Его ждала? Ответ и так ясен. Кого же ещё? И Самир ловит себя на мысли, что был бы не против. Пусть бы встретила кого-нибудь. Он бы даже делал вид, что ничего не замечает. Всё-таки она молода, красива.

Но тут же всплывает одно жирное «НО». Его ребёнка не будет растить чужой мужик. Исключено.

— Привет, — на неё не смотрит, делая вид, что не заметил всего этого. Он мог бы, в принципе, догадаться, что так будет, когда объявил о Настиной лжегибели.

— Дочка где?

— Она спит уже… Но если хочешь, можешь пройти к ней, — в её голосе отчётливо слышится разочарование и, возможно даже, обида. И он её, конечно, хорошо понимает. Теперь, когда его отвергает Настя, более чем понятно, что чувствует Света. Только он с собой ничего поделать не может. Ни одна женщина не легла в его постель после покушения. И он уверен: больше не ляжет. Никто, кроме Насти. А последней, как известно, лучше яду выпить, чем дышать с ним одним воздухом. Об остальном даже речи не идёт.

Малышка сладко спала, раскидав маленькие ручки в стороны. В груди уже привычно стало горячо. Трогать её не стал, не хотел разбудить. Лишь склонившись, поцеловал маленькую головку.

Света ждала его на кухне, накрыв на стол.

— Вино будешь? Твоё любимое, — улыбнулась, демонстрируя тёмную бутылку. — Даже пыль на ней коллекционная.

— Нет, Света. Я не буду. Послушай, — начал было со вздохом, но она остановила его еле заметным движением руки.

— Пожалуйста… Не говори ничего. Я знаю, что ты любил её. И честно говоря, всё ещё завидую этой бедной девушке. Вот такая вот я идиотка… — поставила не откупоренную бутылку на стол, сделала шаг навстречу. — Я все понимаю и уважаю твои чувства. Не навязываюсь и не заставляю тебя, признав нашу дочь, признать и меня, как жену. Возможно, этого не случится никогда, и я готова к такому исходу. Но подари нам обоим эту ночь. Пожалуйста, Самир. Не уходи, — её руки ложатся на пояс халата, распахивают полы, и шелковая ткань, скользя по точёной фигуре, падает на пол. Красива. Даже очень. После родов стала ещё привлекательнее и сексуальнее. От такой женщины любой бы с ума сошёл. Неудивительно, что Дениса на ней заклинило. Но Сабур ничего не почувствовал. Пусто. Ничего к ней нет, кроме уважения. Любовь, может, и есть, но точно не та, которая ей сейчас нужна. Скорее, как к другу, как к матери его ребёнка. Но не как к женщине.

Она ждёт его действий, и он обязательно отреагировал бы. Чуть больше года назад…

Склонился к ней, ниже и ещё ниже. Света закрыла глаза и изумлённо распахнула их, когда Самир накинул ей на плечи халат.

— Извини. Но я уже тебе говорил однажды и повторю: ничего не будет. Закончилось. Уже давно. Ты должна начать новую жизнь. Без меня. Я буду всегда рядом с дочерью, но только с ней, — каждое слово чётко, отрывисто. Без малейшей доли ласки. Лучше отрубить одним махом, чем мучить её раз за разом.

Самир ушёл прежде, чем она произнесла хоть слово. Потому что знал, что поступает жестоко, ранит её. Но и врать нет смысла. Никакой секс не даст ей то, чего никогда не было.


***

Амур тихо посапывал, сложив голову и лапки на мои колени. За время, что мы были в разлуке, он заметно подрос и поправился, шёрстка стала лоснящейся и более жёсткой. Растёт мой мальчик.

Я бы очень хотела сказать так и о своём сыночке, но…

Когда во дворе блеснул свет фар, щенок поднял голову, зарычал, будто говоря мне, чтобы не боялась, что он защитит. Такой смелый и забавный.

Самир поднялся на этаж, приблизился сзади. Я увидела его отражение в окне, и запах его туалетной воды тут же проник в ноздри, отчего сжалась диафрагма. Амур неуверенно вильнул хвостиком, а потом, словно распознав в Сабурове своего хозяина, с повизгиванием бросился ему под ноги. Я повернулась, удивлённо уставилась на то, как Самир поглаживает прыгающего на него щенка между ушей.

— Я навещал его в приюте, — пояснил зачем-то, и я пожала плечами. Мне, наверное, никогда не суждено понять этого человека.

— Сначала запер его там, а потом навещал? Как благородно. Хорошо, что Амур не понимает этого, иначе, его сердце тоже было бы разбито, — как и моё… Раскрошено в пыль.

— Настя… — слышу, как он набирает в лёгкие воздуха, собираясь что-то сказать, но так ничего и не произносит. Потрепав Амура за загривок, уходит. Снова. Как обычно.

— Самир? — зову его тихо, втайне надеясь, что не услышит. Так было бы проще… Но нет. Он слышит. Останавливается, чуть поворачивает голову в сторону. — Спасибо. За Амура спасибо, — я не это хотела сказать. Я вообще не знаю, что хотела сказать ему. Его имя само сорвалось с губ, будто к чему-то подтолкнул внутренний голос.

Сабуров кивает и уходит, а я медленно выдыхаю, расслабляясь.

— Что ты так на меня смотришь? — на этот раз обращаюсь к Амуру, который, склонив голову набок, с интересом рассматривает меня. — Я просто его поблагодарила. Вежливость ещё никто не отменял.

Амур громко тявкает, будто потешаясь над моей нелепой отмазкой, и, повиливая юрким хвостиком, убегает вниз, видимо, к своей миске. Когда Карам его привёз, я сначала не поверила своим глазам. Думала, начались галлюцинации. А потом от радости принялась закармливать бедное животное вкусняшками. С Карамом мы больше не разговаривали, даже не смотрели друг на друга. Он прохаживался позади, пока мы со щенком бегали по двору и играли с мячиком. Амур, в отличие от меня, привык к дому мгновенно, ничуть не смущаясь, пометил все углы, благо только со стороны улицы. А я… Мне просто стало легче. Не так, чтобы очень, но теперь рядом был хоть кто-то, кто меня любит искренней любовью. Кто никогда не предаст и не забудет о моём существовании. И не бросит.

Приняв душ, залезла в кровать, а Амур бухнулся рядом на ковёр и тут же громко засопел. Умаялся, бедненький. Свесившись вниз, не сдержала улыбку. Хоть кто-то в этом доме чувствует себя счастливым.

На пол неожиданно упала полоска света из коридора, и я вскинула взгляд на Самира, что застыл в проёме. Сев на кровати, потянула одеяло вверх. Он шагнул в темноту, и я не сразу заметила, что в его руке, которой он по обыкновению держит трость, теперь была бутылка с коньяком, а походка стала более неровной.

— Не помешаю?

Глядя на Сабурова с ожиданием, молча подвинулась, когда он присел на край кровати и опустил голову, уперевшись локтями в свои колени. В глазах нет хмеля, лишь тоска тёмная. Наверное, такая же живёт и в моём взгляде.

— Я хотел… — шумно, тяжело вздохнул. — Выпьешь со мной? — протянул вдруг бутылку, посмотрев в глаза. — Давай.

Я приняла коньяк, сделала глоток прямо из горлышка и скривилась, когда пищевод обдало ароматной горечью. Тут же стало горячо в желудке, и алкоголь мгновенно ударил в голову. Что и говорить, пьяница из меня так себе.

— Крепко для тебя, да? — усмехнулся по-простому, без издевки.

— Ага… — передала ему бутылку и дёрнулась в тот момент, когда его горячие пальцы накрыли мои. Одёрнула руку, отчего-то устыдившись своего глупого сердца, что заколотилось о рёбра.

— Я хотел спросить у тебя кое-что. Ты ответишь мне?

Снова приняла бутылку и, предвидя, что вопрос будет не из лёгких, сделала несколько обжигающих глотков. Закашлялась, прикрывая рот ладонью.

Самир поставил коньяк на тумбочку, придвинулся ближе.

— Как ты думаешь, мы смогли бы когда-нибудь переступить через всё это дерьмо и пойти дальше? Вместе. Рука об руку. Смогли бы?

Горько (а может, пьяно) засмеялась, покачала головой.

— Нет, Самир. Не смогли бы. Потому что я ненавижу тебя так же, как и ты меня. Наша ненависть, как и любовь, взаимна. И она так крепко вросла в нас, что даже с мясом не вырвать. Ты не простишь меня, потому что я вышла замуж за другого, а я не прощу тебя за то, что по твоей вине я потеряла сына.

Он быстрым движением хватает меня за лицо, сжимает его в своих ладонях и хочет что-то сказать, но, открыв и закрыв рот, так и не решается.

— Видишь? Ты сам понимаешь, что это так, но продолжаешь пытать нас обоих! — толкаю его в грудь, а Сабуров грубо толкает меня на подушку и набрасывается на мои губы. Отдалённо слышу стук когтей о паркет — куда-то убегает Амур. Мне не хватает воздуха, и кружится голова, а в следующий момент я понимаю, что отвечаю на поцелуй Сабурова.

Оторвавшись от меня, он застывает взглядом на моём лице, продолжает удерживать. Кожу жжёт не то от его прикосновений, не то от слёз, что бегут по щекам. Он стирает их большими пальцами, приближается своими губами к моим.

— Не надо. Не плачь, — снова целует, прикусывая нижнюю губу и, проглотив мой негромкий вскрик, наваливается всем телом.

В ушах шумит, и глаза застилает пелена. Мне больно, так невыносимо больно внутри, в том месте, где, видимо, находится израненная в кровь душа. И знаю, что станет ещё больнее, если он сейчас отпустит и уйдёт.

Хватаюсь за его плечи, обтянутые белой футболкой, вонзаюсь в них ногтями. Ударяемся друг о друга зубами, на языке чувствуется сладковатый привкус крови, но мы уже не можем остановиться. Как озверелые, потерявшие вмиг человеческий образ, хватаемся друг за друга и прижимаемся телом к телу.

Трещит одежда, сдираемая его руками, слышится звон пуговицы, отлетевшей от его джинсов и покатившейся по полу.

Впопыхах спускает штаны, срывает с меня пижамные шорты и рывком входит. Я стону от пронзившей промежность и низ живота боли, обхватываю его ногами и, запрокинув голову, реву во весь голос. Реву, потому что меня разрывает, оттого как сильно он нужен мне в этот момент. Кричу, потому что ничего уже не изменить, не вернуть, не построить заново, не склеить рассыпавшиеся осколки… И мне так хочется, чтобы его рваные движения во мне не прекращались.

Он останавливается, упирается лбом в мой лоб, тяжело и хрипло выдыхает в лицо:

— Я не могу отказаться от тебя. Забыть не могу. Выкинуть тебя из головы и своей жизни — не могу!