Она поёжилась, точно ей вдруг стало холодно.

- Анжелка уверяла, что так будет надёжнее. Если честно, поначалу я была категорически против. Хотела просто попросить тебя по-человечески. Обратиться, как к старому другу... но она сказала, что для любимой женщины ты сделаешь не в пример больше, чем для посторонней. Почему-то она вообразила, что у тебя ко мне до сих пор что-то есть, а твой нынешний брак - ошибка.

- Что-что?

- Признаться, сперва мне и самой так показалось... - она отвела взгляд. - Ну, что у тебя могло быть общего с этой юной наивной девочкой?.. Какая любовь?! Но... стоило нам с тобой немного пообщаться, и я осознала, что заблуждаюсь. Теперь ты смотрел на меня совсем другими глазами. Не так, как раньше... Я поняла, что жена занимает в твоём сердце особое место... её не потеснить.

- И, тем не менее, ты не оставила попыток, - с горечью констатировал он. - Что это было сегодня, Кети? Танец, поцелуй...

- Это... - она несмело посмотрела на него. - Наверное, просто от отчаяния...

- Тебе самой-то не было противно и мерзко? - он, словно не веря до конца в то, что она могла пойти на такое, потрясённо покачал головой. - Ты... так подло и цинично использовала меня, играя на воспоминаниях. Даже теперь, когда дело касается ребёнка. Неужели ты думала, что я смогу отказать?!

Он был невероятно зол на неё и расстроен тем, что услышал. Кетеван боялась взглянуть ему в глаза.

- Ужасно даже не то, что ты совсем не знаешь и не понимаешь меня, Кети, - произнёс он с болью. - Это-то как раз неудивительно и не ново. Ужасно - что и я сам, оказывается, совершенно не знал тебя... ты страшный человек.

Кетеван ещё ниже опустила голову.

- Хорошо, допустим - чисто теоретически - я поддался бы твоим чарам, - продолжал Белецкий. - И что - ты действительно согласилась бы переспать со мной, не любя при этом?

- Ради спасения сына согласилась бы, - упрямо и твёрдо ответила она, хотя её губы нервно подрагивали.

- Ты... очень разочаровала меня, - откровенно произнёс Белецкий. - Ладно, в студенчестве ты была совершенно без царя в голове, это не новость. Но мне казалось, давно пора было хоть немного повзрослеть.

- Ну и пусть разочаровала! - перебила Кетеван, поворачиваясь к нему и сверкая глазами. - Пусть ты меня ненавидишь теперь. Я это вынесу, как-нибудь переживу! Только... только помоги моему ребёнку!

Она заплакала, спрятав лицо в ладонях. Белецкий вздохнул и протянул ей салфетку, не предпринимая попыток успокоить и просто выжидая, когда она выплачется. Кетеван и в самом деле довольно быстро затихла.

- Где сейчас мальчик? - спросил он.

- Здесь, в Москве, - Кетеван шмыгнула носом. - Мы живём у тёти Нателлы...

Она полезла в сумку, достала свой телефон и показала Белецкому фотографию Мурада.

- Вот... это он. Мой малыш...

Ребёнок очень походил на своего отца. Ничегошеньки-то в нём не было от Кети. И это был красивый мальчик, несмотря на болезненную худобу и бледность.

- Сколько ему сейчас лет? Шесть, семь?

- Шесть. Он так мечтает пойти в школу вместе с ровесниками...

- У тебя с собой его документы? Ну, история болезни, и что там ещё... анализы, результаты обследований...

- Конечно, - она кивнула, снова хлюпнув носом. - Ну, в смысле, не прямо вот - с собой... Они дома, у тёти Нателлы.

- Тогда давай сделаем так, - он побарабанил пальцами по рулю. - Сейчас ты вернёшься домой, соберёшь и подготовишь все необходимые бумаги. Завтра... - он взглянул на часы, - точнее, уже сегодня утром... я свяжусь с врачами из той клиники и постараюсь договориться насчёт тебя, ну, чтобы вас приняли. Потом перезвоню тебе. Если они скажут приезжать - немедленно соберёшься и приедешь вместе с сыном. Так что будьте наготове.

- Спасибо, Сандро... - прошептала она.

- Пока не за что. Пойми, я ничего не могу обещать и гарантировать.

- Знаешь, - помолчав, спросила вдруг Кетеван, - что я чаще всего вспоминаю о тебе?

- И что же?

- Тот прощальный поцелуй на перроне.

Белецкий в недоумении приподнял брови, ожидая пояснений.

- Даже Аслан так не обмирал и не сходил с ума, когда я его целовала. Наверное... - теперь её было едва слышно, - наверное, никто в жизни никогда не любил меня так, как ты.

Он даже не сразу нашёлся, что ответить.

- Это ты сейчас опять палочкой в рану тычешь? Просто из любопытства, как я отреагирую: заору, истеку кровью или переживу как-нибудь?

Кетеван смутилась.

- Что ты... совсем нет. Я... действительно сожалею, что не слишком-то берегла тебя тогда.

Он никак это не прокомментировал, просто ещё раз взглянул на часы и, спохватившись, завёл машину.

- Ладно, поехали, поздно уже... Я отвезу тебя домой.


1997 год, Москва


Заключительный - четвёртый - курс в Щуке пролетел ещё быстрее, чем предыдущий. Никто и оглянуться не успел.

Белецкий уже второй год снимался в долгоиграющем историческом сериале “Петербургские трущобы”, который всё никак не хотели сворачивать, поскольку он пользовался искренней любовью телезрителей. После пилотных десяти серий стало понятно, что народ не готов расставаться с полюбившимися героями, и были быстренько дописаны и отсняты новые эпизоды. А затем - ещё и ещё...

В целом, Белецкому очень нравилось сниматься. Съёмки проходили в северной столице. Ему, как студенту, пошли навстречу и даже подогнали в сценарии график эпизодов специально под героя, которого он играл. Это было очень удобно: можно было почти не пропускать занятия в училище. Каждые выходные он исправно мотался в Питер.

Старшие артисты - матёрые, признанные звёзды - относились к своим юным коллегам очень тепло и всегда были готовы помочь дружеским советом и подбодрить.

Роль была не то, чтобы главная, но запоминающаяся, не проходная. Белецкий становился всё более и более узнаваемым. Теперь и шагу нельзя было ступить без того, чтобы кто-нибудь не завопил в восторге: “Ой, смотрите, корнет Салтыков идёт!” Девушки висли на нём пачками. Страшно сказать, сколько их прошло тогда через его постель: вздумай он подсчитать точное количество - сбился бы со счёта. Взрослые партнёры по съёмочной площадке подшучивали над ним: "Дорвался до сладкого - смотри, пацан, не лопни!"

На самом деле, он не “дорвался”. У него сложилось к этому примерно такое же философское отношение, как к еде и питью, без фанатизма. Испытываешь жажду - нужно напиться. Голоден - необходимо поесть. Хочется секса - следовательно, надо с кем-нибудь переспать, благо, недостатка в желающих не было. Зачем отказываться от того, что само плывёт в руки? Ему же легче, не надо тратить время на эти предварительные шаманские танцы с бубнами - ухаживания и прочую ерунду.

Никто и предположить не мог, что за благополучным, даже сияющим внешним фасадом этого юного красавчика скрывалось сильнейшее эмоциональное опустошение. Он был в отличной физической форме - но невероятно измучен морально, выгорев буквально дотла. До предела. Все его эмоции словно поставили на “стоп”. Он застыл, замер изнутри, перестав испытывать какие-либо чувства. Тепло, привязанность, симпатия, не говоря уж о влюбённости - всё это было не для него. Словно скользило мимо, не задевая даже кожу...

В училище он ограничивался тем, что просто смотрел на Кетеван издали. Ему хватало и этой малости... Они не разговаривали уже очень долго: не ссорились, просто постепенно стали друг другу совершенно чужими. Их по-прежнему ставили вместе, в пару - на танцах и на этюдах; они вдвоём выходили на сцену во время учебных спектаклей... Работали в дуэте они всегда отменно, слаженно, искренне поддерживая друг друга. Но едва их отношения пытались хоть чуть-чуть выдвинуться за рамки профессиональных, взгляд Белецкого моментально потухал. Он замыкался в себе и продолжал своё упорное молчание, которое не могли разбить робкие попытки Кетеван поинтересоватся, как у него дела, какие новости.

“Зазнался, - пошёл шепоток по училищу. - Звёздная болезнь накрыла, мы ему теперь не ровня, рылом не вышли!”


Однажды, опаздывая, он ввалился в аудиторию и обнаружил там одинокую Анжелу. Она сидела в совершенно пустом помещении и рыдала навзрыд.

- Что случилось, Климова? - поинтересовался он участливо. - И где все?

- Занятие отменили, - всхлипнула она.

- А ты чего тут сидишь, не уходишь? Кто тебя обидел?

- Вали отсюда, - сердито отозвалась она, утирая распухший красный нос платком. - Не твоего ума дело... тоже мне, добренький нашёлся. Да тебе на самом деле насрать! Как и всем остальным...

И такой у неё был страшный, отчаявшийся голос, что он вдруг по-настоящему испугался.

- Анжел, что с тобой?

И она, поддавшись его сочувствуюшему тону и взгляду, вдруг одним махом выложила, что беременна, аборт делать уже поздно, да она и не стала бы, боится, что потом вообще не сможет иметь детей, а будущий счастливый отец послал её куда подальше, потому что он взрослый и уважаемый человек, у него другая семья, официальная, в которую какая-то провинциальная студентка ну никак не вписывается.

- А предохраняться его в семье не научили? - растерянно, не зная, чем тут можно помочь, пробормотал Белецкий в ответ на эту внезапную исповедь.

- Это я виновата... - прорыдала Анжела. - Я сама всё подстроила... Я думала... надеялась, что если “залечу”, он точно разведётся со своей грымзой.

- Дура, - коротко и беззлобно выдохнул он. - И что теперь ты собираешься делать?

- Теперь уж ничего не поделаешь... Мать меня убьёт, она ещё не знает. Никто не знает... Прямо хоть иди - и с моста прыгай... ну куда мне одной, с ребёнком... в Москве я не смогу остаться... ни карьеры, ни законченного образования... мать-одиночка... у нас в городе все пальцем будут показывать... - она заревела с удвоенной силой.