Лекс резко развернул машину и, набрав скорость, поехал в обратном направлении.

Глава 42

Ехали мы быстро. На приборную панель, светящуюся в темноте, я даже посмотреть боялась, как и боялась спросить, что же случилось. А сам посвящать меня Шевцов не собирался.

Через какое-то время мы выехали за город. Трасса освещалась, и шла вдоль основной продольной города. Скорее всего, объездная дорога, потому что по городу сейчас было сложно проехать — большинство работающих торопились домой. Но и тут было довольно оживлённо.

Алексей молчал, но я видела, как крепко он вцепился в руль. Бледное лицо было сосредоточено и словно вытесано из камня.

Минут через тридцать мы подъехали к зданию, окружённому высоким забором. Шевцов сказал что-то охраннику на КПП в приоткрытое окно, и тот поднял шлагбаум. Мне было тревожно, стала сказываться усталость, начинало снова знобить. Но я понимала, что ничего не добьюсь, если стану приставать с вопросами, поэтому молчала.

— Можешь остаться в машине, но лучше подожди в холле. Там есть диванчики и автоматы с кофе.

— Я лучше побуду здесь. Ты надолго?

— Пока не знаю.

Шевцов не стал настаивать. Было видно, что он торопился.

— Лёша, может, куртку накинешь? — затормозила я его, когда Шевцов уже почти захлопнул дверь. Но он лишь отмахнулся и скрылся в парадной двери здания.

Что это было за здание, я смогла прочитать на табличке у двери, присмотревшись. «Частная клиника М.Ю. Лисовецкого». По коже прошёлся мороз. Может, из родных Шевцова кто-то очень болен, что он так побледнел, когда отсюда позвонили? Вдруг плохие новости?

Я залезла в Интернет и обнаружила, что клиника доктора Марка Юльевича Лисовецкого — не просто клиника, а учреждение для душевнобольных людей. От этого открытия стало совсем не по себе.

Ждать и правда пришлось долго. Минут через сорок я уже пожалела, что не послушала Шевцова и не пошла в зал ожидания лечебницы. И едва я об этом подумала, как Алексей вышел. Молча сел в машину и положил руки на руль. Было видно, что он пытается скрыть эмоции.

В оглушающей тишине прошли несколько долгих минут. Казалось, что Шевцов просто забыл обо мне.

— Очень плохо? — решилась я спросить.

— Не хуже, чем обычно, — голос ровный, но видно, скольких усилий это стоило.

И снова молчание. Может я дура, и лезу куда не следует, но молчать мне тоже кажется неправильным. Каким бы сложным и непонятным не был мой сводный брат, он тоже человек. И сейчас ему плохо.

— У тебя здесь кто-то из близких?

— Мать.

В груди стало тесно. По реакции Шевцова на звонок я поняла, что речь идёт о важных для него людях, но мама… Теперь многое становится ясно. Его мама больна, а у отца другая женщина. Вот почему он так относится и к моей матери, и ко мне.

— Как она?

С ответом Лекс медлил. Сначала посмотрел на меня, решая, стоит ли говорить.

— Она болеет давно. И здесь она уже десять лет. Сегодня был приступ, и в таких случаях врач звонит мне.

Десять лет. Он вырос без матери. И врач звонит Алексею, а не его отцу.

— А сейчас? Ей лучше?

В ответ Шевцов кивнул.

— Наверное она была рада видеть тебя.

— Последние десять лет она меня не узнаёт, так что ей было всё равно. После приступов обычно мама некоторое время вменяема, и у нас есть пара часов, чтобы пообщаться. Она помнит меня. Но в последнее время такие эпизоды всё короче. Сегодня просвет длился двадцать минут. И я не успел.

На последнем слове его голос дрогнул. Совсем немного, но я заметила. Лекс и сам это почувствовал, отчего разозлился и, встрепенувшись, резко повернул ключ зажигания, заводя машину.

— Лёш, слушай, — мне показалось, что я должна всё же сказать. — Ты хороший сын. И ты не виноват, что сегодня…

Я и сама не заметила, как коснулась ладонью его плеча. От этого движения Шевцов вздрогнул, как от удара током, и мне пришлось отдёрнуть руку.

— Извини.

— Только не надо меня жалеть, бестолочь. Не думай, что посмотрев пару психоделических тупых сериалов, ты стала крутым психотерапевтом.

Ну какой же он сложный! Я пытаюсь проявить участие, а в ответ получаю только грубость и оскорбления.

— Тебе обязательно так вести себя с людьми?

— Бестолочь, предупреждаю…

— Да хватит меня уже так называть! Лёша, я не хотела лезть в твою семью, совсем этого не планировала, неужели ты не понимаешь? Я просто тоже хочу быть рядом со своей мамой.

Крепко сжатые челюсти и натянутые желваки говорили о том, что я зашла слишком далеко, и парень просто в бешенстве. Но в одну секунду он просто застыл, а потом отвернулся к окну и резко выжал газ.

Так страшно мне ещё никогда не было. Точнее, такого рода страх я ещё не испытывала. Лекс гнал по объездной с невероятной скоростью. Машина скользила гладко, но мелькающие за окном фонари свидетельствовали, что движемся мы очень быстро. Нервы, и так сегодня изрядно потрёпанные, были на пределе. И когда Шевцов буквально облетел впереди идущую Мазду, я взмолилась, позабыв гордость и обиду:

— Лёша, пожалуйста, сбавь скорость! Мы же разобьёмся!

В ответ реакции ноль. Только жёсткий взгляд чёрных глаз, устремлённый на ленту дороги. Впереди виднелись несколько машин, стоящих на обочине нок к носу перед въездом на мост. Видимо, авария.

— Шевцов!

Резкое снижение и удар по тормозам, машина съехала на обочину, а Лекс вперился в меня горящим взглядом. В этот момент мне хотелось уменьшиться до размеров точки, но всё что я могла — втянуть голову в плечи.

Существуют люди, глядя которым в глаза, успокаиваешься, расслабляешься, когда становится легко и светло на душе. А есть такие, которые придавливают взглядом словно бетонной плитой, наливают тело свинцом, не давая даже пошевелиться. Взглядом, в котором тьма клубится непроглядной пеленой, поглощая и утаскивая тебя за собой. И ты не можешь сопротивляться, становишься парализован и безволен. Вот именно таким взглядом и обладал Лекс.

"Мороз по коже" — говорит Аня, когда встречается с ним взглядом. А я бы даже сказала не просто мороз, а арктический холод, пробирающий до самых костей.

Я даже охнуть не успела, когда Лекс резко схватил меня за ворот своей же куртки и дёрнул на себя, а в следующий момент его губы припечатались к моим. Грубо смяли, причиняя боль. Мозг, наверное, расплавился, потому что он совершенно перестал управлять моим телом. Это длилось секунды, но я замерла, совершенно одеревенела, позволив его языку жёстко проникнуть в мой рот. Внутри вспыхнул жар, наконец вернув мне способность контролировать себя. Что было силы я оттолкнула Шевцова, наконец глубоко вдохнув кислород.

— Зачем ты это сделал?!

— Надеялся хоть так заткнуть тебя.

Эмоции взрывным фонтаном вскипели во мне. Обида, унижение, возмущение, злость. И в следующий момент моя ладонь что было силы опустилась на щеку Шевцова. Плевать, даже если он ударит в ответ. Даже если вытолкает из машины прямо сейчас, оставив одну поздним вечером на трассе за городом. Моё терпение лопнуло, забрызгав всё вокруг.

Через несколько секунд мёртвой тишины Шевцов спокойно завёл машину и выехал на трассу, сделав вид, что меня просто не существует. А это могло значить только одно — месть ждёт меня впереди. Ведь Лекс всегда оставляет за собой последнее слово.

Глава 43

Утром ожидаемо я почувствовала першение в горле. Но это мне поначалу так показалось. Стоило попытаться сглотнуть, как фантазия подкинула яркую ассоциацию с проглоченным ежом. Глаза горели и хотелось пить.

Увидев на термометре тридцать семь и два, я застонала от досады. Если с утра есть маленькая температура, то к вечеру жди жар по полной. У меня так всегда простуда начинается.

Натянув домашние штаны и толстовку, я спустилась в гостиную. Мама в домашнем костюме возилась возле цветов у подоконника. Раньше я даже не подозревала об этой её страсти.

— Доброе утро, — проскрипела я, словно несмазанная дверь в сто лет назад забытом замке.

— Ягодка! — мама с улыбкой обернулась, но тут же её лицо стало озабоченным. — Дочь, ты никак заболела?

— Нет, что ты! Это я к рок-концерту готовлюсь, — попыталась пошутить.

Но мама шутку не оценила, вместо этого подошла и приложила ладонь к моему лбу.

— Температуру меряла?

— Да, — мне осталось только сокрушённо вздохнуть. — Тридцать семь и два.

— И как же тебя угораздило?

Мама покачала головой и обняла меня. А далее было всё предсказуемо: чай с лимоном и малиной, парацетамол, куча всяких таблеток для горла, иммунитета и прочего всякого. А потом был звонок тренеру. И как я не просила, даже заплакала (не специально, конечно), сколько не уверяла, что чувствую себя вполне сносно, да и до завтра постараюсь подлечиться. Обещала горло полоскать хоть каждые десять минут и сто процентов соблюдать постельный режим, но мама была непреклонна. Она в подробностях и с примерами расписала, какими могут быть последствия, если перенести грипп на ногах, и даже слышать мои доводы не хотела. Поэтому мне осталось лишь закрыться у себя в комнате, залезть под одеяло и страдать, жалея себя и сокрушаясь, что мир так несправедлив.

И как ни крути, мне действительно было неважно. Вдобавок разболелась голова, что даже сериалы смотреть не хотелось. Наверное, я забылась сном, хотя было ощущение, что слышу звуки вокруг, даже те, которых, по идее, быть не должно. Голоса птиц, шум проезжающих машин. Птиц тут зимой мало, вряд ли бы какой-нибудь воробей с улицы докричался до меня, а движение транспорта не оживлённое. Когда-никогда кто-то из соседей проедет. Да и дом стоит почти на краю. В общем даже не сон, а какая-то болезненная марь.