Маша Малиновская - Сахар со стеклом

Я возвращаюсь по подъезду и чувствую, как болят щёки от бесконечных улыбок и смеха. Я, Алёнка, её Эльф и Сашка Терентьев — вот наша сегодняшняя компания. И мне так весело не было уже давно. Рукавицы промокли насквозь, хоть выжимай — результат игры в снежки. Да что там рукавицы! У меня за воротником целая тонна снега, а штаны промокли до трусиков. Это же надо — в десять вечера четверо великовозрастных детишек с дикими визгами с горки катаются!

Аня поехать со мной не смогла, сказала, что с младшими некому сидеть, а у матери с отцом график скользящий на заводе, и общегосударственных праздничных и выходных нет. Я же уехала в последний день занятий, водитель Виктора прямо из школы отвёз меня на вокзал. Это произошло через четыре дня после той злосчастной пятницы, когда я согласилась с Шевцовым и Ермолаевым поехать в клуб. В эти четыре дня с Шевцовым мы почти не пересекались, к тому же рядом постоянно была мама. Она немного приболела, и Виктор запретил ей появляться на работе.

Я открываю своим ключом дверь и захожу в квартиру. Слышу, как на кухне тётя с кем-то разговаривает. А отвечает ей мужской голос. Интересно, я никогда у нас в гостях не видела ни одного мужчину, если не считать дядю Ваню из соседнего подъезда. Но тот приходил лишь тогда, когда его жена Елена слишком долго засиживалась за чашкой чая у тёти Сони. И это басил уж точно не дядя Ваня.

— Сонечка, ты точно не сможешь ничего поделать?

Сонечка?! Это уже интересно.

— Коль, до десятого января я не могу. Может, в другой раз слетаем?

— Женщина, ты разбиваешь мне сердце.

А потом тихое воркование. И мой ступор. Моя тётя Соня и мужчина? Необычно, непривычно и… ну наконец-то! Стоп. Что? Она не может полететь с этим Николаем до десятого января? Как раз, когда у меня билеты обратно. Вот почему она отказалась. Но так не годится. Тётя и так всю молодость отдала мне и маме, не оставила нас в угоду своих интересов. Может, у неё сложились бы отношения, не будь дома маленькой девочки. Но в этот раз я не позволю ей проворонить своё счастье.

Я тихонько разулась и повесила пальто на вешалку. Потом, глубоко вздохнув, подошла к двери кухни потянула ручку.

— Привет! — улыбнулась на все двадцать восемь (зубы мудрости у меня ещё не выросли).

Щёки тёти вспыхнули, а Николай растянулся в улыбке.

— Яна, познакомься, — залепетала смущённая тётя Соня, словно она тут подросток, а я тётя. — Это Николай, мой… мой друг.

— Здравствуйте, Николай.

Я просканировала взглядом мужчину и осталась вполне довольна. Высокий, немного за сорок. Чуток лысоват и с небольшим животиком. Но его это не портит. Зато глаза какие добрые, так и лучатся.

— Здравствуй, Яночка. Наслышан.

Николай улыбается и легонько пожимает мою ладонь. Тётин «друг» мне однозначно нравится, а значит, что никаких «не могу до десятого» быть не должно.

— Извините, что прерываю, — я делаю печальные глаза, чтобы было убедительнее. — Тётя, помнишь, я тебе говорила, что меня приняли в школьную команду пловчих? Так вот звонила тренер и сказала, что в конце января соревнования, и мне необходимо посещать тренировки. Поэтому восьмого мне уже нужно быть там.

Врать, конечно, некрасиво. И теперь у меня точно выскочит прыщ на языке. Но я должна сделать так, чтобы тётя начала позволять себе жить своей жизнью. Важно подтолкнуть, а там дальше пусть уж этот Николай разбирается.

— Как же так, — пролепетала тётя Соня. — Ты же до десятого побыть хотела.

Больших усилий мне стоило не прыснуть от того, как пытался изображать сочувствие и дружеское участие Николай, но скрыть радостные огоньки предвкушения ему, всё же, не удалось.

— Ничего, — обнимаю тётю и целую в щёку, — Я же на весенние ещё приеду.

— Да куда там, экзамены же, поступление…

Ещё раз улыбаюсь тёте, киваю Николаю и удаляюсь в свою комнату, оставляя взрослых обсуждать свои планы. А мне пора собирать сумки, потому что Рождество придётся провести в дороге.

В этот раз слёзное прощание на перроне уже не было приправлено такой чёрной тоской, как когда мы уезжали с матерью. Сегодня тётя провожала меня не одна, и я очень рада этому. Когда поезд тронулся, и провожающих стало не видно, я почувствовала, как в груди защемило. Да, мне нравилось, что теперь мама рядом, но… Слишком много этих самих «но». Я, конечно, и не думала, что мы с матерью будем не разлей вода, но я её и правда почти не вижу. Зато вот сводного брата в моей жизни слишком много. И он не устаёт мне напоминать, что я лишняя в его доме. Его классе. В его жизни.

На вокзале меня ждал Степан. Он забросил мои вещи в багажник и пригласил в салон. Водитель Виктора мне нравился, он хороший человек, это сразу видно.

— Виктор Андреевич и Наталья Романовна ещё не вернулись из Греции, — сообщил водитель, выводя машину с привокзального проспекта на трассу. — В связи с погодными условиями, перелёт отложили на двое суток.

Вот так вернулась пораньше. И что же мне куковать одной теперь? Но и остаться у тёти я не могла.

— Но Алексей Викторович дома, так что скучно вам не будет, Яна.

Сердце пропускает удар, а потом сжимается. Два дня наедине с Шевцовым. Тут не соскучишься. И как бы я не пыталась успокоиться, внутри ворочалась тревога. Рядом с Алексеем я не чувствую себя в безопасности.

Алексей определённо был дома, если судить по доносившейся со второго этажа музыке. И как же мне сообщить, что я теперь тоже в доме? И нужно ли? А то вдруг испугается моему неожиданному присутствию.

Самой стало смешно: Лекс и испугается. Скорее обозлится. И хоть этого избежать не получится, но испытывать судьбу я не хочу.

А можно ведь просто самой включить музыку, как свою вырубит — услышит мою и всё поймёт. Не тащиться же мне в его комнату с приветствиями. Предыдущие разы ничем хорошим не заканчивались.

Сумку свою я попросила Степана оставить в прихожей: она у меня совсем небольшая. Смысл было на две недели брать много вещей. Там же на вешалке оставила куртку и шапку.

В гостиной раскинулась красавица-елка, сверкая разноцветными шарами. Мы с тётей обычно ставили натуральную сосну, когда я была маленькой, потом просто покупали несколько раскидистых веток, украшали игрушками и моими поделками. Помню свой детский восторг, когда по квартире разливался свежий аромат хвои и мандаринок. Ожидание чуда в детской душе пело нежным разноголосьем, подталкивая загадывать самые заветные желания. Моим была семья. Чтобы мама и папа рядом. Колючая щека и нежная ладонь, и чтобы подбрасывали до потолка и нежно пели колыбельные на ушко.

И вот я смотрю на шикарную искусственную ёлку со стильными шарами и думаю о том, что желания мои исполняются как-то уж искажённо.

Но ёлочка-то эта ни при чём, и я могу просто ей порадоваться.

Прежде чем подняться к себе в комнату, я решила перекусить и выпить чаю.

Я ставлю на плиту чайник, а пока он закипает, мажу шоколадной пастой тост. Ещё один вкус детства. Прямо день ностальгии. И когда решаю забрать всё это вкусное добро с собой в комнату, развернувшись, сталкиваюсь в дверях кухни нос к носу с Ириной Ряполовой.

Девушка передо мной едва ли одета. Длинная рубашка, явно мужская, в аккурат прикрывает её ягодицы. Волосы немного растрёпаны, а взгляд не предвещает ничего хорошего.

— Ты! — кривит губы Ирина. — Что тут забыла?

Во мне вскидывает голову гордость. Это она мне задаёт такой вопрос?

— Вообще-то, я здесь живу. А ты тут что забыла? Это частная собственность, если что.

Ну а что? Она просто достала меня уже, кожа на груди аж пылать начинает, как только вспоминаю её выходку в столовой.

— Твоя, что ли?

Демонстративно хмыкнув, Ирина медленно прошла к холодильнику и распахнула дверцу. А потом достала оттуда банку с шоколадной пастой. С моей, блин, шоколадной пастой. Я знаю, мама купила её для меня, она говорила по телефону. А теперь эта стерва нагло залезла туда своей облизанной ложкой и прямо из банки стала есть моё любимое лакомство. Дома, видимо, такое от неё прячут, чтобы зад не отъела.

Да и ну её! Я чай пить собиралась в своей комнате.

— Осторожно, Яна, чай горячий. А то придётся ещё один дешёвый лифчик выбросить.

Я замерла с подносом в руках. Стерва. Намекает.

— А ты свой, я посмотрю, уже куда-то выбросила, — говорю, обернувшись к однокласснице. — Я скажу домработнице, чтобы передала с курьером, если найдёт где-нибудь.

Господи, что этот город делает со мной? Такими темпами я тоже превращусь в такую вот стерву, как Ряполова.

И кажется, я всё же задела девушку, потому что ироническое выражение на её лице меркнет. Она отложила банку с ложкой на стол и сделала шаг ко мне.

— Знаешь что, мелкая дрянь…

Ирина осеклась и посмотрела мне за спину. Я тоже обернулась.

Шевцов стоял в дверном проёме мрачнее грозовой тучи. Тёмные глаза метали молнии. Только, что удивительно, не в мою сторону. Эти двое точно никого не ждали, учитывая, что и на Лексе только спортивные штаны.

Внезапно я почувствовала, что лицо начало гореть. Да плевать, чем они там занимались, мне вот тут совершенно не хочется находиться, да ещё и с красным лицом.

С Ирины Шевцов перевёл взгляд на меня, отчего плечи и спину пробрало морозом. Как-то подсознательно потянуло коснуться запястья, с которого только недавно сошёл след его ладони. Благо руки заняты были.

— С приездом, — протянул Алексей отнюдь не гостеприимным голосом.

— Спасибо.

Захотелось прочистить горло, потому что оно вдруг село. Наверное, результат катания с друзьями с горки и кучи снега, которую мне забросил за шиворот Сашка Тереньев. Только вот впервые вижу, чтобы простуда проявлялась так внезапно.