Соро Кет - Сахарная кукла

Там, в выходные, Филипп снова поцеловал меня.

– Прекрати, – попросила я, натягивая юбку пониже. – Филипп сказал тебе, что придушит, если узнает. А он узнает.

– Еще бы он не узнал! Я был у Мариты с мамой в прошлые выходные и видел все собственными глазами!

– Что видел?! – яростно подхватилась я, решив, что он застал нас в конюшне.

– Как он на тебя смотрел, когда ты скакала вокруг на лошади. Да что там он?! Даже лошади смотрели лишь на тебя!

Я вновь расслабилась, потеряв интерес. И обреченно подумала: какого черта я с ним связалась? Два месяца! В интернате за это время я трех подружек себе нашла! Правда, они – мои же кузины из Ландлайенов, но раньше мы с ними так не дружили.

– Ты слышала про бюстгальтеры? – ехидно спросил Андреас. – Это такое новое бельевое чудо, чтоб сиськи не вылетали. Чтобы у твоего отчима глаза не полопались.

Я взглядом пригвоздила его язык.

– Ты идиот! Он работал коня на хорде! Куда он должен смотреть, если не на меня? Ты ни черта не понимаешь в дрессуре и верховой езде!

– Зато, я кое-что понимаю в том, что не хочу, чтобы ты трясла перед ним грудями.

Я закатила глаза. Как я додумалась с ним связаться? Ведь мне же все говорили! И Филипп, и Фердинанд, и Лизель…

– Энди! Будь у меня хоть мысль, что его это все хоть каплю интересует, я не лежала бы здесь, с тобой. Я для него ребенок. Была и есть!

– Да-да, конечно. Ты для себя – ребенок! Ты думаешь, будто мир стерилен и чист, как в католическом интернате.

Я рассмеялась.

Католический интернат – стерилен? Да это палисадник запретных тем. У всех вокруг растут сиськи, бурлят гормоны и мозг вскипает от романов, что пишут женщины, никогда не видевшие живых мужчин. Мы все только и думали, что о мужиках, влюбляясь в кого угодно! Даже плешивый учитель пения, гей в третьем поколении, господин Карманн – и тот казался Джейсоном Стетхемом.

А уж что там происходит между девчонками, в ожидании кого-то получше!.. Много лучше, самих «получше», как я уже поняла. Андреас, к примеру, только и знает, что целоваться. И уговаривать меня сделать то… за что меня исключили из интерната.

Только не с огурцом.

Мы с подружками где-то узнали про горловой минет. Поискали, навели справки и стали тренироваться на огурцах. Было смешно и не так уж просто, но мы все это преодолели, и мы смогли.

Вот только, не надо было снимать достижения на видео и заливать подробную инструкцию в Интернет.

Как оказалось, маска для опознания не помеха. Меня узнали по белым волосам.

Когда директриса объясняла нашим родителям, что нам не место под крышей этого интерната, Лизель спросила:

– А как вы поняли, что это – они? Как вы, вообще, нашли это?.. Только не говорите мне, что вы, в вашем возрасте, решили учиться таким вещам?

И директриса зарделась, как помидорка.

– Боже, – сказала Лизель и закатила глаза. – Какое падение. Сперва мы учимся чему-то у молодых, а после выгоняем их за науку. Вам самой-то не стыдно?

– Я надеялась, – промямлила директриса, – что придет сама фрау фон Штрассенберг.

– Я и есть сама фрау фон Штрассенберг, – любезно объяснила Лизель. – Я не меняю фамилию всякий раз, когда я выхожу замуж… И разрешите мне кое-что сказать: еще никому из моих мужей, не приходило в голову что-то вставлять в мою.

Вранье, конечно, но директрису она уделала.

…Джесс было все равно. У нее как раз был период на валиуме, когда меня выгнали. Маркус прочел мне лекцию о девичьей чести, еще сильнее развеселив мать. Филипп, узнав, о чем речь, немедленно заперся в кабинете и загуглил.

После этого из нашего рациона начисто исчезли все огурцы.

…Андреас тоже видел. Наверняка. Его слащаво-приторная мамаша знакома с директрисой. Почти уверена. Ханжи всегда друг с другом знакомы. Иначе с кем бы они обсуждали нас? И хотя прямо Андреас ни разу не говорил, но намекал постоянно.

Он откинулся на спину и кликнул на телефоне заготовленную гифку. Только не с огурцом, а кадр из порно.

– В жизни не думал, что это реально возможно… – в сотый раз начал он. – Так… Это не спецэффекты?

– Там кто снимал, по-твоему? Стивен Спилберг? – спросила я. В сотый раз.

– Мы уже третий месяц встречаемся.

– Мы не встречаемся, мы целуемся.

– Ну, так это ли не встречаемся?

Я не ответила. Андреас не такой богатый, как Штрассенберги, – про Броммеров никто не знает, – но его фамилия тоже пишется через «фон» и он – из старой, крепкой породы. «Мозги и тело», – как говорит Лизель. Точно так же она называла Ральфа, но Ральф ей нравился, а Андреас – нет. Его она назвала иначе.

– Слизняк, – сказала она и посмотрела на Джессику. – Какого черта ты впустила его?

– Его посоветовала Марита, – пробулькала Джесс. – Она с его матерью в каком-то дальнем родстве… Он очень талантливый и…

– Марита!

В этом коротком слове слилось все презрение к Марите и женщинам, которые на нее похожи. Чистым и честным светским красавицам, которые водят дружбу с художниками, дизайнерами, музыкантами и писателями… лишь бы, не дай бог, не заговорить с кем-то тестостероновым.

Лизель закатила глаза. Я напряглась: Андреас нравился мне еще со школы.

– Его отец, – барон заявила я. – И все дети – тоже…

– Его отец преподает математику, – сварливо напомнила Лизель. Потом спросила. – Ты тоже станешь баронессой, если?.. Хм, хорошо!

Так Андреас пришел ко мне.

Пару занятий мы действительно теоремы решали, но он был такой хорошенький, что я не могла сосредоточиться на предмете. И приложив все усилия, почти затащила его в постель.

Почти – потому что толком ничего не было. Ласки выше пояса и разговоры об Этом.

Я хотела попробовать, каково Это – с настоящим парнем, а Андреас – чтобы я его Это в голову взяла. По самые помидоры, как огурец.

– Да что ты ломаешься? – спросил он. – Это всего лишь… ну, предварительный петинг…

– Для кого как.

На самом деле, это не петинг, а унижение. Так мне Лизель сказала наедине. Когда родители моих девочек не могли слышать.

– Если мужчина не хочет сразу же вскарабкаться на тебя, а просит все самой ему сделать – сразу можешь его вычеркивать, – сказала она.

Я против воли вспомнила поцелуи Фила; густой лошадиный запах вокруг и мягкий стук подков по опилкам. И шумное горячее дыхание у себя на шее. И объяснения, что не мог же он при своей жене заорать: «О, да! Я только сбегаю в аптеку за пачкой уздечек, а ты, малышка, пока что надень седло!.. Нет-нет, вон то, с кружевной подпругой!..»

Я хохотала, как сумасшедшая.

И как это было здорово – валяться с Филом на сене, в тугих рейтузах и остро пахнущих кожей, новеньких сапогах. И он мне даже не намекал, чтобы я ему Это сделала.

– Все это делают! – возразил Андреас. – А там – хранят себя для мужей!

К прямой беседе он готовился много дней. Явно!.. И пер, как танк. А я всерьез собиралась последовать совету Лизель и выгнать его из дома.

– Хотела бы я видеть твое лицо, когда ты будешь целовать свою будущую невесту. И члены всех, с кем она себя «сохранила».

Андреас хмуро завис.

– Ты что… даже не рассматриваешь меня, как мужа?

– Ты спятил? – чуть растерялась я.

У нас не просто регалии и традиции как в Средневековье, у нас есть деньги и земли, а у семьи Андреаса больше нет. Будь у Андреаса хоть капля мозгов, он думал бы не головою, а членом. И сделал бы то, чего я хотела. Да так, чтобы я хотела его опять.

Тогда, возможно, войдя во вкус, я позабыла бы Филиппа и Ральфа. Я бы влюбилась и Маркусу ничего не осталось бы, как согласиться, что род Андреаса, по сути, не хуже нашего. Даже и лучше в чем-то: в его семье баронский титул наследуют сразу все.

Титул даже Лизель заинтересовал бы.

Но нет, Андреас думает, головой. А Фердинанд сказал, что ему сказали, будто бы Андреас поспорил, что снимет видео. И что я буду на нем без маски. Я не поверила… Боже, как могла я быть настолько тупой?..

– Спятил?

– Ты третий месяц ходишь ко мне. Зовешь в кино и мнешь сиськи. И ничего больше. Вообще. Ничего!

– Я же сказал, что мы это сделаем. Когда тебе исполнится полных шестнадцать лет. А пока что…

– «Пока что» получишь после окончания школы! – сказала я, не сводя с него взгляда. – На видео. Не с тобой!

– Почему нет?

– Минет – не петинг.

– Петинг.

– Да ни фига!

– А куни? – он явно не собирался сдаваться.

Слабо повозражав, я все же позволила ему стащить с себя трусики. Лучше бы я засунула их идиоту в рот! Он вообще ничего не смыслил в таких вещах. Хотя и старался: дергал невпопад языком и не сводил с меня глаз, ожидая бурных восторгов. Даже бровями двигал, чтоб подбодрить.

Мол, не стесняйся, дай себе волю, девочка!

В конце концов, я просто повалилась лицом в матрас и заржала. Господи, да что он о себе возомнил?!

Ему бы на недельку в девичий интернат. Глядишь, узнал бы, что не лизать надо, как собака. И не долбить в фасолинку языком. Ее надо посасывать. Нежно! А не восторги из женщины выбивать своими бровями.

Я как раз собиралась сказать это все Андреасу и порвать с ним, когда дверь открылась. На пороге, с шумным хрустом вгрызаясь в яблоко, встал Филипп.

– Ви, где костюм, что я велел тебе отвезти в…

Какой-то миг все молчали, потом его яблоко смачно «поцеловало» пол.

Филипп говорил, – я пожалею, если он нас застанет.

И я решила, что пожалею я. Мне в голову не пришло, что он набросится на Андреаса. Их матери были в дальнем, едва осязаемом, но все же, родстве. А Филипп, в отличие от Ральфа, был не дикарь…