— Ну всё, хватит. Что ты хочешь услышать? Что я прощаю тебя? Прощаю. Что-то ещё? — в горле образовался ком, я отодвинула от себя тарелку.

Инна поджала губы, поднялась, хлопнув себя по коленкам и, взяв поднос, улыбнулась. Как когда-то давно, тепло и нежно.

— Знаю, что не простила. Ещё слишком рано. Но я буду ждать тот день, когда ты снова назовёшь меня волшебницей. Ну, или хотя бы тётей.


***

Ближе к вечеру снова ждала Самира. Весь день порывалась ему позвонить, даже взяла у Инны телефон, но так и не решилась. Наверное, я уже привыкла жить одной надеждой. Когда больше ничего другого не остаётся, начинает казаться, что надежда — это много. Сегодня она цвела во мне буйным цветом, и сердце тревожно замирало в груди. Так, словно я чувствовала, что что-то должно произойти. А может, это всё из-за его слов, что они вышли на след Алимы.

Нервно теребя пальцами край вязаной кофты, я тихо всхлипывала, вспоминая, как, будучи беременной, вязала для своего малыша пинеточки. Они до сих пор лежат в тумбочке… Иногда я достаю их, чтобы прижать к сердцу вместо сына и в такие моменты чувствую, что он жив. Чувствую, как нуждается во мне, вижу, как тянет ко мне свои крохотные ручки.

Когда Сабуров вошёл в дом и вскинул взгляд на лестницу, я сразу почувствовала перемены. Вскочила со ступеньки, шагнула навстречу. На этот раз он смотрел по-другому, будто… Будто в глазах жизнь появилась. Они горели…

— Ты нашёл? — руки на автомате потянулись к лацканам его пиджака, а во рту стало сухо.

— Ещё утром. Но не хотел тревожить тебя раньше времени. Ждал, пока появится более точная информация. Наши люди нашли Алиму. Она в Париже. Сейчас вместе с детьми её везут домой. Наш сын в порядке, — последнее предложение вырывается из его горла с хрипом, и голос вибрирует болью. Рывком привлекает меня к себе, сильно стискивает. — Я сейчас в аэропорт. Утром они прилетают. Ты пока жди, — его слова доносятся глухим эхом, с трудом понимаю, о чём он говорит. По щекам льются крупные слёзы, а в груди так жжёт, что начинаю задыхаться. Отталкиваюсь от его груди, заглядываю в лицо.

— Сейчас? Мы поедем за ним сейчас?

— Насть, оставайся дома. Тебе не стоит…

— Я поеду, Самир! Я поеду за моим сыном, и меня не сможет остановить никто, слышишь?! Даже ты! — мчусь вниз, перепрыгивая по две ступеньки. — Пригони машину! — кричу охраннику, чисто на автомате надевая куртку, а он переводит вопросительный взгляд на Сабурова.

— Ты слышал? Пригони, — отдаёт приказ Самир, не спеша спускаясь ко мне. — Мы едем за сыном.

За сыном. Мы едем за сыном. Он жив, и его везут домой! Скоро я обниму своего кроху, вдохну его запах и, наверное, потеряю сознание.

— Ущипни меня, — произношу уже в машине.

— Что? — Сабуров отвлекается от мобильного, непонимающе хмурится.

— Ущипни. Я хочу убедиться, что это не сон.

Он привлекает меня к себе, тёплые губы касаются виска.

— Это не сон, Насть.


***

Я боялась, что всё это не явь, а какая-то галлюцинация. Боялась снова взлететь и упасть. Если подобное случится, встать уже не смогу. Не осилю эту муку.

Каждый шаг сопровождался громыханием в груди и головокружением. Я отчаянно цеплялась влажными пальцами за руку Самира. Он, в отличие от меня, выглядел спокойно и уверенно. Выдавал только неровный пульс и еле заметное подрагивание пальцев. Сабуров тоже нервничал и боялся не меньше моего.

Нас встретил какой-то мужчина в строгом костюме, кивнул Самиру и пошёл впереди. Они не обмолвились ни словом, но уверенные шаги вселили в меня веру.

— Куда мы идём? — взглянула на Сабурова. Лицо сосредоточенное, взгляд серьёзный. Ступает твёрдо и решительно. Мне приходится бежать, чтобы успеть за ним.

— В комнату матери и ребёнка. Там подождём. Тебе нужно выпить чего-нибудь, согреться. И мне нужно.

— Во сколько рейс?

— В семь тридцать.

— Так долго… — с трудом представляла, как выдержу эту многочасовую пытку. А что, если что-то пойдёт не так? Если вдруг задержат рейс, или Алима что-нибудь вытворит? Зная эту сумасшедшую…

— Настя! — Самир сильно сжал своими руками мои плечи, тем самым привлекая внимание. Склонился, ловя мой взгляд. — Не грузись. Всё будет хорошо. Ты увидишь сына, я клянусь тебе.

— А Алима… Она…

— Она будет в наручниках. К нашему сыну больше не прикоснётся.

Я представила эту картину, и на какое-то короткое мгновение мне даже стало жаль эту женщину. Она по-своему несчастна. Счастливая не станет красть чужого ребёнка и сбегать от мужа. Счастливая не будет рыдать по ночам, сидя на полу в туалете. Счастливая никогда не поступит так жестоко с другой матерью. Я знаю, она любит Самира. И даже могла бы её понять, будь она как Светлана. Последняя хотя бы не вредила мне.

— Ладно… Давай и правда чего-нибудь выпьем?

Передо мной открылась дверь, сопровождающий пропустил нас внутрь.

— Присядь, — Сабуров указал на диван у стены, сам прошёл к небольшому окошку. — Сейчас всё принесут.

Комната походила на камеру предварительного заключения. Решётки у двери и на окнах, минимум мебели, серые стены. Прохладно и пахнет сигаретным дымом. Не представляю, какому ребёнку здесь понравилось бы.

Самир чиркнул зажигалкой, закурил. Медленно выпустил струйку дыма, что витиеватыми, неровными кольцами поплыл к приоткрытой форточке.

— Самир?

— Мм?

— А ты видел его? Нашего сына?

— Нет. Некогда было делать фотосессии. Я сказал, чтобы сразу везли их в Россию.

— А что, если…

— Насть, — выдохнул, швырнул окурок в окно.

— Да я просто подумала… А вдруг это не он? Не наш малыш? Может же быть такое?

Сабуров закрыл окно и направился ко мне, попутно хватая за спинку стул и ставя его напротив дивана. Краем сознания подметила, что он без трости, и хромота почти незаметна. Сел, внимательно посмотрел мне в глаза.

— Это наш сын. Я узнал, что после последних родов Алиме удалили матку. То есть, она в принципе не могла родить. Она ради нашего сына легла в клинику и ждала там твоих родов. Всё было спланировано и оговорено заранее.

В очередной раз ужаснулась жестокости окружавших меня людей. Как они могли так поступить? Ладно я, но малыш… Чем провинился перед Лазаревым младенец?

— Я должна была проверить. Должна была посмотреть, когда они сказали, что… Но я испугалась. Я так боялась увидеть его таким… — закрыла лицо руками, а через мгновение услышала скрип дивана и почувствовала на себе его руки. Привлёк к себе, положив руку мне на затылок, прижался губами ко лбу.

— Всё уже. Всё прошло. Нам только утра дождаться, и ты возьмёшь сына на руки.

Я заплакала. Впервые за долгое время эти слёзы были от счастья, не от горя. Я представила, как прикоснусь к нему, как коснусь губами маленькой макушки, пахнущей молоком и солнышком; и вся боль, которую накапливала целый год, полилась из меня солёными слезами.

— Я верю. Верю тебе.

Самир отстранился, улыбнулся мне. Вытер слёзы большими пальцами, склонился к губам.

— Мы всегда будем верить друг другу. Больше никаких сомнений. Никогда. — Губы обожгло его дыханием, затрепыхалось в груди сердце. — Обещаю, — и накрыл своими губами мои.

Опрокинув меня на диван, наспех расстегнул куртку и, прикусив нижнюю губу, слегка её оттянул. Снова отстранился, заглядывая в лицо.

— Не надо… Не останавливайся, — притянула к себе, раскрывая губы для поцелуя, и Самир со стоном обрушился на них, хватая меня за запястья, с силой сжимая.

Прижав своим телом к скрипучему дивану, зашуршал одеждой, расстёгивая молнию на моих джинсах. Сам лишь сбросил пальто, отшвыривая его на пол и снова накрывая меня собой.

Секс звериный, до боли жадный и быстрый, будто каждая минута украдена у вечности. Причиняя друг другу боль на протяжении последних недель, мы не заметили, как изголодались. Как забыли, что такое нормальные отношения. Как это — заниматься любовью, а не сношаться по-быстрому, в порыве помешательства. Мы перестали быть теми, кем были когда-то, но страсть не ушла. Она лишь усилилась и стала неуправляемой.

Он вбивается в меня, стиснув зубы и сжимая мои руки до красных отметин, а я мечусь под ним, зверея от болезненно-острых, мучительных эмоций… Мне нужно заполнить эту пустоту, что осталась в душе от одиночества. Мне нужно почувствовать себя любимой и желанной. Мне так нужно ощущать тяжесть его тела, что если бы сейчас оставил и ушёл, наверное, окончательно сломалась бы…

Поджав колени, закрываю глаза. Рука Самира покоится на моей талии.

— Недалеко от аэропорта есть гостиница, если хочешь, могу отвезти тебя туда, а сам подожду здесь.

— Нет. Я с тобой, — отвечаю тихо, а он склоняется к моему уху.

— Поспи, — после поцелуя в висок мгновенно отрубаюсь. Сквозь сон слышу, как он встаёт, накрывает меня своим пальто и открывает кому-то дверь. Звон посуды, звук наливаемой в стакан жидкости. Снова засыпаю, а во сне слышу детский плач.


***

Стук в висках и дрожь в каждой клеточке. Я слышу собственное дыхание — хриплое, рваное. Горло душит спазмом, а глаза не видят из-за слёз. Впереди группа людей, среди них я узнаю Алиму. Она бросается к Самиру, что-то крича, но несколько мужчин перехватывают её и, заломив руки за спину, куда-то уводят. Всё происходит будто во сне, хотя я уверена, что не сплю.

Взглядом ищу переноску или коляску, а когда обнаруживаю маленький свёрток в руках женщины в форме, из глотки вырывается дикий вопль. Расталкивая людей, бегу к нему и в полуметре застываю. Меня словно бьёт по затылку, и подкашиваются ноги. Падаю на колени, протянув к женщине руки, и она, взглянув куда-то поверх моей головы, осторожно передаёт мне свёрток.

— Малыш… — шепчу сипло. Наконец-то смотрю на его личико, в чудные синие глазки и слышу, как крошатся в пыль все стены, что я так тщательно выстраивала у сердца, не позволяя боли пробраться в него и отравить кровь.