Но на третий вечер приехал от родственников Сашка Терентьев. Мне было неловко после нашей последней встречи, когда он столкнулся с Шевцовым. Я попыталась извиниться, но Саша сказал «Проехали», и вечер потёк дальше. И вот после бутылки пива он как-то незаметно для меня самой всё время стал оказываться рядом. А потом и вовсе закинул мне руку на плечо.

И если с полгода назад я бы почувствовала себя самой счастливой на свете, то сейчас это вызвало такое отторжение, что по всему телу прокатилась дрожь. Это было настолько неприятно, что я едва сдержала себя, чтобы резко не отшатнуться. Мягко высвободилась, на что получила недоуменный взгляд бывшего одноклассника.

— Что случилось? — Сашка спросил удивлённо, будто млеть от его объятий — для меня само собой разумеющееся.

— Ничего, просто…

Ты не он.

Это прогремело у меня в голове, раскрыв истину мне самой. Вот, чьи руки, я хочу, чтобы меня обнимали. Чьи руки касались. И не только руки…

Захотелось взвыть от безысходности. Если раньше я списывала всё на уязвленную гордость, на привлекательность Лекса, то сейчас чётко поняла, что влюбилась в сводного брата. В того самого, что ненавидит и презирает меня. В того, что позволил прикоснуться к себе открытому и настоящему, а потом жестоко захлопнул эту дверь перед носом, так и не пояснив, чем же я недостойна.

Домой я уехала через три дня, но в тот вечер гуляла с друзьями в последний раз. Алёнка приходила ко мне, пытаясь выведать, что же произошло, но я так и не смогла перед ней открыться. Мне было стыдно. Стыдно сказать, что я по уши утонула в своём сводном брате, на которого в горьких слезах неоднократно жаловалась.

Едва переступив порог своего нового дома, я поняла, что Алексей вернулся. Его голос доносился из кухни, а у меня немели ноги. Но я же не могу просто взять и уйти к себе. Нужно поздороваться с Виктором. Он прекрасный отчим — добрый и внимательный, он любит маму.

— Привет, — здороваюсь сразу со всеми, пытаясь быть милой и приветливой, но внутри начинает скручиваться узел.

— Здравствуй, Янка, — лучится доброй улыбкой Виктор. — Рады видеть тебя. Теперь все, наконец, дома.

Отчим приобнимает меня и целует в макушку. Тёплый отеческий жест. А вот Шевцов-младший ограничивается лишь кивком и холодным взглядом.

Виктор усаживает нас с мамой за стол и сам ставит чашки с горячим чаем, ближе подвигает тарелку с пирогами. По закону вежливости я, наверное, должна спросить у Алексея, как он себя чувствует, но язык просто присох к нёбу и омертвел. Я даже глаза на него поднять не могу, и просто пялюсь на крепкие мужские запястья, одно из которых перетянуто красным шнурком. Длинные пальцы небрежно обхватывают кружку, а у меня в памяти всплывает, как судорожно они сжимались на моей спине, сминая одежду. Щёки начинают гореть от воспоминаний тех недолгих минут, а в груди разверзается пропасть. Почему? Почему я должна была влюбиться в этого чёрствого и бездушного парня? Такого идеального внешне и такого непонятного внутри?

Вопросы без ответов. Хочу к себе, хочу сбежать и не видеть его. Осталось потерпеть всего ничего — одну четверть. И я уеду, постараюсь выбросить из головы того, кто причиняет боль одним только своим присутствием.

Но потерпеть одну четверть оказалось не так просто. Не одну четверть, а целую четверть! Я не думала, что можно так страдать из-за безответных чувств. Саша Терентьев теперь казался мелочью, глупой, не заслуживающей внимания, мечтой. Да и не мечтой вовсе, а так…

Дома с Лексом мы почти не пересекались, а вот в школе… Постоянная дрожь внутри, бесконечное ожидание его презрительного взгляда или его улыбки, адресованной не мне. Иногда я оборачивалась и ловила на себе его взгляды. И тогда всё становилось ещё хуже: уши закладывало ватой, а в горле становился ком. И не дай Бог в этот момент мне было оказаться у доски.

И самое печальное, что я не могла этим ни с кем поделиться. Единственная, кто мог бы понять — Аня, но она была полностью погружена в предстоящие экзамены и поступление. Да и сама зациклилась на каки-то семейных проблемах. А каких именно, я — просто ужасная подруга, даже не поинтересовалась, погружённая в свои мысли. Постоянно твердила себе, что тоже должна быть озабоченна именно экзаменами, но сердце шептало другое, постоянно отвлекая.

Так пролетел апрель, подошёл к концу май. Отзвенел Последний звонок, сообщая о том, что за парты мы в школе больше не сядем. И начались экзамены. Мама пыталась кормить меня витаминами и БАДами, улучшающими мозговую деятельность, списывая мою апатию на стресс от экзаменов. А ещё началась подготовка к выпускному. Почти каждый день, кроме тех, в которые проводились обязательные экзамены. На этих репетициях мы пели песни, говорили заученные проникновенные слова, а также разучивали вальс. И последнее было самым сложным. Наш классный руководитель распределил пары как посчитал нужным. Мне достался Максим Ларинцев, и я была этому безумно рада. Мало того, что вести в танце, как некоторым одноклассницам, мне не пришлось, так и ещё любой косяк в шагах будет незаметен, потому что такой уверенный партнёр придержит, где надо.

Но трудность состояла в тех нескольких шагах и легкой летящей поддержке, когда мы по рисунку танца менялись партнёрами. Тут моим партнёром оказывался Шевцов. Это было волнительно и ужасно одновременно.

Мои ноги тот час же деревенели, а в спине словно появлялся кол. Ладони противно потели, отчего было жутко стыдно. Я старалась не смотреть на него, но в поддержке нужно было упираться руками в плечи партнёра, и тут уж голову не вывернешь и на ноги не посмотришь.

В одну из репетиций я даже услышала обидное:

— Блин, бестолочь, оставь завтра дома ласты и надень ноги.

Сдержать слёзы было очень трудно, но я справилась. Разозлилась сама на себя. Как можно быть такой бесхребетной дурой? Почему я не могу выдать в ответ что-то эдакое язвительное. Ему, наверное, неприятно со мной танцевать, даже вон челюсти сжимает от отвращения каждый раз, когда прикасается ко мне.

Но ответ я знала, почему каждый раз проглатываю язык, засовываю его поглубже. Потому что это мой сводный брат. И не будь я влюблена в него, всё равно бы смолчала.

***

И вот настал день икс. Экзамены сданы успешно, результаты зачисления ждать ещё месяц. Мама счастлива. Она без умолку щебечет, восторженно расправляя складки моего дорогущего платья цвета шампанского. А что я? Я сморю в зеркало, пытаясь найти в отражении прекрасной девушки хоть намёк на радость. Вчера в Инсте школы прошёл слух, что Шевцов и Ряполова снова вместе. И сегодня весь выпускной вечер я буду наблюдать это и раз за разом сгорать изнутри.

Глава 57


Лекс.

Самый долгожданный день, мать его — выпускной. Неужели вся эта школьная пиздопляска закончится? Я уже заждался. Ещё бы вытерпеть всю эту слащавую хуйню на торжественной части. Ромыч — красава, припрятал бухла прямо в школе. А потом вообще отлично, аукцион прямо сегодня — ночь обещает быть томной.

Застёгиваю верхние пуговицы на рубашке и креплю бабочку. Критично осматриваю поставленную Натальиным парикмахером чёлку. Угораздило же меня выйти на кухню, когда она поила его чаем. Вот и попался. Теперь похож на пижона. Хотя, ладно, мне даже нравится, можно поиграть сегодня в хорошего мальчика. По крайней мере до аукциона.

Время уже пять, пора выдвигаться. Закидываю в карман карту и смартфон и выхожу.

Твою мать! Угораздило же выйти одновременно с бестолочью.

Натыкаюсь взглядом на воздушное облако какого-то невероятно-нежного цвета. Даже не сразу скажу, как он называется. Беж — не беж. Но не платье шокирует меня, а то, как оно подчёркивает свою обладательницу.

Обнажённые плечи немного поблёскивают, на тонких руках аккуратные ногти. Не здоровенные пилы вырвиглазного цвета, напоминающие когти динозавра, а маленькие и светлые. Браслет на изящном запястье.

Поднимаю глаза выше. На лице совсем немного косметики, светлые волосы локонами рассыпаны по плечам. Бестолочь выглядит так нежно и так невинно, что у меня невольно напрягается пах.

Ненавижу её. Чёртова сука с невинным личиком. Вырвала душу и перемолола все кости. Не могу смотреть на неё без желания сжать в руках до хруста, пока не закричит, не взмолится. Ещё с того самого вечера, когда Рёмов решил, что он круче и отпиздил меня с толпой своих миньонов. С ним-то мы разобрались уже, а вот с бестолочью…

Как только хватило тогда ума в моей отбитой башке не завалиться к ней. Ведь не ожидал, что откроет, а она открыла. И смотрела на меня своими огромными невинными глазами. Ожидала сказку.

Только я нихера не принц. И не в сказку мне хотелось играть. Но тогда я вдруг понял, осознал, что не хочу причинять ей боль. Не хочу калечить её психику собой. Она же, наверняка, ещё целка, а я не мог дать ей её романтическую мечту о первом разе. Сделал бы всё так, как привык, как люблю. Это не для неё.

Но с тех пор она с башки не выходит. Сидит там так плотно, что иногда волосы на голове рвать хочется. Ирка вон вчера как старалась, а я ловил себя на том, что внутри поднимается отторжение, пока она ртом работает.

И сейчас бестолочь стоит и смотрит, а в глазищах столько печали, что мои предохранители начинают барахлить. Руки сами сжимаются в кулаки в карманах брюк, когда я молча прохожу мило, цепляясь за её одуряющий запах. Это не просто духи. Это она с каплей духов. Её запах преследует меня ещё с того момента, как я пьяным подмял её под себя, спутав с Иркой. Сводит с ума, заставляя как наркомана желать ещё.

Я как блядский вампир из сопливой саги хочу выпить её всю, хочу утонуть в аромате её кожи и волос, хочу сожрать целиком, вместе с маникюром и платьем.

Но я уже всё решил. Ей не место в моей жизни, а мне — в её. Пусть живёт на светлой стороне.