— Вы никогда не будете одна! — Пылко возразила Джулия. — Мы с Чарли никогда не оставили бы вас одну! Да и крестный Роберт вас очень любит.

Губы Жаклин скривились в горькой усмешке, больше похожей на гримасу боли и отчаяния.

— Вы ничего не понимаете! — Вырвалось у Жаклин.

Джулия вдруг, к своему ужасу, увидела, как она плачет. И ей стало от этого так не по себе, что побыстрее захотелось попасть домой.

— Я больна, — сказала вдруг свекровь устало. — Уже полтора года я смертельно неизлечимо больна. Мне нельзя сделать операцию, меня нельзя вылечить ни дорогостоящими лекарствами, ни химиотерапией. Жить мне осталось не больше полугода, а может, и меньше. А ваша мать и вы отняли у меня самое дорогое, что у меня было — мужа и сына.

Не до конца понимая, правду ли говорит Жаклин, Джулия пытливо всмотрелась в темно-карие глаза, полные слез. Слезы катились по лицу Жаклин, и она уже не скрывала своей боли — ни душевной, ни физической. Боже, какое облегчение испытывала Жаклин! Хоть один, почти близкий, пусть и не любимый, человек знает об ее болезни. А она сама так устала нести это бремя одна! Слишком тяжелым оно для нее оказалось.

— Господи! — Вырвалось у Джулии. Она в волнении и испуге поднесла руку к губам. — А Чарли знает? А ваш муж?

— Чарли ничего не знает и, надеюсь, никогда не узнает, — ответила женщина. — Инфаркт Дэна его едва не убил. А если ему вдруг станет известно… — Она вдруг так отчаянно вцепилась в руку Джулии, что та невольно поморщилась от боли, но руку не выдернула. — Пожалуйста, не говорите ему ничего! Пусть это останется между нами! Ведь если он узнает, то бросит службу в эскадрильи и приедет ко мне, будет меня жалеть. А его жалость мне не нужна. Потом он меня просто возненавидит…

— Да что вы, Жаклин! — Возразила Джулия, у которой тоже в глазах стояли слезы. — Он никогда вас не возненавидит! Ни один сын не посмеет возненавидеть свою мать!

— О, нет! — С иронией произнесла ее свекровь. — Он посмеет. Возможно, он уже ненавидит меня… — Потом она вдруг осеклась, словно внезапно осознала, с кем говорит, и добавила: — Обещайте мне, что ничего ему не скажете! Обещайте!!!

Минута напряженного ожидания. Молчание, сводящее с ума. Боль, от которой уже нет спасения — и душевная, и физическая. Они обе хотели победить, но обе проиграли. Жаклин надеялась своей суровой холодностью оттолкнуть Джулию и от себя, и от сына, но невыносимая боль порушила все ее расчеты, точно карточный домик. Джулия во что бы то ни стало хотела узнать, кто и почему хочет разлучить ее с мужем, но узнала такое, что лучше бы ей не знать вовсе. И сейчас обе женщины молчали, обескураженные теми открытиями, которые сделали каждая в своей душе.

— Я прошу вас! — Взмолилась Жаклин. — Я никогда никого ни о чем не просила, но это… Пожалуйста!..

Джулия не могла ей отказать — несмотря на то, что обе женщины, мягко говоря, недолюбливали друг друга.

— Хорошо, — вздохнула миссис Уайтхорн. — Обещаю. Чарльз ничего не узнает — по крайней мере, от меня.

— Спасибо! — Пылко отозвалась Жаклин, отпустив, наконец, ее руку, на которой остались красные следы, и вытирая слезы. — Большое вам спасибо.

— Но и вы пообещайте мне кое-что, — неожиданно произнесла в ответ Джулия.

— Что? — Спросила мать Чарльза, мгновенно напрягшись.

— В ближайшем времени поговорите с сыном. Он самый близкий вам человек. И он первый должен узнать о том, что с вами происходит.

— Я как раз собиралась это сделать, — уклончиво сказала Жаклин.

— Не увиливайте! — Строго произнесла Джулия. — Я дала вам слово, и я сдержу его. Но я должна знать, что и вы сделаете ответный шаг. Обещайте!

— Хорошо, я обещаю, — нехотя проговорила женщина. — Это все, что вы хотели от меня услышать?

— Да. Все. А сейчас извините. Мне пора.

— Конечно.

Их прощание было таким холодным, будто и не было вовсе этой сцены на грани истерики. Если бы Джулии кто-нибудь рассказал об этом, она никогда бы не поверила. В какой-то момент ей даже показалось, что свекровь нарочно разыграла эту сцену для нее, чтобы еще больше отдалить Джулию от Чарльза. Но украдкой бросив взгляд на ее болезненный вид, миссис Уайтхорн все же решила, что Жаклин говорила правду. В конце концов, ведь именно за правдой она и шла сюда. Не правда ли?..


С уходом Джулии боль не отступила, как надеялась Жаклин. Ей отчаянно хотелось думать, что это нелюбимая невестка является источником ее неистребимой головной боли, но это оказалось далеко не так. Напротив, боль все нарастала, временами накатывая волнами дурноты, так что у нее темнело в глазах. Женщина померила давление, которое было, как всегда, непомерно высоким, выпила все необходимые лекарства, создала в своей квартире искусственную ночь и легла. Она от всей души надеялась, что когда встанет, то почувствует себя гораздо лучше. Обычно этот способ всегда помогал ей. Было два часа пополудни. Возможно, лекарствам удалось немного притупить боль, и она задремала. Но этот сон был, скорее, похож на провал в пустоту без начала и конца или на тяжелый бред. Жаклин то просыпалась, то засыпала. Когда она просыпалась, то чувствовала бешеные толчки своего сердца, которое будто хотело разорваться о грудную клетку. Комната плыла и вертелась у нее перед глазами. К горлу подкатывала дурнота. Руки и ноги замерзали, и вскоре она вся покрылась противным ледяным потом, а от озноба, сотрясавшего ее тело, она была вынуждена укрыться под двумя теплыми одеялами. Иногда она все же надеялась, что все, происходившее сейчас с ней, тоже часть сна или бреда. Так плохо она себя никогда не чувствовала. Временами Жаклин казалось, что она умирает, что она никогда уже не выберется из этого бреда. Надо было встать и снова померить давление, снова выпить лекарство. Но у нее уже не было никаких сил на это. Даже лежать сил не было. Адская боль разрывала голову на тысячи мелких осколков, так что Жаклин, уже начинавшая сходить с ума от боли, молила о смерти, как об избавлении. Ей почти хотелось умереть. Так было бы лучше для всех. Дэн вздохнул бы с облегчением. Чарли и Джулия, наконец, были бы счастливы со своим ребенком. Жаклин знала, что уже не увидит своего внука. И по ней никто не будет тосковать — разве что Роберт Монтгомери.

Роберт! Его имя воскресло в затуманенном болью сознании, как яркая вспышка молнии, озаренная новым приступом боли. Роберт единственный человек, который не захочет ее потерять. Он должен ей помочь. Но он еще ничего не знает… Усилием воли она заставила свое сознание выбраться из мрака и пустоты. Нужно позвонить Бобу. Он знает, что нужно делать. Роберт ей жизненно необходим, ведь если он в ближайшее время не сможет ей помочь, она просто умрет. Благодарение Богу, сотовый телефон всегда лежал на тумбочке возле кровати, чтобы в любой момент она могла позвонить доктору Ланкастеру. Жаклин приобрела такую привычку с тех пор, как поняла, что без его постоянной помощи обойтись просто не сможет. Ей сейчас почему-то и в голову не пришло, что можно позвонить доктору, который способен оказать ей более квалифицированную помощь, чем Роберт Монтгомери. Видимо, Боб, который все это время был не так уж необходим, сейчас оказался нужнее доктора Ланкастера. Словно в каком-то черном тумане Жаклин извлекла из памяти телефона номер своего самого близкого человека и позвонила. Он ответил ей практически сразу:

— Да, Жаклин, слушаю.

Голос его был монотонным, невыразительным, поскольку он был занят работой на компьютере. Но она знала, что он ни за что не проигнорирует ее просьбу.

— Роберт… — Еле выговорила она. — Пожалуйста… — Голос ее был всхлипывающим, но женщина даже не замечала, что по лицу ее катятся слезы боли и отчаяния: — приезжай… Ты… очень нужен мне… прямо сейчас…

— Господи, Жаклин, — встрепенулся Боб, мгновенно забыв о своем компьютере, — что случилось?!.

— Пожалуйста, приезжай!.. — Она уже не скрывала, что плачет прямо в телефонную трубку. — Мне очень больно…

Сбросив звонок, женщина уронила трубку на пол и скорчилась на кровати в новом приступе боли. Она знала, что Роберт обязательно приедет; теперь оставалось только ждать.

А в нескольких кварталах от ее пентхауса, в своем офисе Роберт Монтгомери торопливо собирался к Жаклин. Он, не раздумывая, бросил всю работу; не важно, что сегодня у него назначено еще несколько важных встреч. Жаклин плохо; она нуждается в нем. А раз так — то шла бы эта работа ко всем чертям! Боб схватил куртку, ключи от машины, сотовый телефон и пулей вылетел из кабинета, не обращая внимания на испуганную секретаршу. Как хорошо, что на дорогах не было часа пик! Боб легко преодолел три квартала и уже через сорок пять минут был возле дома, где жила Жаклин.

Удивительно, но консьерж был предупрежден о его визите. Едва Роберт появился на пороге подъезда, тот торопливо поднялся ему навстречу.

— Добрый день, мистер Монтгомери! — Приветствовал он его.

— А, Билл, — торопливо отозвался мужчина. — Здравствуйте. Я к миссис Каннингем.

— Да, сэр, она ждет вас.

— Хорошо, — Роберт едва ли не бегом бросился к лифту.

— Одну минуту, сэр! — Остановил его консьерж.

— Да? — Нетерпеливо обернулся он.

— Миссис Каннингем просила меня передать вам запасные ключи от ее пентхауса, чтобы вы сами открыли дверь.

— А разве она не дома? — Озадаченно спросил ничего не понимающий Монтгомери.

— Дома, мистер Монтгомери, — утвердительно кивнул его собеседник. — Просто велела передать вам ключи.

— А больше она ничего не сказала?

— Нет, сэр.

— Хорошо, спасибо.

Заинтригованный странным поведением Жаклин, Роберт все же взял ключи и, поднявшись на лифте, открыл дверь.

— Жаклин? — Позвал он ее вопросительно.

— Я здесь… Боб… — Ответил ему слабый голос из спальни.

Мужчина бросил ключи на зеркальный столик и метнулся туда. То, что он увидел, ввергло его в состояние ступора, но только на несколько секунд.