— У тебя опять кровь, — подхожу ближе, — а вдруг это из-за удара по голове. Может, всё же вызовем скорую?

— Нет, просто разбит нос, — Шевцов сдёргивает несколько бумажных полотенец и зажимает нос, запрокидывая голову. — Найди обезболивающее.

Я собираю лекарства с пола обратно в коробку, нахожу нужное. Выдавливаю две таблетки из блистера и наливаю стакан воды.

— Держи.

Полная тишина в доме и подобие человеческого общения между мной и Шевцовым. Насколько всё было бы проще, стань мы друзьями. Но вот действительно же. Неужели его не напрягает эта война?

Алексей вытирает нос и забирает у меня таблетки и воду. Выпив и отставив стакан, поворачивается ко мне, задерживая за локоть, когда я уже хочу уходить.

— Извини, что нагрубил в машине.

Молчу в ответ, ожидая продолжения что-то типа «сама виновата», но его не следует.

— У тебя кровь ещё вот здесь, — пытаюсь сморгнуть странное оцепенение, указывая на свой подбородок.

Шевцов трёт тыльной стороной ладони, но промахивается.

— Нет, вот здесь, — протягиваю руку и касаюсь. Просто какое-то спонтанное движение без задней мысли.

Но вдруг в этом момент бьёт разряд. Болезненный такой, где-то в районе живота, от которого хочется содрогнуться и попятиться. И я рефлекторно так и делаю, но натыкаюсь спиной на крепкую руку, обвившую мою талию.

Мой резкий выдох ловят губы Лекса, и на своих я чувствую привкус его крови. Кажется, что мир вокруг трескается на осколки, осыпаясь мне под ноги. Я пугаюсь, но вместе с тем по телу пробегает странная дрожь, и я хочу, чтобы она повторилось. Тело наливается странным теплом, а голова будто заполняется водой. Или лимонадом, потому что всё, что я ощущаю — это лопающиеся лёгкие пузырьки. Ноги слабеют, когда я чувствую, как его язык касается моего. Едва-едва, очень аккуратно. Но это только сначала. Потом Лекс завладевает моим ртом полностью, вынуждая запрокинуть голову. Я чувствую его горячую ладонь на спине, а под своими — твёрдую грудь. Сознание плывёт, и я едва не оседаю на пол, удерживаемая лишь крепкой мужской рукой.

— Тебя что, никто раньше не целовал? — слышу тихий насмешливый голос прямо мне в губы.

— Ч-что?

Сознание нехотя возвращается, и я понимаю, что Шевцов смеётся надо мной. Там, где только что блуждала такая сладкая нега, теперь разливается горечь. Это же Лекс, Господи! Что же я делаю?

— Пусти! — пытаюсь толкнуть его в грудь, едва обретаю способность говорить.

Но Шевцов и не думает отпускать. Он лишь тихо смеётся, сильнее прижимая меня к себе.

— Тише, мелочь, — снова шёпот почти у моих губ.

И всё снова повторяется. Моего слабого сопротивления хватает на какие-то доли секунды, и я опять растворяюсь в поцелуе. В таком тягучем и сладком, который незаметно для меня самой становится слишком жарким. Я чувствую, как пальцы Алексея сжимаются на моей спине, сминая ткань свитера. И почему-то от этого движения я начинаю гореть сильнее, чем от самого поцелуя.

Шевцов разворачивает нас, прижимая меня спиной к столешнице. Слышу его рваный выдох. Наверное, ему больно. Через мгновение я уже чувствую под ягодицами прохладу стола, а Шевцов устраивается между моих ног, не разрывая поцелуя. Кожа на спине начинает гореть, потому что там я чувствую прикосновение крепкой ладони. Она у Лекса шершавая и твёрдая. Не знаю, куда в этот момент вытек мой мозг, не могу анализировать происходящее. Понимаю лишь то, что внутри заполняет облегчение. Господи, неужели я этого хотела? Неужели дрожь внутри от его взгляда была не только от страха? Ну не дура ли? Бестолочь…

— Дети, вы дома?

Мамин голос врывается в тишину дома и заставляет нас отлететь друг от друга. Как мы могли не услышать, когда открылась дверь? Мама с Виктором входят как раз в тот момент, когда я, едва спрыгнув со стола, одёрнула свитер.

— Господи, Лёша, что с тобой?

Моя мама подходит к пасынку и касается раны на губе. Губе, опухшей не только от удара.

— Дети, что случилось? — хмурится Виктор, сбрасывая на стул джемпер и подходя ближе к сыну.

— Встретили недоброжелателей, — пожимая плечами, отвечает Лекс.

— Яна, а ты? С тобой всё в порядке? — мама в панике оборачивается ко мне.

— Я… да, — моё сердце ещё никак не снизит темп. — Да, всё хорошо. Всё досталось Лёше.

— Может, в полицию позвоним? — Виктор тоже выглядит весьма обеспокоенным. — И врачу тоже.

— Пап, ну какая полиция? — возмущается Шевцов-младший. — Сам разберусь.

Виктор серьёзно смотрит на сына, но вдруг, к моему удивлению, соглашается.

— Хорошо. Но к врачу ты поедешь утром. Степан отвезёт.

И тут уже не спорит Алексей. Вот он пример семейного взаимопонимания и доверия.

— Я пойду к себе, — решаю ретироваться.

Надеюсь, если мой раздрай в душе и заметят, то спишут на происшедшее. И я сбегаю. Взбираюсь по лестнице как можно быстрее, и прячусь у себя. Падаю на кровать прямо в одежде и просто пялюсь в потолок.

Внутри всё дрожит. Что с нами произошло? Почему это произошло? Что теперь делать дальше? И… чего я хочу?

Закрываю глаза и облизываю губы. Свежие воспоминания вызывают тянущие ощущения в животе. Эти поцелуи совсем были не похожи на тот, когда Шевцов решил «заткнуть» меня. Тогда он просто жёстко ударился своим ртом о мой, но в этот же раз… Никогда бы не подумала, что он способен на такие нежные прикосновения. Да я даже никогда бы не подумала, что моё тело способно так реагировать!

Я вдруг замираю, когда слышу тихий стук. Мама? Нет, я знаю, кто это.

— Пожалуйста, уходи, — тихо шепчу в подушку, чтобы Шевцов не услышал и постучал ещё раз.

Стук повторяется снова. Я сползаю на пол с постели и сажусь прямо у двери. Я чувствую его. Я боюсь его. Я… жду его.

Что он сделал со мной? Зачем? Нашёл новый способ изгаляться?

— Не открывай мне, бестолочь, — слышу шёпот с той стороны двери. — Не открывай, оно тебе не надо. Потому что тогда я уже не уйду.

Я застываю. Сглатываю. Получается слишком шумно, и мне кажется, что Лекс тоже услышал мои сомнения, мои колебания. И моё сумасшествие. Потому что я встаю и открываю двери.

Глава 56


Мне кажется, что проходит вечность, пока я открываю дверь. И всю эту вечность я не дышу, отсчитывая удары сердца. Боюсь поднять на него глаза, боюсь осознать, на что я решаюсь. Это магия, помешательство, но это то, чего так внезапно и отчаянно пожелала моя душа.

Но все же решившись, я словно получаю удар под дых. Потому что вижу в глазах Лекса совсем не то, что ожидала. В них злость и ярость, что переплелись в темный коктейль. Его взгляд обжигает, заставляя почувствовать себя маленькой точкой. Глупой и недалёкой. Я моргаю в непонимании и жду приговора. Может, мне показалось? Может это страсть играет такими переливами?

— Я же сказал, что тебе это не надо.

Кажется, будто слова даются Шевцова с трудом, но он выплёвывает их зло и с презрением. Столь разительная перемена, что задаёшься вопросом: а не показалось ли всё то, что было до этого? Не привиделось ли?

— И мне тоже. Ты просто маленькая глупая дурочка, которая едва не вляпалась.

Слова бьют больнее пощечин, а глаза начинает жечь.

— Сделай одолжение, бестолочь, — забудь. И никогда не вспоминай.

Шевцов разворачивается и через несколько секунд уже хлопает дверью своей комнаты, а я стою как вкопанная. Шок и боль смешиваются в причудливый водоворот, утаскивая меня в пучину отчаяния. Я словно со стороны смотрю, как моя рука закрывает дверь. А потом падаю лицом в подушку и начинаю рыдать. Стыд. Ужас. Непонимание. Почему?

Нет, я не мечтала о нём, даже не помышляла, но как можно быть таким жестоким, чтобы в один час поднять до облаков, а потом сбросить вниз без парашюта. А что если бы зашло дальше? А ведь я решилась! Я впустила в душу по одному короткому стуку. Дура. Бестолочь!

Утром встала с постели разбитая. Даже подумалось, что снова наведалась простуда, но вроде бы нет. Просто шок от вчерашнего измотал тело и душу. Как теперь смотреть Алексею в глаза? Как вести себя с ним и не вспоминать касания его нежных губ к моим? Это ведь были не просто поцелуи. Они вывернули мне душу всего за несколько минут, наполнив глупым осознанием того, что я влюбилась по уши в того, кто превратил мою жизнь в ад.

Но вечно сидеть в комнате невозможно, и к обеду пришлось выйти. Мама хлопотала по кухне, видимо, отпустив Людмилу в выходной.

— Ягодка, привет, как спала? — голос матери звучит взволновано.

— Нормально.

— Алексея оставили в больнице. Виктор поехал к нему, врач сказал, что всё серьезнее, чем нам вчера показалось. Может, ты расскажешь, что всё-таки случилось?

— Мам, я точно не знаю. Какие-то парни подошли и о чем-то говорили с Лёшей, а потом началась драка. Они грубили и говорили гадости.

— Ладно, — мама вздыхает, — разберемся потом. Бери вафли к чаю.

У Шевцова оказалось сотрясение, трещина лицевой кости и перелом двух рёбер. В больнице его подержали больше недели, а потом отец по совету тренера из клуба, отправил сына в восстановительный центр для спортсменов. Мама говорила, что место это недешевое, но так к майским соревнованиям можно быть уверенными, что Шевцов-младший будет в форме.

Потом начались весенние каникулы, и я уехала к тёте Соне. Все это время я запрещала себе думать о Шевцове, посвящая всё время учёбе. Но именно поездка в родной городок расставила все точки над и в моей голове.

Я ужасно была рада встрече со старыми друзьями. Мы гуляли едва ли не до середины ночи, опьянённые ароматом вступившей в полную силу весны.

Днём корпели над подготовкой к ЕГЭ, а вечером снова встречались на лавочке в парке. Ребята приносили портативную колонку, включали хиты этой весны, кто-то пил пиво, и всем нам было очень весело. Я отдыхала душой, проводя время со своими друзьями.