Габор любит меня! Да, он любил меня уже тогда, когда я считала себя дурнушкой, и находил меня очаровательной. Принес мне торт. Похвалил мой голос. Ликовал по поводу моего успеха в «Юной спасительнице». Когда он бывал в отеле, я всегда находила письмо, и он устраивал так, чтобы мы случайно встретились. Он знал, когда я спускалась к обеду, когда играла на фортепьяно в актовом зале, когда шла к себе в комнату для дневного сна. И всегда, встречая меня, он так произносил «Добрый день!», что кровь приливала к щекам.

Мы пока и словом не обменялись наедине. Но теперь все должно измениться, благодаря его плану.

Что же касается этой Фогоши, дочери магната, и ее денег, то сегодня ночью я сумею ее затмить. Жизнь вдруг предстала передо мной в розовом свете. Из гадкого утенка я превратилась в белого лебедя. Может, произойдет еще одно чудо, и тетушка Юлиана заплатит за меня залог?

Но что же мне подарить Габору как сувенир? Платочек? Цветок из прически? Одно из двух. И тогда он всегда может вспомнить, как хороша я была в тот наш первый совместный ужин.

Однако как все устроить, чтобы Эрмина ничего не заметила? Надо что-то придумать.

Но это было не так-то легко. И когда пришла Йозефа одевать меня, никаких идей все еще не было. Господи!

Я была в большом волнении. С тех пор как себя помню, мне не доводилось испытать так много прекрасных ощущений сразу.

— Пожалуйста, стойте смирно! — торжественно изрекла Йозефа.

Она надела на меня свежее белье: плотные белые чулки из крученых ниток; отделанные кружевом, присборенные в талии и доходящие до икр панталоны со шлицей; белую нижнюю юбку с китовым усом, заменяющую кринолин, только не такой пышный, как это было модно лет пять тому назад. Поверх нее вторая и третья юбки из белого льняного полотна с широкими воланами. Это была длинная процедура.

И наконец платье. Тонкое и нежное. Когда Йозефа надевала мне его через голову, казалось, меня обволакивает белая вуаль. Материя состояла из нескольких слоев тончайшего батиста, а вплетенные в ткань белые и лиловые шелковые крапинки соблазнительно поблескивали. Когда я была окончательно наряжена, с лиловым шарфом, в лаковых туфельках и с шелковым белым веером в руке, Йозефа снова сделала книксен, словно я и впрямь была уже взрослой.

— Сударыня мигом покорит сегодня все сердца. — И подвела меня к зеркалу в дверце. Я замерла, разглядывая свое отражение. Это было самое короткое из всех моих платьев. Из-под него виднелись мыски башмачков. А талия! Такая тонкая, будто сейчас переломится. Я не узнавала себя. Это элегантнейшее создание — действительно я?

— Спасибо, Йозефа. Ты сделала из меня красавицу.

— Не надо большого искусства, когда барышня так сложена.

— Скажи мне, отчего умерла графиня Маргита? — спросила я как бы между прочим.

— Ее съел тигр, — не задумываясь, ответила она.

— Что?! В цирке?

— В Бенгалии, — она ударила себя ладонью по губам и покраснела. — Кто рассказал барышне о леди Маргите?

— Моя гувернантка. А теперь скажи, только честно. Я действительно на нее похожа? Ты тоже так считаешь?

Йозефа что-то пробормотала и так смутилась, что я решила больше не мучить ее. Одной загадкой больше, одной меньше, не все ли равно. Я еще узнаю обо всем здесь в Эннсе, когда это будет угодно судьбе.

А теперь я была слишком взволнована. Мне предстояло прощание с детством. И мой первый вечер в мужском обществе. Мой первый ужин. И ждущий меня поклонник, который мне предан. Вот вам, пожалуйста!

И когда зашедшая за мной без четверти девять тетушка, почти потеряв при виде меня дар речи, помазала мне за ушком настоящим розовым маслом, корсет вдруг перестал меня беспокоить и дышать стало легче. Под руку с тетушкой легкой походкой я спускалась по лестнице, с любопытством ожидая, что преподнесет жизнь свежеиспеченной красавице.

ГЛАВА 7

Венгерский ужин стал камертоном нового бурного отрезка моей жизни, но если кто-нибудь предрек бы мне тогда, что очень скоро я все подвергну сомнению — свое воспитание, Эрмину, родителей, свое мировоззрение и даже себя самое, я бы объявила его сумасшедшим.

Что произошло? Я влюбилась. Как простая горничная.

Но начну, пожалуй, с начала.

Эрмина ждала меня внизу, ее милое круглое лицо было невероятно бледным. Она выглядела очень элегантно в своем любимом платье (черное с желтым), огромный бант кайзеровского желтого цвета украшал высокую прическу, высоченные каблуки делали ее выше меня ростом. Я быстро чмокнула ее, и мы вступили в ярко освещенный красный салон, который превратился в сказочную страну.

Персидский ковер был свернут. Паркет натерт до блеска. Все вещи в помпейском стиле исчезли, не было и египетской кушетки, а стены были украшены пестрыми лентами, в которых переплелись цвета Венгрии — красный, белый, зеленый. Острый взгляд влево — картина с обнаженной женщиной на месте, раму украсил дубовый венок. Под ней стояла ваза с разноцветными гвоздиками, источавшими такой сильный аромат, будто здесь побрызгали духами.

Мягкий свет. Не керосиновые лампы, а сто дорогих восковых свечей в красно-зелено-белых деревянных шандалах.

Но прекраснее всего был стол. Он стоял в беседке из ивовых веток, густо оплетенных свисавшими вниз красными, белыми и зелеными перцами, так что казалось, что сидишь под небом из ярких овощей. Такого я еще не видывала.

Остальные гости были уже тут и стояли перед нишей, при нашем приближении они обернулись и застыли, словно пред ними предстало привидение.

Габор поднял голову, глаза его округлились. В салоне стало так тихо, что слышно было, как потрескивают свечи. Наконец генерал широко развел руки и произнес: «Добро пожаловать!» — оцепенение было нарушено. Нас радостно окружили, и со всех сторон посыпались комплименты.

— Да вас не узнать! — пробасил генерал, глядя прямо на мою тончайшую талию. — Не прошло и трех недель, а в Эннсе уже новая красавица. Нет-нет, душа моя, нет, нет и нет! Больше никаких книксенов. Пусть это останется в прошлом, — и, подняв меня, он поцеловал мне руку.

Я густо покраснела. Генерал целует руку пятнадцатилетней! Такая честь оказывается лишь замужним дамам. Молоденькой девушке никогда.

— Что ж, ребенок нравится, — воскликнула принцесса Валери своим хрипловатым голосом. На ней было платье королевского синего цвета, оно волочилось по полу и было слишком длинным для Эннса. — Прелестна, прелестна! Просто конфетка! — сказала она своему мужу. — Как вы считаете, Эди? Я права?

Лейтенант Шиллер ничего не ответил, но это никого не удивило. Он был известен как большой молчун. Принцесса говорила, он слушал.

— О! Моя Минка, — воскликнул граф Шандор. — Она выглядит, как… как наша… как, ну да… как настоящая маленькая женщина. Как бежит время…

И тут ко мне, не скрывая восхищенного взгляда, подошел Габор. Эрмина тут же предостерегающе подняла палец, и я опустила голову.

— Сударыня похожа на фею из сказки, — услышала я его голос. — И это не пустой комплимент. А сейчас… Позвольте вам представить. Мой друг Аттила Надь.

Я подняла голову — передо мной стоял незнакомец. Он был чуть старше Габора, выше и стройнее, с явно южным типом лица. Черные, как смоль, гладкие волосы, черные глаза, прямой нос и римский профиль. А еще тонкие породистые усы. Он так молодцевато раскланивался передо мной, что я забыла опустить глаза, уставившись на него как зачарованная. Выпрямившись, он улыбнулся мне. Боже! Что же это было! Его крепкие белые неровные зубы напомнили мне вдруг волка. Алчущего… чего? Но мне ничего не пришло в голову, потому что между нами протиснулся генерал в своей роскошной красной с золотыми шнурами парадной форме.

— Уберите свои коготки, Надь. Голубка принадлежит мне.

Он подал мне руку и повел меня как свою личную гостью к столу. И где же было мое место? На сей раз я сидела не в конце стола, куда обычно усаживают молодежь. Я царила по правую руку от Его Превосходительства, точно напротив Габора, и по левую руку от графа Шандора, который зачарованно следил за каждым моим движением, как будто видел меня впервые. Восхищенная улыбка не сходила с его уст.

— Добро пожаловать в мою csarda[7], — пробасил Зольтан фон Бороши и кивнул мне: — Сегодня празднуем, как это делают в прекрасной Венгрии. Еда, питье, песни и танцы. Будет весело. Жизнь прекрасна. Hie et nunc![8] — И он указал на зеркальную нишу, которая преобразилась до неузнаваемости.

Ее превратили в музыкальный павильон. Широкая плюшевая софа была убрана, а под балдахином из красно-бело-зеленой ткани ждали пятеро цыган в ослепительно синих, шитых золотом униформах: Мор, первая скрипка, Янош, вторая, Кароли, басист, Писта, тарогатто, и знаменитый цимбалист Матиас. Генерал кивнул, и они заиграли.

— Минка, это чардаш! В нем столько чувства! — восторженно воскликнул Его Превосходительство, я же должна была собрать всю свою волю, чтобы не отбивать такт ногой. Такой зажигательной музыки мне еще никогда не приходилось слышать. Я едва замечала, как приносили блюда, до того околдовали меня эти мелодии. Некоторые начинались сладостной истомой, потом ускорялись, становясь все быстрее, еще быстрее, еще веселее, — и все завершалось диким воплем от переполнявшей душу жизнерадостности.

Мор, первая скрипка, подошел к нам, поклонился и, встав возле принцессы Валери, заиграл ей прямо в ухо. Полились высокие, тонкие певучие звуки, а трели рождались, казалось, в горле какой-то птицы и выливались в блаженное радостное ликование. Затем он приблизился к Эрмине, а потом мне снова пришлось покраснеть, потому что музыкант подошел ко мне, и я опять оказалась в центре внимания. О, эта сладостная музыка! Да еще пылкие взгляды поклонников — Габора и Аттилы. Это была совершенно новая ситуация. Но к ней вполне можно было привыкнуть.