, либо продвигаюсь в час по чайной ложке. Многие моменты мне теперь стали понятны, получилось надавить на тренеров и узнать, когда и на каких условиях проходят бои, как отбирают бойцов. Но это лишь общая информация. Мало. Мне нужно прихватить Ермоленко за задницу, и я пока не знаю, как. Через отца не хочу. У них с отцом Антона свои дела, и по ходу, старший Ермолаенко не в курсе, что его сынок занимается грязными делишками.

А ещё голову распирают мысли о бестолочи. И не только голову, твою мать. Даже Кристина не справляется. Сжимая в кулак её крашенные волосы, я вдруг до одури хочу, чтобы это была светлая копна сводной сестры. Иногда даже дышать становится трудно, когда думаю о ней. Двадцать дней — а я посчитал — я не видел её, но не могу перестать хотеть. Сколько можно вдалбливать в свою башку, что она не для меня? Слишком чистая и правильная, слишком… Я не хочу её марать. На мне столько крови, что считать я перестал ещё на третьем году службы.

И вот я, как Сева, вместо того, чтобы составить новое расписание занятий в связи с изменением тренерского состава, занимаюсь вуаеризмом, наблюдая, как Андрей тренирует бестолочь.

Да, она всё же пришла на первую тренировку, а потом на вторую и третью. И вот спустя три недели регулярных занятий уже работает довольно сносно. Спина стала прямее, удар острее. А ещё она позволяет себе вскрикивать, когда работает с грушей или стонать, если устала. Это прогресс, я считаю, позволять себе чувствовать и признаваться в этом окружающим.

Андрей — молодец, настоящий профессионал. К тому же на её счёт предупреждён. Он держит её в тонусе, не позволяя расслабляться, но в контакт входит минимальный. Однако же мне всё равно хочется оторвать ему яйца, когда он подаёт бестолочи руку, помогая подняться, или корректирует удар.

Она уйдёт через пятнадцать минут, а потом у меня тренировка с вип-клиентом. Надо настроиться. Я даже не знаю, кто это, но оплачена тренировка со мной едва ли не в трёхкратном размере. Посмотрим, что за хрен.

Поворачиваюсь на лёгкий скрип двери. Твою ж мать, Бэтмэн свалил в зал. Скулил всё утро, упрашивая снова его взять с собой, а теперь попёрся туда, куда ему не разрешалось. С этим своенравным говнюком ещё работать и работать совместно с кинологом.

— Эй, — выхожу за ним, но это чудовище уже запрыгнуло на малый ринг и поставило передние лапы на плечи перепуганной бестолочи. — А ну зайди обратно.

— Привет, — едва слышно говорит она, глядя на меня, и поглаживает здоровенную собачью голову, пытаясь увернуться от его слюнявого языка.

— Привет.

Киваю Андрею, отпуская его, и сам запрыгиваю на мягкое покрытие ринга и хлопаю по бедру, подзывая собаку. Бэтмэн жалостливо смотрит на девчонку, но опускает голову, поджимает зад и топает ко мне. Вот засранец.

— Как успехи? — спрашиваю растерявшуюся девушку.

— Нормально, — кивает, заправляя выбившуюся из хвоста прядь за ухо.

Смотрит настороженно, даже с опаской. Правильно делает.

— Проверим, — снимаю со стены перчатки и натягиваю на кисти.

Вот нахера? Мазохист ты, Шевцов, в чистом виде.

Бестолочь становится в стойку и поднимает в защитную позицию руки. Вполне себе неплохо, я бы сказал.

— Ноги шире. Чем ты слушала тренера?

Она хлопает глазами и хмурится, но бдительности не теряет, следит внимательно за моими движениями. Делаю выпад, она отходит и закрывается. Обманный сбоку — уходит в сторону. Умница, но хотелось бы активности с её стороны. И она пытается. Тоже делает обманный, а потом выталкивает руку вперёд. Я принимаю удар, не уворачиваюсь. Неплохо, научилась вкладываться.

Но, кажется, бестолочь слишком обрадовалась и расслабилась, поэтому была наказана. Я оборачиваюсь и ребром стопы подбиваю её ступни, Яна теряет равновесие и падает, громко ойкнув.

— Если бой не окончен, расслабляться рано.

Протягиваю руку, и она, поколебавшись, принимает её. Дергаю девчонку на себя, помогая подняться, как слышу сзади хлопки в ладоши.

— Браво! — скалится Ермолай. — Вот это бой, достойный лучших наград.

Что этот козёл тут забыл?

— Алексей Викторович, — сзади семенит администраторша Соня. — Антон Николаевич — ваш клиент, о котором я говорила.

Так, а вот это уже интересно. Замечаю, что бестолочь стоит за моей спиной каменным изваянием и едва дышит. Она напугана. А вот Ермолай, увидев её, изрядно удивляется, а потом расплывается в улыбке.

— Здравствуй, Яна, — учтиво произносит. — Очень приятно встретить тебя через столько лет.

Улыбка учтивая, а вот хищным взглядом он ощупал её с ног до головы. Я сглатываю, чувствуя, как внутри разгорается огонь давней вражды.

— Антошка, ты чего хотел? — спускаюсь с ринга, но руки ему не протягиваю.

— Хотел потренироваться с лучшим тренером города, вспомнить, как мы с тобой раньше в спаррингах изматывали друг друга.

— Изматывали? — становится смешно. — Ты ложился на третьей минуте.

— Ну, всё меняется, — Ермолаенко снимает куртку и суёт её в руки парню, что вошёл вместе с ним. — Правда, Лекс? К тому же я просто хотел увидеть старого друга.

Становится интересно. Говно само ко мне приплыло, а значит, я могу прощупать почву.

— Уходи, — киваю Фоминой, и та испаряется, а сам поднимаюсь снова на ринг. Ермолай поднимается вслед за мной.

26

Самоконтроль — одна из важнейших черт военнослужащего. И у меня всегда с ним были проблемы. Комбат лично всыпал мне пиздюлей за несоблюдение субординации и слишком длинный язык. А удар у него тяжёлый.

Вот и сейчас я на пределе, чтобы не сломать чёртового ублюдка. Но нельзя. Я же тренер, блядь.

С Ермолаем мы занимались в «Чёрном Драконе» последний год в одной группе. Тренер его не любил, потому что Антошка всегда был с говнецом и дрался грязно, но, надо признать, от этого не менее успешно. За годы в отцовском бизнесе он форму не растерял и сейчас пыжился это продемонстрировать.

— И как оно в армии, Алёша?

— Как в армии, — держу боксёрские лапы повыше, чтобы этот придурок не ткнул в кадык типа как случайно. — Сходи — узнаешь сам.

— Э, нет, — Ермолай делает выпад, пытаясь ткнуть меня в бочину. — Я слишком дорожу своими годами.

Спарринг проходит в напряжении. Чувствую, что майка на спине пропиталась потом насквозь. Антошка тоже дышит тяжело, а в выступающей на лбу вене бешено бьёт пульс.

— Так зачем пожаловал, Антон? Неужто в городе тренеров больше нет? — выполняю уклон и в развороте ухожу влево от его выпада.

— Есть. Но мне нужен лучший.

Стебёт? Пытается.

— К тому же я соскучился за старым другом. Расстались мы с тобой не очень красиво.

— Ты меня с кем-то спутал, Антошка, мы и не встречались, чтобы расставаться.

— Да ладно тебе, Лекс, — Ермолай вымученно усмехается и выставляет вперёд ладонь, давая сигнал поставить спарринг на паузу. — Ситуация с твоей сестричкой вышла некрасивая. Может, я вину загладить хочу. Она, я смотрю, важна для тебя.

— Ну она же моя сводная сестра.

Пожимаю плечами, пытаясь казаться беспристрастным. Но Ермолай не дурак, думаю, он прекрасно видит, что мне хочется ему пасть порвать за ту херню, что он устроил на аукционе.

Мы заканчиваем тренировку, и, как мне кажется, Антон сказал далеко не всё, что хотел. Он пришёл не просто так. В последние недели я глубоко копал под эту его маленькую затею с боями, и, видимо, Ермолай пришёл выяснить, насколько я в теме. Значит, испугался. Это хорошо.

Набрасываю куртку и выхожу проводить до стоянки дорогого гостя. Бэтмэн увязывается со мной, спрыгнув с гимнастической лавки, где он упорно пытался дремать, хоть ему было чертовски неудобно. Трусит рядом, без особого интерес поглядывая на Ермолаенко.