Концерт прошел с успехом. Все лица вокруг меня выражали удовольствие. От псалма, исполненного в американской манере, они притихли, «Девчонка с гор» вызвала улыбки и робкие смешки. И к ее чести, и моему невероятному облегчению, «девчонка с гор» во втором ряду выглядела не более заметной, чем любой из мужчин в темных костюмах. Но его вы точно слышали, Адам был прав. Его голос изливался золотым ручьем, безошибочно и неустанно, и когда настала очередь «Финляндии», ручей превратился в мощную реку поддержки и доверия.

Она текла, набирая силу, увлекая других с собой, и когда все кончилось, чувства всех слушателей были просто физически ощутимы.

Чуть не сорвалось, думала я, заметив выражение лица Адама, но все-таки все прошло гладко. Председатель самоуправления и хозяйка дома престарелых теперь произносили свои благодарственные речи, и через несколько минут должен был начаться ужин. Колин выполнил, что обещал, и никто не мог поставить ему в вину этот последний захватывающий взрыв чувств. Его было так же невозможно сдержать, как течение реки, с которой я его сравнила.

Ужин почти закончился, когда Колин подошел к моему стулу, и его сразу же взяла в оборот одна из старушек.

— По-моему, это вы тот молодой человек с голосом, — без обиняков сказала она. — Тот, который был слышен над всеми другими. — У нее был учительский вид, сразу узнаваемый человеком той же породы. Стекла ее очков блестели, и хотя ее взгляд выражал восхищение, в нем также был и вопрос. С этой надо быть осмотрительнее, подумала я. Колин тоже должен был бы это понять. Может, понял, а может и нет.

Поблескивая глазами, он сказал:

— Бога ради, тише, а то кто-нибудь услышит, навлечете на меня неприятности. — Шотландский акцент был явно выражен, глаза смеялись. Всякий, кто бывал на шоу Камерона, сразу же узнал бы его.

— Я так и думала, — сказал старый, все понимающий голос. — Вы из Шотландии.

Еще теперь было можно отойти, не отвечая. Однако Колин с улыбкой кивнул своему экзаменатору.

— Моя маленькая девочка вечно жалуется мне, что не терпит мух, — сказал он, как будто знал ее всю жизнь. — Сдается мне, что от вас ни одна муха не уйдет, мисс… э…

— Пакстон, — быстро вставила старая леди, протягивая руку. — Я так и думала, что не ошиблась, — торжествующе добавила она. — Большая честь познакомиться с вами, мистер Камерон. Ваш голос много лет приносил мне огромное удовольствие.

— Если не возражаете, мы не будем их считать, — сказал Колин с притворным беспокойством.

— Не смогли бы вы отдельно спеть для нас? — спросила мисс Пакстон. Сидевшие в непосредственной близости от нас с готовностью зароптали, и этот ропот приливом прокатился по всей комнате.

Председатель наклонил голову, леди-помощницы уставились в нашу сторону, и какой-то старик выкрикнул:

— Вот что я скажу, сэр, выдайте нам что-нибудь сэра Гарри Лаудера!

Нет, нет, подумала я с упавшим сердцем. Всяческая хвала сэру Гарри, но не здесь, не после Сибелиуса и другой церковной музыки. Адама хватит удар. Я оглянулась и увидела его лицо, не столько рассерженное, сколько бледное и отрешенное. Он знал, что это случится, знал, что он окажется в стороне. Почему? — резко спросила я себя. Потому, что такое уже случилось раньше?

Колин выдал пожилым гражданам все, на что был способен. Он начал с «Конца пути», великолепно продолжил «Песней моей любви неизведанной» и завершил старым евангелическим «В Джильде покой». Он не просто пел: он устраивал представление. А когда он дошел до строк «И в Джильде покой — исцеление грешной души», то широко развел руки, протянутые к аудитории.

И как они аплодировали! Некоторые привстали, стараясь, чтобы их руки были выше рук соседей. У большинства на глазах были слезы.

— И теперь, мне кажется, у нас есть еще одна причина поблагодарить мистера Баллести, — председатель опять встал, тряся руку Колина, — и я уверен, вы хотите, чтобы я это сделал — за то, что он привел к нам Колина Камерона!

Тут уж я испугалась, что прекрасные старинные стропила и вправду рухнут.


Мы набивались в машины, чтобы ехать домой. Адам настаивал, чтобы в каждой машине был полный комплект пассажиров, и он сам вез троих, живших дальше всех.

Я сумела оказаться рядом с ним на обширной площадке перед старой конюшней, служившей теперь стоянкой для автомобилей.

— Поздравляю. Это было великолепно.

Адам приподнял брови со своим типичным манерничаньем.

— Спасибо, но вроде бы вы обращаетесь не по адресу?

— Нет, по адресу, — уверенно сказала я. — Всегда будут те, кто делает всю работу, и те, кто купается в лучах прожекторов.

Трогательный свет медленно разлился по лицу Адама. Его серые глаза, сначала, казалось, глядевшие мимо меня, вернулись ко мне, и он улыбнулся. Это была не горькая улыбка, а улыбка признательности. Он сделал шаг вперед, и я еще почти не успела понять, что происходит, как его ладонь взяла меня за подбородок и его губы припали к моим.

В этом поцелуе не было ничего похожего на жесткую пугающую страсть предыдущего. В нем, как ни абсурдно это звучит, почти ощущалась размеренная и точная изысканность мадригала. Но в тот момент он оказался в высшей степени трогательным. По виду Адама не было заметно, что он разозлен, но этот поцелуй на виду у всех — такого в обычных обстоятельствах никто бы из нас себе не позволил — не оставил никаких сомнений в том, как ему было плохо.

Он резко убрал руку.

— Извините. Вы подошли узнать, кто едет с вами? — чуть дрожащим голосом сказал он.

У меня горели щеки. Я быстро повернулась и встретила взгляд Колина.

Как давно он подглядывал за нами? Почему он не кашлянул, подумала я, сначала в раздражении и смущении, потом разозленная. Если хочет, пусть смотрит, как мы целуемся. Это из-за него Адам нуждался в утешении.

— Если она вам больше не требуется. — Ледяные нотки в голосе Колина также были совершенно излишни. Не его дело, кто целовал меня или кого я целовала. Как бы то ни было, я не хотела ехать обратно с ним.

— Адам, у вас для меня найдется местечко?

Адам с сожалением покачал головой.

— Как ни жаль, милая, но вы же знаете, что у Эллы Лэнгли не сгибается нога.

Я это знала и видела, с каким трудом она залезала в машину. Невозможно было требовать, чтобы она потеснилась.

— Еще увидимся, — сказал Адам. — И спасибо. — Он помахал рукой, когда я шла за Колином к синей машине.

Когда мы высадили наших двух пассажиров, Колин в первый раз заговорил со мной.

— Ну, Дебора, что вы молчите? Что вы думаете о том, как мы звучали?

— Мы? — резко отозвалась я. — Мне показалось, что хор был совершено излишним.

Этот комментарий прозвучал так оскорбительно, что Хани просто ахнула. Однако Колин ничего не сказал. Он просто сосредоточился на вождении, сидя за рулем с таким видом, который мне что-то неясно напомнил. Он больше не разговаривал, только пожелал мне спокойной ночи у дверей «Тор Рока».

Глава восьмая


Моя ночь не была спокойной, и снова по его вине. Чуть больше двух недель назад, когда Адам предложил мне роль Далилы, я тоже не спала. Сегодня между мной и благословенными глубинами забвения стояло, как ни странно, лицо не Адама, а Колина, когда он пел:


Свою любовь и то, о чем мечтаешь,

Найдешь наверняка в конце пути.


На следующее утро я вышла к завтраку позже обычного, и пока я завтракала, мама на минутку отошла от своей конторки сказать мне, что Адам просил передать, что будет в коттедже.

— Он рассказал мне о прошлом вечере, — многозначительно сказала она. — Я просто в ярости.

Поведение мамы нечасто было непредсказуемым, но именно таким случаем оказалось ее отношение к Колину. Я думала, она будет в восторге, что познакомилась с ним, но она только сказала:

— На таких нельзя положиться. — И к эпизоду с хором добавилось то, что вчера опять была суматоха с поисками номера для Хани. — Она могла устроиться в гостинице — Дороти Росс их попросила, — но он сказал, что это невозможно, потому что он сам там остановился. А по-моему, он просто строит хорошую мину.

— Ну мама, так нечестно! — запротестовала я. — Ведь это просто сплетни, ничем не оправданные. Гораздо вероятнее, что Колина воспитали в строгости, а от такого трудно избавиться.

В сквере Хани играла в мяч с Йеном и Руфью. Казалось, она простила меня, потому что весело помахала рукой. Я махнула в ответ и прошла мимо.

Начало моей последней недели в Торкомбе. Самое большее два дня для окончательной отделки коттеджа, и у меня останется масса времени для того, над чем я раздумывала с момента пробуждения. Оливковая ветвь, так сказать. Я не хотела, чтобы мы с Колином расстались недругами. Я знала, что больно уколола его и что он здорово разозлился, но мне хотелось, чтобы через неделю мы прощались с добрыми чувствами. Что могло быть лучше в качестве знака примирения, чем свозить детей в Сикоув посмотреть шоу?

Я решила, что это должен быть сюрприз; отчасти потому, что дети обожали сюрпризы, и отчасти чтобы в последнюю минуту что-нибудь не помешало. Конечно, надо будет сообщить Магде, но я знала, что она будет только рада сбыть их с рук.

Дверь коттеджа была открыта, и я только вошла в холл, как осознала, что наверху Адам с кем-то разговаривает.

— Так что теперь вы знаете и наверное очень собой гордитесь, — с горечью говорил он. — Могу я спросить, каким будет следующий ход?

— Следующего не будет, — ответил другой голос. — Конечно, если вы сразу все исправите. — Этот протяжный голос с раскатистым «р» невозможно было не узнать. О Боже, в отчаянии подумала я, неужели мне суждено услышать еще один спор Адама с Колином — да на этот раз как будто совсем не предназначенный для посторонних ушей? Казалось, так оно и было.