Соро Кет - Сахарная кукла

Я в самом деле так думала!

Там, на конюшне, когда, обжигая дыханием мою шею, Филипп сказал, что мы должны подождать, я объяснила, что ждать не буду. Предельно мягко, спокойно, ласково. Не тыча грязными вилами ему в грудь.

– Я понимаю, что ты рискуешь, – сказала я. – Но согласись, нечестно заставлять меня ждать, когда ты сам сейчас примешь душ, поедешь в клуб и склеишь себе кого-то.

И Филипп, вроде, как согласился. Похоже, только с тем, что было про девчонку и клуб.

…Он даже не выронил свое яблоко, он его швырнул. С такой силой, словно хотел пробить пол.

– Ах, ты гаденыш!

Ухватив барона за брюки, граф-младший резким рывком оторвал его от меня и, как кутенка, поволок к выходу. Размахивая конечностями, Андреас даже кричать не мог от страха. И выглядел еще смешнее, чем пару минут назад. Я задыхалась, от смеха, я не могла дышать, но все равно бежала за ними следом.

– Фил, отпусти его! Слышишь?! Филипп! Ничего не было!

Филипп распахнул дверь, размахнулся и… отпустил. Я ахнула. Андреас с визгом преодолев крыльцо, упал на белый, декоративный гравий дорожки.

– Ты спятил? Ты мог убить его!

Дверь с грохотом захлопнулась на засов.

Филипп обернулся. На нем лица не было. Лишь гримаса, напоминающая морду горгульи. Увидев эту гримасу, я перестала ржать. Сглотнув, я задом попятилась откуда пришла. Назад в свою комнату.

Джесс час назад умотала в СПА. Прислуги у нее не было. Во всем огромном пустынном доме остались Филипп и я. И Эльба за домом, и чайки, орущие над волной. Если бы он убил меня, меня бы никогда не нашли.

Совсем, как Русалочку после свадьбы Принца.

Споткнувшись, я с размаху рухнула спиной на кровать, и Филипп, не удержавшись, свалился на меня сверху. Я принялась отбиваться, он ухватил меня и скрутил. Навис, тяжело дыша и оскалив зубы.

– Я говорил тебе, чтобы ты не смела с ним спать?!

Он был тяжелее Андреаса, старше его и он буквально трясся от злости. Я ощутила, как занемели стиснутые запястья.

– Не твое дело!

– Не мое дело?!

– Ты сам отказался! Ты знаешь, я хотела только тебя! Ты сам толкнул меня под другого!

Я яростно изогнулась, в попытках столкнуть его, но Филипп крепче сжал шенкеля, и я поняла, почему смирны его лошади.

Он заломал меня, как медведь. Даже не скривившись, словно шутя. Ребра сдавило так, что мне показалось: они сломаются. И я затихла, как птичка в детской руке. Задыхалась, не шевелясь, дыша часто-часто.

Опомнившись, Филипп расслабил бедра и отодвинулся, словно все это время, то был не он. Неловко посмотрел вниз. Моя грудь вздымалась и опадала, все шире распахивая не застегнутую блузку. И глядя в сторону, он дрожащей рукой запахнул ее.

Я сжала зубы, понимая, что это значит. И отвернулась на случай, если вновь не сдержусь. И разревусь, как ребенок, которому не купили игрушку. И Филипп окончательно убедится, что прав: я малолетка. Со мною опасно связываться.

– Я много старше тебя, Верена.

Его рука лежала на моем животе. Пальцы сжимали тонкую ткань так сильно, словно то были не края блузки, а последние оплоты здравого смысла.

Я не ответила. Какой был смысл отвечать?

Мы оба знали, что это – бред. Доминику было сорок, когда Лизель убедила его жениться. А ей пятнадцать. И что с того? Никто ничего не сказал. Штрассенберги молчали и улыбались. Отцу – было тридцать три, когда я появилась на свет. Как и его многострадальному брату. А Джесс – лишь начало семнадцати. И что?

Вся семья, как обычно кивала и аплодировала новому малышу.

Филиппу – было двадцать семь или двадцать восемь. Его родители только-только перестали получать его «детские». Наши двенадцать лет разницы были просто смешны!

Причина была в другом и оба мы это знали. Да, он хотел меня. Достаточно, чтобы ревновать, но все еще недостаточно, чтобы мне поддаться. Это я сходила с ума, позабыв все заповеди бабушки:

НЕ жди!

НЕ настаивай!

Будь всегда готова к отказу.

НЕ НОЙ!

Я нарушила все их.

Я резко повернулась к нему.

– Дело не в возрасте, дело в нас с тобой. Я для тебя просто кукла для тупых шуток! Будь со мной Ральф, ты бы не осмелился так войти! Такой крутой ты только со слабыми!

– Будь с тобой Ральф, я вызвал бы полицейских!

– Он бы прибил тебя раньше!

– В твоих мечтах он – кто теперь? Аквамен? Ты несовершеннолетняя!

– Мне будет шестнадцать в ноябре! Что изменят два месяца? Я сразу стану мудрей? Или ты заполучишь Джека и больше не будет надобности притворяться, будто я тебе нравлюсь?.. Ты просто меня используешь! Как обычно! Как ты всегда меня использовал! Как прикрытие, чтобы подойти к настоящей цели! Гомик!

Он что-то хотел сказать. Быть может, еще раз пересчитать по пальцам двенадцать лет… Но стоило мне бросить ему в лицо последнее слово, его глаза сузились, зубы сжались и, прижав меня всем весом к матрасу, Филипп рывком раздвинул мои колени.

Что ж, гомиком он не был.

Я ахнула, буквально выгнувшись от восторга. Так вот оно! То, о чем я мечтала долгие годы, согревая ляжками очередной огурец. Живое и настоящее. Почти не уступавшее огурцу размером. И Филипп… Со мною Филипп!.. Моя вторая любовь.

Я как-то сразу попала в ритм и даже кончила, – по полной программе, с телом, изогнутым в дугу, закатившимися глазами и судорогой, – явно перепугав партнера.

Филипп повалился рядом, уставившись в потолок.

Я не настолько невинна, я понимала, что делаю. А то, что не понимала, то мне на пальцах объяснила Лизель… Мужчины не любят, когда их принуждают к таким вещам. Я видела, по большей части, он просто зол и ненадолго потерял голову.

Я понимала, он обозлился на «гомика» и собирался мне доказать. Ну, и наказать заодно. Испугать меня, сделать больно… Чтоб встать потом, посмотреть снизу вверх и цинично спросить:

– Ну, что? Ты довольна?

Но что-то пошло не так. Он видел, что я довольна. Это бы и слепой заметил. Филипп не знал, как дальше себя вести.

– Твой костюм заберет твоя ассистентка и привезет в офис, – сказала я, пока он думал и встала, оправляя одежду.

– А?.. – медленно, как во сне, Филипп повернул голову.

– Твой костюм. Ты зашел спросить, где костюм, – я застегнула блузку и поправила волосы. —Он в чистке. Но я договорилась с твоей ассистенткой. Она его заберет.

Филипп сел и посмотрел на заляпанное покрывала. Темные пятна темнели на сером жемчужном фоне. И это точно была не кровь.

– Это было в последний раз, – родил он в отрыве от диалога и я смиренно склонила голову.

– Клянусь тебе! Отныне и вовеки веков, я буду сама забирать твои костюмы из чистки.

– Ты – идиотка, – сказала Лизель и глубоко вздохнула, отвернувшись к окну.

Плечи были напряжены, руки скрещены на груди, молчание – хуже самого оскорбления.

– Ты все испортила.

– Я следую семейной традиции.

Она не ответила.

Когда девочка Ландлайен кладет свой глазик на взрослого мужика из Штрассенбергов, она идет на него, как бык. Выставив… нет, не рога, а сиськи. И прижимает его к стене. Штрассенбергские мужчины отличаются своей мощью, но их всегда подводит тестостерон. Совсем, как Самсона из Библии. Мужская мощь становится их врагом, когда речь идет о хорошенькой и упорной девушке.

Я знала, Лизель сама рассказывала, что поначалу очень верила в Джессику и любила ее, как дочь. Я лично сомневаюсь, что Лиз когда-либо знала, что Джесси есть, пока на кон не встали все деньги Броммеров. Деньги, завещанные Миркаллой ребенку Джесс. Но что бы там кто-то не говорил, Лизель не была жестокой без крайней необходимости. Ей всегда хотелось бы иметь дочь. Соратницу. Подругу.

И вот.

Сперва ее разочаровала Джессика. Теперь уже я сама. И она была слишком зла, чтобы понимать: я не была ею. У меня еще не было ни ее когтей, ни ее зубов, ни ее стальной воли.

– Я знаю, что ты сейчас злишься, – сказала я. – Знаю, что тебе кажется, я должна была целиком и полностью полагаться лишь на твой опыт. И ты права: я должна была… Но прежде, чем стать такой, как ты сейчас, я тоже должна измениться внутренне. Как и ты. Русалочка должна умереть в конце, понимаешь? Я идиотка, я это понимаю. Я слишком грубо его прижала… Но, Лиззи, ты сама была молодой. Будь ты сейчас тет-а-тет не со мной, а с той, другой девочкой, которая полюбила… Неужто, ты сказала бы ей: не смей! Забей на самый свой яркий опыт и будь, как я… Неужели, бы ты ей такое сказала.

Она обернулась, кусая губы.

– Нет, – голос дрогнул. – Прости меня… Когда становишься старой, очень сложно представить, что значит быть молодой.

Я поднялась, подошла к ней и обняла. Лизель прижалась щекой к моей щеке.

– Да, ты права: перед тем, как родится Морская Ведьма, Русалочка должна умереть… Я тоже ведь не всегда была той, кем стала…

Я мало знала о том, что было у нее с Домиником. Видела лишь их свадебные фото на чердаке, да большой портрет в галерее. Да слышала, что он изменял на каждом шагу, потом приползал домой пьяным, виня ее. Строил из себя остриженного Самсона. Кастрированного льва. Однажды он не вернулся.

Его машина упала в Эльбу.

После себя он оставил стаю немецких догов, кучу долгов и незаживающую рану на сердце Лиз.

История Джесс закончилась точно так же. Однажды отец решил, что с него довольно. И ее сисек, и ее больной собственнической любви. И убедил себя, что был просто жертвой. И что имеет право взять и все разрубить. Уйти в большой чужой мир. Спокойно и безвозвратно, как его собственный папочка ушел в мир иной.