— Скажи, почему он женился на тебе, если он любил другую женщину?

— Потому что он любил и меня тоже. По-своему, но любил. А я очень любила его. Он был совсем не таким, как все наши деревенские парни; он очень отличался от них. Даже будучи прикованным к инвалидному креслу, Дэн всегда оставался весьма гордым и независимым человеком. С ним нельзя было вести себя, как с маленьким беспомощным ребенком. Он терпеть не мог свою беспомощность, злился от этого и становился еще более беспомощным. Я помогала ему справляться с этим. Так я и влюбилась в него. Знаешь, кроме меня и моих родителей у него тогда никого не было. Мои родители стали его родителями, ну, а я стала ему женой гораздо раньше, чем мы поженились. Все мы были уверены, что домой он не вернется никогда. Дэн сам был уверен в этом. Наверное, поэтому я вышла за него замуж, ведь у него в Лос-Анджелесе была невеста, к которой он категорически отказывался возвращаться в инвалидном кресле. А мне он был дорог и таким. Я знала и любила его только таким.

Жаклин снова замолчала, думая о том, каким тягостным было для нее молчание сына. Господи, ну, пусть он бы ругался, кричал на нее, швырялся вещами (как тогда — во время ее развода с Дэном), обвинял ее во всех смертных грехах, но только не это убийственное молчание. Все, что угодно, лишь бы не молчание!.. Ладно, сама напросилась. Поэтому необходимо завершить эту начатую ею пытку.

— Когда я влюбилась в твоего отца, я решила во что бы то ни стало сделать его счастливейшим человеком на свете. А счастливым он мог стать, только став на ноги. Почти два года я занималась его восстановлением. Если бы не курсы медсестры, которые я закончила после школы, и не работа в больнице, в Солт-Лейк-Сити, сделать это было бы весьма трудно. Но больше всего здесь помог мне сам Дэн. Наверное, он тоже больше всего на свете хотел встать на ноги, что-то поменять в своей жизни. А потом, когда он начал ходить, он понял, что Кинг-Риверз не для него. Вернее, это я помогла ему понять. Так я убедила его вернуться домой. Тебе тогда было 5 лет. И он взял нас с собой, ведь я была его женой, а ты — его сыном. Ох, что здесь было, когда выяснилось, что Дэн жив, мало того — что у него есть жена и сын! Даже вспоминать не хочется!..

— Так не вспоминай, мама! — Почти умоляюще выкрикнул Чарли так неожиданно, что она вздрогнула и удивленно вскинула на него глаза. — Не трави душу ни себе, ни мне!

Если бы можно было повернуть время вспять, Жаклин непременно сделала бы это. Повернула бы назад — в ту ночь, когда призналась Дэну, что беременна от Николаса Стенхоупа, а Дэн из благородства и благодарности сделал ей предложение руки и сердца. Знай она, что все зайдет так далеко, обязательно бы отказала ему — что бы он там ни говорил, какие бы доводы ни приводил. А вот теперь придется расхлебывать всю эту кашу, которую она сама тогда заварила.

— Когда мы приехали в Лос-Анджелес, все были в шоке. Рад был только твой дед, мистер Джефферсон, который устроил прием в честь возвращения Дэна. А еще он пригласил на этот прием бывшую невесту Дэна с мужем. Там я впервые увидела ее, — продолжала Жаклин, стараясь, чтобы в голосе ее Чарльз Роберт не уловил ноток ненависти, иначе он сразу поймет, в чем дело. — Но тогда я еще не знала, что у Дэна есть еще один ребенок. Об этом я узнала много лет спустя.

— И из-за этого вы развелись с отцом? — Поинтересовался парень, думая о том, что вот он очень хотел, чтобы мать или отец поговорили с ним, объяснили, почему они разошлись, и вот его желание исполнилось. Только сейчас он меньше всего этого хочет.

— Можно и так сказать… — Неопределенно ответила Жаклин. — Зато теперь ты знаешь всю правду, — добавила она, как бы читая его мысли. — И понимаешь, почему я не хотела, чтобы ты женился на Джулии.

— Понимаю, — медленно, почти по слогам проговорил Чарли. — Не понимаю только одного: почему ты не сказала мне этого еще тогда, чтобы не было слишком поздно.

— Я не хотела делать тебе больно, — ответила женщина, удивляясь самой себе и тому, как правдоподобно звучит ее саркастическая ложь.

Она не заметила, как ее сын стиснул зубы, чтобы не рассмеяться. Ему было смешно — больно и смешно от того, какой жестокой оказалась правда. Со стороны она казалась жуткой и неправдоподобной, но до смеха простой. Ему хотелось расхохотаться матери в лицо, выкрикнуть, что она лжет, что она выдумала это, чтобы разлучить его с Джулией. Однако он не смел причинить ей боль, даже если она сделала больно ему самому. Ей и без того было больно. Просто удивительно, как она смогла рассказать ему все это, ведь, рассказывая, мать заново переживала эти события, заново переживала свою боль. Ну и пусть, что ему больно. Он как-нибудь переживет эту боль. Главное, чтобы маме больше не было больно. Она ведь уже испытала свою долю боли в жизни. У него же еще все впереди, и это — только малая часть того, что ему предстоит пережить. Странно, но Чарльз почему-то не мог открыто смотреть в глаза матери. Он чувствовал себя виноватым в ее боли. И самое главное, что ему самому было ужасно больно, так что он просто физически не мог находиться рядом с ней. Будто мать не просто смотрела на него, но больно, до крови, ранила его сердце острыми шипами — своим открытым, полным боли и надежды взглядом. Казалось, если он сейчас уйдет, то и боль исчезнет. Все это выглядело так наивно, но так легко!..

— Мам, я… — Еле выговорил он. Ему не хотелось говорить, ему не хотелось есть, ему лишь хотелось исчезнуть с лица земли — только бы не переживать то, что переживал он сейчас. — Ты меня прости, но мне нужно побыть одному. Мне нужно подумать.

Жаклин испуганно вскинула на него глаза. Она не ожидала ничего подобного с его стороны. По ее расчетам, он не мог никуда уйти. Человек не может уйти куда глаза глядят после того, как ему рассказали подобное. Не с такой болью в сердце! Нет!!! И, потом, куда он пойдет? К отцу? Только не это. Если Дэн узнает об этом, то все! Конец всей ее лжи. В глазах сына она навсегда останется лгуньей, которой нельзя верить.

— Ну, куда же ты пойдешь?.. — Беспомощно развела руками Жаклин. — Ты даже ничего не поел.

— Я не хочу есть! — Почти выкрикнул парень, грохнув кулаком по столу из-за чего подпрыгнули все тарелки и тоненько зазвенели. — Я просто хочу побыть один! Неужели ты не понимаешь?!!

Мать вздрогнула. В эти минуты в своей ярости и боли Чарльз был до ужаса похож на Дэна, хотя и не был его кровным сыном. Не зря, наверное, Жаклин когда-то почти поверила в это, отчаянно желала этого. Вот и сбылось ее желание; жаль только, что в такой неподходящий момент. Ей не хотелось отпускать сына куда-нибудь одного. Бог знает, что он в таком состоянии мог натворить. Но и удержать его она не могла и не имела права. Это было бы жестоко, особенно после того, что она ему рассказала.

— Хорошо, иди, — сказала женщина. — Так, наверное, будет лучше.

Чарли встал из-за стола, чувствуя, что ноги и руки его стали совсем тяжелыми и непослушными, как у дряхлого старика. Вообще, было такое ощущение, что тело перестало ему подчиняться. Или он сам уже настолько отупел от пережитого шока, что не может и не хочет выполнять элементарных движений. Ну, уж из этой-то паутины он может и должен выбраться. Ведь один вид матери, спокойно ожидающей, что он примет ее с распростертыми объятиями после всего, что она сказала ему, вызывал у него отвращение. Поэтому сейчас ему нужно было уйти, чтобы не возненавидеть ее в дальнейшем.

Глава X

Чарли вышел из дома матери, шатаясь, точно слепой в кромешной тьме. Он ничего не видел, не слышал, не думал, не чувствовал. У него из-под ног будто выдернули почву, по которой он долгое время спокойно шел. Это его оглушило, от чего он вообще плохо соображал. У него в голове не укладывалось, что Джулия — его сестра. Господи, как могло такое случиться?! Почему мать дождалась, пока они поженились, и уже потом сообщила ему истинную правду? Она, что, хотела поиздеваться?! О, у нее это прекрасно получилось! Вот только издевалась мать при этом не только над ним, но и над собой. Его сестра! Это просто немыслимо!!! Он влюбился больше жизни в собственную сестру! Он спал со своей сестрой!! У его сестры будет от него ребенок!!! Как хорошо, что Чарльз не сказал об этом матери! Это убило бы ее, а она и без того в последнее время что-то неважно выглядит, хоть и изо всех сил старается показать, что все в порядке. И что теперь с этим делать? Чарли не знал и не хотел знать. Он, вообще, не хотел сейчас ни о чем думать. Чарльз сам был как потерявшийся в темном лесу ребенок, но нужна ему была не мать — нет. О матери он не хотел даже думать. Она причинила ему невыносимую боль; пусть теперь делает и думает, что хочет. Он ее видеть больше не желает, ведь иначе она снова сделает ему больно, снова откроет ему какую-нибудь страшную правду. А он больше не хотел никакой правды, он вообще ничего больше не хотел. Единственное, что ему было нужно сейчас, — исчезнуть с лица земли, чтобы больше никто в мире не сказал ему чего-либо такого, что причинило бы ему боль. На этот раз с него боли предостаточно!

Чарльз Роберт шел, не разбирая дороги, а потому и сам не понял, как оказался во дворе особняка на Грин-стрит. Это было почти на бессознательном уровне. Глаза ему застилал какой-то туман, и он не сразу понял, что это слезы. Горло сдавил тугой комок рыданий, которым не суждено было пролиться в слезах. Эта боль не давала ему покоя: она душила его, терзала в кровь сердце, сводила с ума, заставляя метаться по городу. Вот и сейчас, посмотрев на свой старый дом, он понял, что не может туда пойти. Это было выше его сил. А если там отец, который наверняка там был, то Чарльз и подавно не мог туда войти. Потому что тоже не желал видеть его, равно как и мать. Отец был для него олицетворением всего, что он сейчас испытывал; из-за ошибок отца заварилась вся эта каша. Он в молодости менял женщин, как перчатки, делая ребенка то одной, то другой. Отец всегда был для него эталоном поведения, а теперь вдруг такое разочарование! Вдобавок его дети должны отвечать за его поступки, которые он совершил когда-то так опрометчиво. Ну, не может сейчас Чарльз войти в дом и посмотреть отцу в глаза…