— Да.

Вопрос почему-то вызвал смущение. Причины такого поведения я даже не стала пытаться объяснить себе. Поэтому просто прошептала:

— Спасибо.

— Не обольщайся, — почти рычит, сжимая руль.

А я и не обольщаюсь. Понятно же, что отец ему поручил присматривать за мной под страхом лишения каких-нибудь благ. Относительно вольная жизнь важна для Шевцова. Издевательства его друзей — это одно, а вот почти приёмная дочь отца-олигарха в грязной мокрой блузе — уже позор.

— Или ты предпочла бы пойти дальше на уроки в мокром лифчике?

— Нет. Конечно нет, — щёки вспыхивают, стоит только представить картину.

Внезапно Алексей останавливает машину возле высокого здания, над первым этажом которого светится бело-зелёными буквами «Аптека», и выходит, молча хлопнув дверью. Я остаюсь ждать, кутаюсь в пальто, из-под которого тянет тонким ароматом от пиджака Лекса. Терпкий и свежий одновременно, нотки цитруса. Ему очень идёт этот запах.

Через пару минут Алексей возвращается и бросает мне на колени продолговатую коробочку.

— Намажь. Это от ожогов, — говорит, заводя мотор.

Как это возможно? Вот вроде бы человек оказывает помощь, но делает это с таким видом, будто отвратнее для него ничего нет. Я ведь не просила и не заставляла. А чувствую себя будто виноватой.

— Спасибо, — всё, что могу сказать, беря в руки коробочку.

И дальше мы снова едем в молчании. Я думаю о Лексе. О нём невозможно не думать. Интересно, какой он на самом деле? Прячется ли кто-то под маской, или он и правда весь из брони, прочных стальных пластин? Спаянный из железа — острых углов и смертоносного лезвия, к которому нельзя прикоснуться, не поранившись? У него ведь не только ко мне такое отношение. Люди вокруг боятся его. Я замечала. Видела Анины глаза, когда она рассказала, как Шевцов перевернул ей пачку сока на голову, видела короткий затравленный взгляд Эдика, когда спросила, что у него случилось. И ладно Чагин, но ведь Степанова не робкого десятка. Да взять даже его друзей. Они вроде бы и время вместе проводят, шутят, но стоит Лексу посмотреть неодобрительно, как улыбки сползают с их самодовольных лиц. Они прислушиваются к его мнению, не смеют перечить.

Страх и притяжение. Вот что он вызывает. Завораживает и пугает одновременно. Опасный коктейль.

— Тебе что, помощь нужна?

— Что?

Я за своими размышлениями не сразу поняла, о чём он говорит. Удивлённо посмотрела и тут же обожглась о тёмный, тяжёлый взгляд.

— А потом ты обижаешься, что я называю тебя бестолочью. Я про мазь.

— А…

Мои щёки в очередной раз за этот час вспыхнули. Такими темпами, на них тоже появятся ожоги.

— Дома уже.

— Сейчас.

Спорить бесполезно. Себе дороже. Я раскрыла коробку и достала тюбик. Отвинтила крышку и выдавила слегка желтоватый гель. Руки дрожали. Аккуратно, чтобы полы пальто не распахнулись, я просунула руку и размазала гель по коже чуть ниже шеи. Сначала было холодно, но потом кожа стала успокаиваться и печь меньше. Лекарство и правда помогло. Хорошо хоть на груди сильно не попало, кожа там слишком нежная, да и бюстгальтер спас, а вот в районе третьей пуговицы пекло сильно.

— Это Ирка сделала?

Тётя Соня в детстве всегда говорила мне, что ябедничать нехорошо. И как бы мне не хотелось надуть щёки и угукнуть, я всё же сдержалась.

— Нет. Просто поднос взяла неудачно.

— Врёшь, — цедит сквозь зубы Шевцов, а потом резко тормозит, свернув автомобиль на обочину.

Я не ожидала такого манёвра, и по инерции дёрнулась вперёд, почти слетев с сидения. Едва успела поймать полы пальто, чтобы те не распахнулись, обнажив грудь. Лекс — псих. Это данность, не подлежащая сомнению.

Он разворачивается ко мне и дёргает за рукав, возвращая обратно в кресло, заставляя сердце отчаянно зайтись в страхе. Я смотрю на по-мужски широкий разворот плеч, кожаная куртка, что сидит как влитая, тонкие губы сердито сжаты.

— А теперь ещё раз спрошу: это сделала Ирка?

И я не смею врать.

— Я не знаю. Наверное…

Мой голос дрожит, взгляд цепляется за нервно сжатые мужские кулаки. Он злится. На меня? Я ведь сказала правду.

— Не. Смей. Мне. Больше. Врать, — шипит, чеканя каждое слово. — Поняла?

Киваю.

— Ответь!

— Лёша, я поняла. Пожалуйста, поехали домой.

Дура я набитая. Он манипулирует мной, запугивает. Зачем? Его жизнь и так под его контролем, зачем ещё и меня контролировать? Сама позволяю, а потом ругаю себя. Нужно это прекращать. Только как?

Шевцов снова заводит мотор и выезжает на дорогу, ведёт плавно и спокойно.

— Кстати, — довольно буднично говорит он. — Сегодня вечером у нас будут гости. Деловой ужин с партнёром отца. Ты должна соответствовать, раз уж теперь ты часть семьи.

Глава 24

Лекс

Я спускаюсь в гостиную аккурат к семи. Николай Ермолаенко — партнёр по бизнесу и друг отца, уже приехал. Но друг, я думаю, он так себе. Такие акулы истинными друзьями не бывают. Однако бизнес-партнёрство у них с отцом уже более двадцати лет, так что да — в какой-то степени Ермолаенко — друг семьи. Ну и конечно же с ним приехал его сын Антон.

Антон Ермолаенко, или попросту Ермолай — мой давний «приятель». Именно так, в кавычках. С Тохой мы знакомы с детства. Только он старше меня на два года, и уже учится в универе. Сколько себя помню, мы всегда соперничали, старались друг другу насолить. Ему всегда нужно было то, что было моим: моя тёлка, победа в заплыве, даже внимание моего отца на совместных мероприятиях, коих за период нашего взросления было не сосчитать.

Но в последнее время Ермолай не удостаивал нас посещениями, а это, глядите-ка, припёрся. И, кажется, я знаю, какого хера он тут забыл.

— Привет, Лекс, — Антон протягивает руку после того, как я здороваюсь с его отцом, и нарочито мило улыбается. — Давно не пересекались.

— Привет, Антон. Ты прав — давно. Что же подвигло?

— Взрослею, — улыбка не сходит с наглой рыжей морды. — Отец говорит, пора вникать в дела компании. Это ты у нас ещё школяр, можно не напрягаться. Вот сдашь ЕГЭ, поступишь в ВУЗ, и тебя в свой узкий круг позовём.

Мудак. Уже не знает, чем меня зацепить. Помню, как у него подгорело, когда Демьян привёл меня на аукцион. В клубе мы оба состояли давно, а вот к аукционам «Чёрного дракона» допускают не всех. Мне ещё и восемнадцати не было, когда я впервые там оказался, с полгода назад, а вот Тохе пропуск дали всего на месяц раньше меня. Вони было — пиздец. И пару раз из-за лотов мы с ним тоже схлестнулись, правда словесно, иначе бы обоих попёрли. И каждый раз последнее слово оставалось за мной. Поэтому-то сейчас его взгляд так и полыхает.

— А ещё я слышал, что у вас в семье пополнение, — драный лис лыбится ещё шире. — Твой отец всегда сетовал, что у него нет дочери, чтобы наши семьи породнились.

Хер тебе, грёбаный ты придурок. Я хоть терпеть не могу мелкую бестолочь, но даже ей тебя не пожелаю.

— Остынь, Тоха, кобылка не породистая, тебе не зайдёт.

Взгляд Ермолая уплыл куда-то мне за спину. Бестолочь. Она спустилась с лестницы и теперь мялась возле отца, который представил её партнёру. Платье надела с глухим воротом, чтобы не видно было обожжённой кожи. Не так уж сильно она и обожглась, так, покраснело немного — успел заметить сегодня. Но один хрен — Ирка отгребёт своё. Я не запрещал чмарить её, но трогать разрешения не давал.

Волосы наверх подобрала, шею открыла. И мне, почему-то, это не нравится, потому что грёбанному Ермолаю сейчас придётся слюни подтирать.

Отец подводит девчонку к нам и представляет.

— Познакомься, Антон, это Яна — дочь моей жены.

— Очень приятно, — рыжий козёл скалится и, чтоб его, галантно припадает губами к руке девчонки, отчего та густо заливается краской. — А ты говорил не породистая.

Последнее уже ко мне, как раз, когда отошёл отец. Язык бы тебе охуярить, ценитель хренов.

Кошусь на «сестричку», замечая, как та застывает, бледнеет. Обиделась. Ну и хрен.

А ему улыбается. Надо же. Когда меня впервые увидела, смотрела как заяц перепуганный, а этому сразу улыбается. Не того мужа себе выбрала твоя мать, бестолочь, другой сводный братишка бы тебя не обижал, пригрел бы быстро.

Мы проходим к столу. Людмила сегодня постаралась, хотя, она и так замечательно готовит.

— Поухаживай за сестрой — говорит отец, предлагая бестолочи сесть рядом со мной. По другую руку от неё плюхается Ермолай. Замечаю, что отец всё ещё смотрит на меня. Я понял, пап, понял.

— Что будешь? — поворачиваюсь к девчонке и растягиваю губы в улыбке.

Но она понимает. По взгляду. Умница.

— Я не голодна, Лёш, спасибо. Но можно сок.

Сок. Я похож на лакея или официанта? Ладно, сок так сок. Уже тянусь за графином, как встряёт Тоха.

— Я сам, ко мне графин ближе.

И снова лисья улыбка до ушей. Я пожимаю плечами, отдаю пальму первенства. Пусть поиграет. Только немного. Она же моя «сестра», живёт со мной под одной крышей. А своё я без разрешения трогать не разрешаю, и Ермолай его пока не спрашивал.

Разговор за столом лёгкий и непринуждённый. Обо всё и ни о чём. Время тянется как резиновое. Отец и его партнёр постепенно переходят на обсуждение далеко идущих планов, говорят о том, что когда-нибудь мы с Антоном сменим их в креслах директоров, но к этому ещё идти долго. Думаю, с Ермолаем мы партнёрами быть не сможем. Я ему не доверяю. Но они правы — будет это нескоро.

Рыжий лис на всю флиртует с Фоминой. Улыбается, подкладывает тарталетки, подливает сок. А она млеет, улыбается. Я замечаю, как она касается горловины платья, наверное, ткань раздражает обожжённую кожу.

Блин, какого хера я вообще об этом думаю?