Маша Малиновская - Сахар со стеклом

— Ого. Девушка, где моя подруга Аня и что ты с ней сделала?

Мы обе весело рассмеялись. Я ещё посомневалась, но потом всё же решилась. Что будет от пары глотков? Тем более качественного дедушкиного продукта?

Но, видимо, не такой уж и компот оказался это дедушкино вино. Анины щёки покраснели, а взгляд заблестел, хотя выпили мы совсем понемногу. Я, наверное, тоже не далеко ушла, потому что мы вместе глупо хихикали над какими-то недалёкими приколами в Ютубе, потом обсудили, какой Должанов козёл и заноза, потом помечтали о том, как весело и интересно будет учиться в университете. Перезвонила мама и сказала, что Степана Виктор сейчас отпустить не может, и он попросил сына приехать за мной.

— Мам, может я всё же на такси? — желания видеть Шевцова сейчас не было никакого.

— Яна, и речи быть не может! Я тебе уже сказала своё мнение: считаю, что это небезопасно.

О мама! Ты даже не представляешь, как небезопасно может быть ехать в одной машине со сводным братом за рулём. Помню я, как мы возвращались из лечебницы, думала, волосы вылезут все от страха.

Я вздохнула и убрала телефон в сумку.

— Что случилось? — Аня подняла бровь.

— Водитель отчима не сможет за мной приехать, и Виктор попросил Алексея. Опять мне слушать, что он в няньки не нанимался.

— Ой, — Степанова скривилась.

А я поникла. Я рассказывала подруге о визите Сашки, и что из этого всего вышло. Но о поездке в лечебницу и о том, как Шевцов решил заткнуть мне рот тогда, не решилась. Во-первых, про маму я не имею права, это не моё дело, а про второе… Глупость, не имеющая значения, что о ней рассказывать? Да и стыдно будет признаться, что теперь во время разговора мой взгляд цепляется за его жёсткие губы. Сама себя одёргиваю и ругаю, глупость же.

— Сядь уже и расслабься, Янка, — серьёзно говорит Степанова. — Ты, как только имя его слышишь, в соляной столб превращаешься. Может, я чего-то не знаю? Шевцов — козёл, это мне известно, но у тебя аж руки трястись начинают. Он как-то сильно тебя обидел? Что-то сделал?

Аня разволновалась не на шутку. Праведное возмущение, ещё и подогретое дедушкиным вином, искрилось в её взгляде и вибрировало в голосе.

— Ань, — я обняла подругу, чтобы успокоить. — Это же Шевцов, ты правильно сказала, он просто козёл. Вот и всё.

Ехать ему и правда было долго, так что я снова уселась на стул и попыталась расслабиться. Аня налила ещё немного вина. Болтали обо всём подряд, даже успокоилась.

Спустя какое-то время в дверь позвонили.

— Сестра пришла, — сказала Аня и пошла открывать.

Из-за стола в кухне мне было видно коридор и входную дверь. И это была не Анина сестра.

— Где она? — Шевцов без приглашения миновал дверь.

— И тебе привет, мистер Грей.

Степанова! Я ей в прошлый раз за это чуть голову не открутила, а она снова. А мне выслушивать.

— Уже иду, — выхожу в коридор, неся куртку в руках.

— Ты глухая что ли? Где твой телефон?

Алексей был зол. Я полезла в сумочку и вытащила мобильник. Восемь пропущенных звонков. Как же я не услышала?

— Извини. Телефон был в сумке.

Стараюсь не смотреть на сводного брата. Надеваю обувь, распрямляюсь и сталкиваюсь нос к носу с ним.

— Ты что, пила? — глухо спрашивает он.

— Что? — хлопаю ресницами, застигнутая врасплох. А если и пила, то что? Но сказать вслух это не получается, и я просто молчу.

— Бестолочь, ты оглохла?

Становится невыразимо стыдно перед Аней. За то, что я такая мямля, за то, что не могу ответить сводному брату на оскорбления. За всё, за что так стыдно перед самой собой.

— Слышь, умник, — отмирает Степанова, но Лекс припечатывает тяжёлым взглядом и её.

— Ирландо, тебя там ждут. А ты, — обращается ко мне, — шуруй в машину.

Тяжело вздохнув, я прохожу мимо Лекса, зацепив его плечом. Вообще-то я случайно, но он, мне кажется, подумал совсем иначе. Кажется, у него даже зубы скрипнули.

Шевцов выходит за мной. В подъезде с удивлением я встречаю Должанова, который стоит, вальяжно опираясь на перила. Он подмигивает мне, но за нами не торопится. Зачем он здесь? И тут решил достать Аню?

Но спросить мне не дают — торопят в спину.

— Быстрее. Время не бесплатное.

Прежде чем скрыться в пролёте ниже этажом, я бросаю взгляд через плечо и вижу Аню, вышедшую на лестничную клетку в тапочках. Губы сжаты, руки сложены на груди. Она кивает мне, показывая, что справится. Она-то справится, а я?

— А Роман? Почему мы не ждём его? — удивлённо спрашиваю я, когда Алексей выезжает со стоянки.

— Много вопросов.

— Я серьёзно! Он же её изведёт!

Шевцов хмыкает, внимательно наблюдая за дорогой. Ему это кажется смешным? У них это в порядке вещей что ли?

— Ирладно не так-то просто извести. Даже Должанову. Поэтому успокойся уже и пристегнись.

Последний совет точно не стоит игнорировать. А вот с тем, чтобы успокоиться, возникают некоторые проблемы. Вино Аниного дедушки всколыхнуло кровь, а вместе с тем желание высказать то, что тяжёлым грузом лежит на душе, что оседает с каждым недовольным взглядом, с каждым едким словом — обиду. Но я прекрасно знаю, к чему это приведёт, а злить Шевцова за рулём — себе дороже. Поэтому, пока рот не открылся, я достаю из сумочки наушники и втыкаю в уши, включая в телефоне музыку.

Отвлекаюсь, наблюдая на проплывающими за окном машины яркими вывесками магазинов, за освещёнными остановками и кучками людей на них. Большой город живёт большой жизнью: яркой, разноцветной, играющей огнями даже когда его обнимает вечер. Как бы я хотела наслаждаться жизнью здесь, почувствовать себя активной клеточкой этого живого организма. Но как бы не старалась, есть тот, кто время от времени даёт мне порцию яда, отравляя, напоминая, что я здесь чужеродна.

Чувствую необычайную странную лёгкость в голове. Голос солиста какой-то зарубежной группы, название которой я всегда забываю, кажется необычайно красивым. И я едва сдерживаюсь, чтобы не подпевать. Представляю, как бы глупо это выглядело. И когда в плейлисте доходит очередь до «Imagine Dragons», я вдруг смущённо вспоминаю тот кавер, который исполнял на вечеринке Шевцов. В те моменты он был каким-то другим, даже смотрел иначе. Может быть мне просто показалось, но тогда я чувствовала его взгляд, хоть и пряталась в тени. Это было странно, как всегда пугающе, но… А потом он выпорол меня ремнём.

Неприятное воспоминание обжигает, прокатываясь горькой волной внутри. Я невольно поворачиваю голову в сторону сводного брата. Точёный профиль. Губы сжаты, взгляд сосредоточен на дороге. Вот он сглатывает, и кадык дёргается вниз-вверх, а я почему-то краснею и опускаю глаза. Он не заметил моего внимания в темноте салона, даже глазом не повёл, но я теряюсь от ощущения, что была застигнута на чём-то неприличном, запретном.

Когда мы уже проезжаем крайний массив высоток, выезжая на дорогу, ведущую в «Серебряную рощу», у Алексея звонит телефон. Сквозь музыку в наушниках я не слышу, с кем и о чём он говорит, но Шевцов сбавляет скорость и разворачивает машину.

— Что случилось? — я вытаскиваю один наушник.

— Надо заехать в клуб. Макс попросил.

И всё, больше не слова. Зачем посвящать глупую бестолочь в подробности.

Через четверть часа мы подъезжаем к уже знакомому мне клубу, который оставил не самые приятные воспоминания. Алексей забирает из бардачка над моими коленями барсетку и выходит. Мне, надо полагать, ждать здесь. И я даже ремень решаю не отстёгивать. Продолжаю слушать музыку, как вдруг чувствую на ногах холодный воздух. Из моего уха выдёргивают наушник.

— И долго ждать ваше пьяное бестолковое величество?

Вот же! Неужели нельзя как-то по-нормальному? Выбираюсь из машины, неуклюже поскальзываясь на льду. Хорошо, хоть не растянулась.

Шевцов идёт стремительно, не останавливается и здоровается с другими лишь кивком головы. Я молча семеню сзади. Мы входим в холл, сдаём верхнюю одежду и отправляемся в зал.

Посещение клуба у меня сегодня уж точно не входило в планы. Да и одета я, мягко говоря, не по случаю. Тонкий светлый свитерок и джинсы, на голове пучок, едва как свёрнутый. Да и дело ли? В клуб веселиться ходят, а я с Алексеем. Сильно не повеселишься.

Мы входим в зал, и я вижу какое-то движение вокруг сцены. Глаза не сразу привыкают к темноте и мерцанию лучей. И тут музыка меняется, люди вокруг начинают яро приветствовать эти изменения, потому что на сцену выходит танцевальный коллектив. Девушки и парни одеты в черные с розовым костюмы, их лица под ярким гримом. Пышные короткие юбки у девушек выглядят ярко и необычно, подсвеченные лучом колорченджера. Один парень по центру одет иначе — на нем ещё необычного покроя пиджак. Танцоры замирают. Сперва начинается танец музыки и света, потом включаются ребята. Становится понятен замысел номера, когда я вижу у того, что в пиджаке, в руках связки лент, которые другими концами привязаны к запястьям остальных. Они повинуются его движениям, зеркаля их. Марионетки, не имеющие собственной воли, играющие в жизнь по велению их господина.

Яркий луч падает на солиста, и я узнаю в нём Максима Ларинцева. Он играет роль и делает это захватывающе. Музыка странная, навевает какие-то потусторонние мотивы. Это совсем не добрые куклы, и уж точно не добр их хозяин.

Я замираю, впитываю действие на сцене с открытым ртом. То, что происходит дальше — просто невероятно. Мелодия меняется. Куклы обретают волю, и разворачивается неравная борьба. Максим с одной из девушек выходит вперёд. То, что он с ней вытворяет, какие немыслимые поддержки проделывает, наполняет меня восторгом, смешанным со страхом. Толпа реагирует похоже. Когда Макс подбрасывает партнёршу выше своего собственного роста, слегка подкрутив, а потом ловит у самого пола, вокруг танцпол наполняется визгом и криками.